Куда?.. Зачем?..
Как ни приятен был вечерний звон, как ни много сладких воспоминаний будил он, Флегонт хотел бы услышать набат, который будил бы своим мощным призывом сознание людей.
В какую глухомань услали Ленина? Может, Таня привезет весть о нем.
В один из июльских дней, возвращаясь к ночи с поля, Флегонт увидел свет в своем окошке.
— Кто у меня? — спросил Флегонт Настасью, возившуюся во дворе.
— Гости! — с сердцем ответила девка, и по ее злобному, ревнивому тону Флегонт угадал, что за гостья приехала к нему…
С Таней сидела Ольга Михайловна. Когда появился Флегонт, она ушла. Флегонт не мог выговорить слова: его душа пела, все ему казалось праздничным, он ощущал в себе необыкновенную легкость. Не страшили его оставшиеся годы ссылки, — теперь он все может сделать, даже самое необыкновенное!
Таня глаз не сводила с него: какой он сильный, умный, какой радостью полны его глаза! Такие, как он, любят глубоко, верно. Что бы там ни случилось, как бы ни была страшна и сложна их жизнь, он останется с ней.
Начались взаимные расспросы без конца. Утром они ушли в тайгу и бродили там целый день, зашли к Кузьмичу, съели убитую Флегонтом птицу и проговорили до вечера.
Таня рассказала об аресте, о том, как ее допрашивал Филатьев, предлагал свободу и все блага жизни — за ту же цену, которую требовал от Флегонта.
С болью она рассказала о свидании с отцом.
Флегонт спросил о Луке Лукиче, о семье, о Двориках, но Таня знала немного: никаких новых вестей из села она не получала. Одно известие обрадовало Флегонта: голос Ленина не умолк; живет Владимир Ильич в Сибири, в селе Шушенском, под Минусинском, кончает работу, задуманную еще в тюрьме, а его письма к друзьям на воле по-прежнему полны веры в начатое им дело. Все это Таня узнала от Надежды Константиновны: часть пути они ехали вместе — Крупская направлялась в Шушенское.
Они решили написать Ленину, как только Таня немного придет в себя после утомительной дороги.
Поселились они на разных квартирах, но хозяйство вели общее и дни проводили вместе. Ольга Михайловна все свои свободные часы бывала с ними.
Исправник разрешил Тане врачебную практику — это были ее первые шаги на новом поприще. Участие, чуткое внимание к людям привлекли к Тане много сердец.
Устроившись и оглядевшись, Таня возобновила переписку с друзьями. Прежде всего письма были отправлены в Дворики и в Шушенское.
Глава девятая
Первый год в глухом сибирском селе, где все, начиная от учителя и кончая сельскими заправилами, смотрели на ссыльного косо, а то и враждебно, где природа, несмотря на ее дикую красоту, казалась чужой, вдали от привычного дела, от семьи, от друзей, — этот год был для Ленина самым тяжелым, но и самым плодотворным: работа над книгой подходила к концу.
Письма из Москвы и Питера шли бесконечно долго, свидания с друзьями, расселившимися в округе, были запрещены…
Однажды Ленин, не выдержав одиночества, решил съездить тайно в село Тесинское Минусинского уезда, где в ссылке жил Глеб Кржижановский. После этого исправник долго читал Владимиру Ильичу нравоучение.
Зато на здоровье Ленин не мог пожаловаться.
Однажды он получил письмо от Крупской. Она добивалась разрешения быть высланной в Шушенское и вскоре вместе с матерью, Елизаветой Васильевной, выехала к нему.
Ленин не только скучал по ней. Надежда Константиновна, добровольно взявшая на себя обязанности секретаря «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», с течением времени стала ближайшим помощником Владимира Ильича во всех его делах. Точность и исполнительность Крупской служили темой восторженных разговоров, память ее изумляла всех близких: она знала сотни нелегальных адресов, по подпольным кличкам почти всех членов организации в Петербурге и в провинции.
Он готовился к большой работе и знал, что без Надежды Константиновны ему трудно будет справиться с нею: требовались книги, вычисления, обширная переписка, извлечения из многих официальных и революционных источников. Все это Надежда Константиновна умела делать, как никто.
Рассказ Надежды Константиновны о делах организации был печален: от того, что создали «старики», остались развалины. Степан Радченко и еще два-три человека кое-как поддерживали боевой дух, но, окруженные соглашателями, они мало что могли сделать.
Радченко был на Первом съезде партии, привез манифест…
Партия существует лишь только на бумаге. Все, все надо начинать почти сначала…
Все начинать сначала! Как можно делать это, находясь за тысячи верст от тех мест, где бьется пульс жизни? Все начинать сначала! Когда каждый шаг под надзором.
Надежда Константиновна, поняв, что она нарисовала слишком мрачную и безысходную картину, попыталась сгладить впечатление от своей печальной новости рассказом об успехах некоторых организаций, оставшихся верными идеям «Союза борьбы».
— Зачем меня утешать, все не так уж мрачно! — сказал Ленин, выслушав рассказ. — Сила движения растет, это ясно, и вряд ли кто в состоянии перевести эту силу на путь компромиссов. Может быть, мы слишком увлекались, особенно в последнее время, практической работой. Нам не удалось добиться больших успехов одновременно и в области теории, и в области практики.
— Ты забываешь свою книгу о «друзьях народа»…
— Нет, я не забываю, но наши промахи не покрывались одной этой книгой. Думаю, что сейчас надо сделать главную ставку на разработку теоретических вопросов движения.
— Верно, верно, — подхватила Надежда Константиновна, радуясь, что рассказ ее не слишком огорчил мужа. — Твоя новая книга, если ее прочитает хотя бы сотня будущих руководителей организации, сделает очень много. Мне кажется, что, подготовив в течение этих оставшихся тебе двух лет ссылки сто, двести крепких и устойчивых партийных работников, мы сделаем громадное дело. И будем иметь больше шансов на успех. Ведь и отсюда можно следить за всеми извращениями идей и бороться с ними в самых резких формах.
Уже рассветало, когда они разошлись.
Через несколько дней после приезда Надежды Константиновны Ленин снял за четыре целковых в месяц чистую и просторную избу; с ними поселилась мать Крупской, Елизавета Васильевна.
После устройства на новом месте снова начались трудовые будни. Надежда Константиновна великолепно ориентировалась в сложных вопросах движения. Русский рабочий был для нее не отвлеченной фигурой, — руководя вечерней школой на Шлиссельбургском тракте, она сама многому научилась.
Когда Надежда Константиновна стала секретарем «Союза борьбы» и стены конспиративной квартиры отгородили ее от мира, к которому рвалась ее душа, она все же выкраивала часы, чтобы время от времени окунуться в среду, всегда обновлявшую ее.
И в подполье она оставалась такой же чуткой к жизни, какой была в школе; тем же ласковым светом были полны ее глаза, и доброе лицо всегда озарялось теплой улыбкой.
С Владимира Ильича свалилась большая часть работы — переписка книги набело. Надежда Константиновна умела это делать так мастерски, что ни один издатель не мог придраться даже к пустяку.
Ленин с нежностью касался груды переписанных ею страниц. Книга близилась к концу. Он работал теперь в два раза больше, чем до приезда жены, установил твердое, никем и ничем не нарушаемое расписание и педантично выполнял его.
Как бы ни прекрасна была погода, как бы ни хитрил сосед Сосипатыч, заманивая Владимира Ильича на охоту, как бы ни хотелось Глебу Кржижановскому, часто гостившему в Шушенском, поболтать с другом, часы, отведенные для работы, Ленин не тратил ни на что иное.
Писал он в ученических тетрадях, мелким почерком, быстро, по обыкновению едва касаясь пером бумаги; много раз перечеркивал написанное, сокращал и добавлял, щелкал на счетах, составляя таблицы и диаграммы.
С приездом Надежды Константиновны жить стало вообще как-то вольнее; то ли начальству надоела пристальная мелочная слежка или ссыльные перестали давать поводы для неудовольствий. Так ли, иначе ли, теперь можно было съездить и к Глебу Кржижановскому. Свободней стала переписка, больше новостей приходило из России.