Облегченно выдохнул и я. Спасибо Вам, Лидия Николаевна, за понимание! Представляю, какую шумную визгливую истерику закатила бы Елена Степановна, попытайся я проделать с ней подобный фокус.

— Но смотри, Петя! Гонять буду, как «Сидорову козу»! — постучав пальцем по крышке пианино, добавил педагог.

— Лидия Николаевна! Да, в натуре, без базаров! — я еще не вышел из роли гопника.

Что можно сказать? Я и сегодня могу вполне сносно исполнить вещи, на которые тогда замахнулся. Тогда как названий «бирюлек имени Елены Степановны» даже не припомню. Всё-таки Интерес (с большой буквы) — великая вещь! Только огромное желание и настоящая целеустремленность приносят результат — в этом я не оригинален. Частенько в жизни приходилось сталкиваться с выпускниками музыкальных школ по классу фортепиано. Меня всегда искренне удивляло равнодушие к музицированию их подавляющего большинства. Более того, некоторые вообще забыли, какие вещи играли на выпускном экзамене! Обалдеть! А на вопрос «какого хрена тогда учился, время и силы тратил?» звучат разные ответы, сквозь которые красной нитью проходит одно: отсутствие настоящего интереса.

Конечно, пришлось попотеть и покорпеть при разучивании заявленной мною достаточно непростой «программы». Потерпеть, кстати, тоже: критики и назиданий в процессе занятий хватало. С другой стороны, предупреждали заранее? Предупреждали. «За гуж взялся», «груздем назвался»? Вот и не хныкай!

Близился годовой экзамен по «общему фано» у инструменталистов. К нему мы готовили «Полонез» и «К Элизе», получалось вполне нормально. Не безупречно, конечно, но всё же. Даже интересно, а как бы на их исполнение отреагировала незабвенная Елена Степановна?

И вот, день экзамена настал! В коридоре перед экзаменационным классом толпились второклассники, в основном, «мелкота». Первыми шли струнники. Духовики постарше, коих, понятное дело, были единицы, замыкали экзамен. Сквозь неплотно закрытые двери класса просачивались звуки «бирюлек»; струнники играли на «фано» значительно лучше духовиков.

Моя очередь заходить. Поздоровавшись, уселся за пианино — «училки по «фано» выглядели довольно утомленными, среди них Лидия Николаевна. Начал с «Огинского». Слежу краем глаза, стараясь не сбиться: педагоги зашевелились, приосанились, стали озираться на Ландину — она сидела с непроницаемым лицом. Перед «Элизой», переводя дух, оглянулся на присутствующих экзаменаторов, в их глазах читался немой вопрос, адресованный, скорее, Лидии Николаевне: «Второй класс? Что играет мальчик?!»

Отыграл. «Спасибо!» Вышел. Вскоре экзаменаторы стали выходить из класса, каждый из ожидавших результата экзамена учеников ломанулся к своему преподавателю. Я не спешил, ожидая окончания ажиотажа младших школяров. Наконец, Лидия Николаевна, улыбаясь, подошла ко мне.

— Ну что, на твердую пятерку не дотянул, кое-где смазал. Мне больше твой «выпендрёжный» репертуар защищать пришлось — все были весьма недовольны несоблюдением общепринятых правил, я тебя предупреждала.

— И что Вы им сказали?

— А, говорю, покажите духовика, который играет лучше. Ты знаешь, они как-то сразу успокоились. — И, вновь улыбнувшись, добавила. — А вообще ты — молодец!

Так в моем репертуаре появились вещи, которые не стыдно было показать на людях. Даже красовался с ними перед оркестрантами: обычно все по очереди немножко «лабали на фано» в перерыве репетиций.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Однажды ко мне подошел Рафис.

— Слышь, а чё ты у Макухи-то играешь? Давай к нам в духовой! Ты, вроде, пацан нормальный и лабух неплохой.

Вопрос, как говорится, интересный, однако ответ на него представлялся очевидным — отрицательным. Но отказать необходимо было постараться максимально дипломатично и убедительно. Так, чтоб Рафис не обиделся ни за себя, ни за своих пацанов-духовиков, ни, тем более, за Полякова.

— Видишь ли, Рафис, — начал издалека. — Я ж, типа, сразу к Макухе сел, он на меня конкретно ставит — я ж первая флейта.

— Ну и чё? — парировал Рафис. — И у нас будешь первой флейтой, а Андрюха подвинется (Андрей Климов тоже занимался у Акмала Хаялыча).

— Препод у нас симфонист, он, типа, сразу нас настроил на Макуху, помогает, объясняет, если чё. Ты ж знаешь. — продолжил я.

В глазах Рафиса читалось одно: «Не убедил». И тогда я понял, что пора вбросить решающий аргумент.

— И потом, вы же все с Павлюхина, Хади Такташа, Спартаковской, так? А я-то «комаровский». Мои пацаны, в натуре, не поймут.

Рафис, прищурив глаза, несколько секунд внимательно изучал меня, будто впервые увидел.

— Не, ты чё, в натуре, с Комарова что ли?

— Я тебе О!-твечаю!

Рафис, резко развернувшись, молча удалился. Базар окончен.

Почему наш диалог с Рафисом закончился так неожиданно? Очень просто: «комаровские» воевали с «павлюхинскими». Именно воевали — бились смертным боем, даже просто находиться на территории «противника» было небезопасно.

Не скрою, чтоб развернуть сюжет и продолжить повествование, вновь пришлось долго настраиваться, поскольку писать про гопников и про музыку — небо и земля. Но надо, ибо полную картину казанской жизни времен моего детства и отрочества изложить без описания явления, позже, во времена Перестройки, получившего название «казанский феномен», не получится. Ведь сталкиваться с этим, в той или иной степени, приходилось почти каждому казанскому мальчишке.

Я упоминал про культ «конкретного» казанского пацана. Конечно, стремление выглядеть приблатненным, «грамотно» базарить, культивировать в себе бойцовские качества, бесстрашие и агрессивность, качать мышцы и уметь драться — не уникальное казанское явление, оно присуще многим городам и поселкам страны. Во все времена на Руси сойтись врукопашную «стенка на стенку» считалось национальной забавой. Но войны группировок казанских гопников назвать «забавой» язык не поворачивается.

Всё как на войне: объявление войны какой-нибудь, как правило, соседской группировке, заключение союзов, перемирий. На стенах домов, заборах, в общественном транспорте часто красовались надписи: «Такие-то» — козлы, «такие-то» — короли (вместо слова «короли» обычно изображалась корона)», из которых можно было понять, кто с кем враждует. В итоге: «Чё-чё-чё?! За базар отвечаете? Айда шабла́ (толпа) на шаблу что ли?» И понеслась!..

Иногда «боевые действия» приобретали немалый размах — десятки бойцов с каждой стороны в рукопашной. Впрочем рукопашными, в полном смысле слова, схватки за «честь улицы» были далеко не всегда. Боевой «арсенал» включал в себя палки (бейсбольными битами тогда еще не торговали), цепи, кастеты, ножи. «Боестолкновения» нередко завершались очень печально. Словом, с наступлением темноты на улицу лучше было не выходить. Патрулирование своих «владений» называлось «моталками».

«Оружейных дел мастера», подобные покойному Валерке, обитали не только в нашем районе. Однажды меня, возвращавшегося поздно вечером из музыкалки, неожиданно окружили «павлюхинские» гопники. «Где живешь?» — первый вопрос чужаку повсюду был одинаковым. Правдивый ответ на него мог привести к самым непредсказуемым последствиям, поэтому я назвал какую-то далекую улицу, надеясь, что «павлюхинские» с ней проблем не имеют. Вообще-то, врать было опасно: могли «подловить» на втором вопросе: «Кого знаешь?» (авторитеты из разных группировок были широко известны гопникам за пределами своих улиц). И если ответа не следовало или он оказывался неверным — значит, врешь! А раз врешь, значит, скрываешь откуда на самом деле, а значит, скорее всего, с «вражеской территории». Но второго вопроса не последовало: какой-то мелкий салага из окруживших меня гопников (их брали для приобретения «боевого опыта») вылез вперед: «Чё п...шь, я тебя на Комарова видел!» Видал ли он меня там на самом деле или «брал на понт» выяснять было незачем, я мгновенно среагировал и, протаранив салагу, бросился наутек. Бегал я хорошо, несмотря на портфель с флейтой. «Стоять!» — крикнули сзади. Ага, сейчас! Послышался непонятный хлопок — дома я обнаружил маленькую дырочку в портфеле, уж не знаю, из чего по мне шмальнули. Хорошо хоть флейту не задели.