— Ну и что же ты придумал? — повернулась к нему Катька.

Шурик оскорбленно отколупывал податливо отстающую от сырого бревна буро-коричневую кору.

— Ну? — наклонилась к нему Катька. — Да не дуйся ты, пожалуйста. Подумаешь, скис. Я же легонько.

— А вот дай я тебя тресну. Тогда узнаешь, легонько или нет.

Катька покорно склонила к Шуриным коленям голову.

— На, хоть десять раз. Только говори, что придумал. Ведь надо Женю выручать.

Шурик-Би-Би-Си самодовольно поглядел на Катьку, победным взором окинул всех ребят, особенно Сережу, и великодушно проговорил:

— Ладно уж. Я не Жорка драться, да еще с девчонками.

Помолчал минуту и, чувствуя, что все ждут его слов, торжественно изрек:

— Он утоп!

— Что?! — вытаращила на него глаза Катька.

— Утоп!

— Как это?

— Ну, утоп — и все. Утолился, утонул…

— А потом что? — при общем молчании допытывалась Катька.

— А потом… — заикнулся Шурик. — Ну, что потом? Потом нашелся — и все.

— Утонул и нашелся… живой? Или мы его потом в самом деле топить будем? — спросила Катька, и в глазах ее заплясали смешливые огоньки.

— А ну тебя! — соскочил Шурик с бревна. — Смеешься, так сама и придумывай!

Катька засмеялась.

— А ведь и здорово же тебя прозвали — Би-Би-Си. Все врешь и хоть бы один раз впопад. Сплошные глупости.

Шурик что-то зашептал Хасану на ухо. Тот сдвинул брови.

— Нет, — решительно произнес Хасан. — Какая бы она ни была, она — мать. Весь город искать будет. Нет, я не согласен.

Иринка, взглянув на грустно сидящего Женю, сказала:

— Я тоже не согласна с Шуриком. Это и неумно даже.

В тот вечер все расходились домой нехотя, так ничего и не придумав. Когда ушел Женя, Иринка заговорила о том, что Женю ни в коем случае нельзя оставлять одного.

— Вы видите, какой он, видите? Его еще очень долго перевоспитывать нужно, а мы уедем. А потом еще этот Жорка… Он же подкараулит его!

Катька серьезно посмотрела на Иринку, подумала, что, правда, без них Жорка обязательно подкараулит Женю, из-за которого ему так бесславно попало от девчонок, и, нахмурившись, проговорила:

— Но что делать? В деревню же мы не играть едем.

— Надо поговорить со взрослыми, — сказал Хасан. — Подумать всем вместе.

— Правильно! — с восторженной благодарностью взглянув на Хасана, воскликнула Катька. — Я сегодня же поговорю с мамой. Она у меня такая умная! Вот увидите, придумает.

Хасан улыбнулся просиявшей, порозовевшей Катьке. Засмеялся Сережа: Катькина восторженность всегда казалась ему немного забавной. А Шурик-Би-Би-Си, обиженный за свое отвергнутое предложение, не утерпел, чтоб не съязвить:

— Мать у тебя умная, это все знают. Но вот ты… — И он недвусмысленно повертел пальцем возле лба.

Катька на Шурика даже не взглянула.

…Елизавета Васильевна придумала быстро и, пожалуй, правильно. Утром в глухую калитку Жениного дома постучался директор школы. О чем он там говорил, осталось неизвестным. Но когда друзья, как было условлено накануне, встретились через два часа, немного осунувшийся Женя, опустив глаза и подрагивая ресницами, негромко сказал:

— Отпустила.

Катька взвизгнула, обхватила Иринку, чмокнула в щеку, запрыгала на одной ноге Иринка тихонько присела к Жене.

— Она ругалась?

— Нет. — Лицо у Жени сморщилось.

— А что? — Иринка пыталась заглянуть ему в глаза.

Тот потряс головой.

— Не надо, Ира. — И встал. — Я пойду…

Хасан со свойственной ему прямотой спросил резко:

— Ты, наверно, не хочешь с нами дружить? Да?

Иринка вскочила, взволнованно придвинулась к Жене:

— Но… ты поедешь с нами?

Какие все-таки у нее были удивительные глаза! Похожи на расплавленное золото. И сама она добрая — это Женя знал. И ничего дурного она ему не сделала, наоборот…

Женя опять вспомнил, как она смело вступилась за него. Вспомнил, как за эти дни, когда появились друзья, у него что-то начало оттаивать внутри. С волнением считал минуты, каждый раз ждал часа, когда мог опять встретиться с ними. Шел на реку, в сквер. Увидев тугие косы Иринки, белое Катькино платье, черную голову Хасана и молчаливо сосредоточенного Сережу, убыстрял шаг. Они встречали его просто, как встречали друг друга. Он для них был свои — был, как все. И Женя с удивлением думал: «Неужели и я, как все?..» Ему хотелось плакать очень тихонько и радостно, хотелось всем им сказать, как он любит их, но стыдился высказать свои внезапно вспыхнувшие чувства: еще не было забыто, как за подобную восторженность дразнили его другие мальчишки и девчонки «кисейной барышней».

Женя опять посмотрел на Иринку, перевел взгляд на Хасана, на Катьку. Они смотрели на него молча, ждали… Да нет! Разве он может расстаться с ними?

— Конечно, поеду, — выдохнул он, улыбнувшись, и с невольным содроганием в сердце опять вспомнил материны слова:

— По тернистой тропке идти задумал. Ну, иди… да помни: безбожников бог карает, а отступников и того хуже.

…В доме била тишина, будто в нем присутствовал невидимый покойник. Мать ходила неслышно, что-то шептала невнятно. Он поймал на себе ее взгляд. Взгляд был исступленный. И чтобы от этого взгляда не исчезло что-то хрупкое, ломкое, зарождавшееся в душе. Женя вышел, на крыльцо.

Вечер был теплый. В черном небе шевелились звезды. Отчего-то звезды напомнили ему Иринкины глаза… Женя прошел к забору, сорвал листочек полыни, растер между ладонями. Острый запах ударил в ноздри.

«Хорошо как!» — подумал Женя, всей грудью вдыхая этот запах. Он поднял к темному небу лицо и, глядя на звезды, с особенной остротой почувствовал, что в жизнь его входит, уже вошло что-то новое, большое, то, чего он так ждал бессознательно, с тоской и волнением.

Кристина вышла, позвала его. Он притих в тени у забора. Она позвала еще раз и ушла в дом, громко хлопнув дверью.

Он видел, как в окне потух свет. Опрокинулся в пахучую полынь, лежал, подложив руки под голову. Переливчатым лукавым огоньком смотрела ему прямо в лицо далекая, неизвестная звезда.

«А может, и вправду на какой-нибудь из них тоже есть люди? — вспомнил Женя Иринкины рассказы о звездах, о планетах, о дальних-дальних мирах: — А как же тогда бог? Ведь он же создал одну землю?» Прикрыл глаза. «Не надо, — попросил он себя. — Сейчас об атом не надо… Мне так хорошо!»

Зазвучала в душе какая-то музыка мягкая, как свет луны, неуловимая, как мерцание звезд. Слушая ее, Женя незаметно уснул. И во сне ему снялись дальние страны, красивые города, красивые люди, и сам он был красивый и сильный.

Утром Кристина нашла его в полыни. Он спал, подложив под порозовевшую щеку ладошку, и чему-то улыбался. Она потрясла его за плечо.

— Мама, — сказал он, просыпаясь.

Кристина никогда не слышала у него такого голоса.

— Мне снился сон, мама! Такой сон!

Она не спросила, какой сон, только мягко потянула его за руку. Он легко поднялся. Они вошли в дом вместе. Она притянула его к иконам. Он опустился на колени так же легко, без смятения, без мыслей, и все улыбался. Она взглянула на него раза два и по-прежнему молча поставила на стол еду. Он улыбался.

Когда в калитку громко постучали и за окнами раздался звонкий Катькин голос, Кристина что-то сказала, но он не услышал. А потом пошел все с той же улыбкой. И улыбка эта вдруг напугала Кристину. Уходит!

— Не пущу! — вскрикнула она, сбегая с крыльца. Но Женя уже открыл калитку.

До села Раздольного ехали сначала на катере, потом на трех подводах. Подводы ужасно скрипели немазанными колесами и так лихо скакали по кочкам высохшей грязи, что ребят подбрасывало чуть ли не на полметра. Они поминутно стукались друг о друга, ойкали и хохотали.

Вцепившись пальцами и облучок телеги, Женя широко раскрытыми глазами смотрел на желтые цветки лилий вдоль дороги.

Иринка тоже смотрела на лилии и била себя по лицу веткой березы.

Катька визжала, отгоняя оводов такой же, как у Иринки, веткой.