В свою очередь, это означало, что Чаку придется обратиться к старшему начальству, а затем выходить на Белый Дом и Конгресс за одобрением нового решения».

Харт не пытался скрыть неприглядную сторону своего предложения. Он знал, что беспокоит Когана, и предвосхитил критику со стороны своего начальника остроумным замечанием о характере афганцев. «“Они настолько жадные, — сказал он, — что после смерти их не хоронят, а ввинчивают в землю”. Но потом я объяснил, что они не обворуют нас больше, чем это могла бы сделать американская армия в военной ситуации. Я сказал, что моджахеды никогда не достигнут нашего уровня организации, зато у них необычайно высокий боевой дух и преданность делу, но все это может пропасть впустую без более внушительной поддержки».

— Carpe Diem[27], — произнес Харт в завершение своей вступительной речи. Лишь выпускники некоторых частных школ могут позволить себе подобные риторические обороты на встречах такого уровня.

Теперь мяч находился на стороне Когана, и Харт сочувственно относился к осторожному поведению начальника своего отдела. В 1982 году для человека из ЦРУ было рискованно предлагать крупномасштабную тайную операцию. Агентство уже несколько лет воздерживалось от таких предложений, особенно после парламентских расследований, разоблачений в прессе, «Резни в день Хэллоуина» и нововведений Джимми Картера.

По словам Харта, лишь за два года до этого, когда СССР вторгся в Афганистан, Агентство не предпринимало против коммунистов ничего, кроме незначительных акций, таких как контрабандные поставки Корана через советскую границу. Он хорошо помнит всеобщую настороженность, когда в ЦРУ обратились с предложением составить первое «афганское заключение», отправляемое на подпись президенту. Никто даже не мог вспомнить, как должен выглядеть такой документ и какие формулировки нужно использовать при его составлении. Пришлось отправиться в архив и поднять старые бумаги. После беседы с Коганом они пришли к выводу, что сейчас не следует призывать к радикальным мерам, и предложили выделить около 700 000 долларов, главным образом на оборудование для связи. Но теперь Харт обращался к тому же самому руководителю отдела с многомиллионным запросом.

Харт говорит, что он был готов вернуться из Бангкока с пустыми руками. Скорее всего, так и произошло, если бы кто-то другой обратился к Когану с подобными рекомендациями. Но Секретная служба основана на доверии. «Ты оцениваешь обстановку на месте, — обратился Макгаффин к Харту перед отъездом в Пакистан. — Это твоя война. Просто говори нам, что тебе нужно». Вместе с Коганом они составили телеграмму в штаб-квартиру ЦРУ: «Мы рассказали, что нам нужно и почему, и Чак подписал ее. Так началась игра по-крупному».

Если бы Говард Харт объяснил все это Уилсону, то конгрессмен, скорее всего, отнесся бы к нему с большей симпатией. Но Харт держал семейные истории в кругу семьи. Впрочем, ему было трудно держать язык за зубами, когда конгрессмен принялся гневно осуждать нежелание США поставлять в Афганистан современное оружие, которое помогло бы сражаться с боевыми вертолетами, расстреливающими борцов за свободу. Ему пришлось объяснять элементарные вещи. В рамках долгосрочной политики холодной войны ЦРУ не могло пользоваться американским оружием, которое выдало бы страну происхождения. Было очень важно поддерживать впечатление, будто афганцы пользуются советским оружием, захваченным в бою. Харту не меньше Уилсона хотелось помочь моджахедам, но конгрессмен должен был понять, что глупо провоцировать СССР на крупномасштабные военные действия против Пакистана.

Эти абсолютно здравые аргументы были пропущены мимо ушей. Харт мастерски умел сохранять невозмутимое выражение лица, свойственное опытному игроку в покер, но техасский конгрессмен доводил его до исступления. Разумеется, для Уилсона, жившего в мире грез, было очень просто заявлять о неслыханных миллионах для поддержки моджахедов, но Харту приходилось жить в реальном мире.

Харт с раздражением осознал, что Уилсон даже не отдает себе отчета в том, что посольство США недавно было сожжено толпой мусульманских фанатиков, ненавидевших Америку и готовых убить любого американца, какого смогут найти. Именно поэтому он сейчас сидел в тесном клоповнике вместо нормального помещения. Харту приходилось не только мириться с теснотой, но и быть готовым уничтожить все документы за семь минут; по его расчетам, у него оставалось ровно столько времени, если КГБ разбередит всегда готовую к бунту толпу исламистов. Но его тайная победа, о которой он не собирался говорить Уилсону, заключалась в тесном сотрудничестве с генералом Ахтаром, суровым и замкнутым шефом пакистанской разведки.

Харт и Ахтар встречались один или два раза в неделю в кабинете генерала, расположенном в штаб-квартире Управления межслужебной разведки (ISI) в Исламабаде. Генерал неизменно надевал парадный китель и распоряжался подавать чай. К тому времени когда на сцене появился Уилсон, между Хартом и Ахтаром сложились полюбовные отношения на профессиональной основе. Отчасти секрет Харта заключался в том, что во время публичных мероприятий он всегда подчеркивал свое уважение к мнению «великого генерала Ахтара». Их дружба была искренней, но сложилась в результате неустанных усилий со стороны оперативника. С точки зрения Харта, его связь с Ахтаром была наиболее эффективным способом американского влияния на единственную действительно значимую фигуру в военных кругах Пакистана. «Мы встречались с Ахтаром и обсуждали стратегию, — объясняет он. — Потом Ахтар шел к Зие, и тот одобрял каждый пункт, каждую новую меру для эскалации боевых действий».

Харт приложил огромные усилия, чтобы обеспечить свое место в этом процессе, поэтому его раздражали намеки Уилсона на то, что пакистанцы готовы ввязаться в большую драку Что за ерунда! Харт присутствовал на встрече нового директора ЦРУ Уильяма Кейси с Зией уль-Хаком в Равалпинди. «Что мы еще можем дать вам? — спрашивал Кейси. — В чем еще нуждаются афганцы?»

Каждому, кто задавал подобные вопросы, диктатор неизменно отвечал: «Видите ли, мы должны кипятить варево для русских, но не так сильно, чтобы кипяток выплеснулся на Пакистан». Зия так часто повторял эту фразу, что Харт и Ахтар закатывали глаза каждый раз, когда он возвращался к ней.

Это была суть проблемы: как далеко может зайти Зия уль-Хак? «Никто не знал ответа, — вспоминает Харт. — Одна из моих задач состояла в том, чтобы выяснить это. Но вы должны понимать, что в то время даже сам Зия не знал, где провести черту».

Начальник оперативного пункта не имел представления, что Уилсон уже начал создавать канал прямой связи с Зией уль-Хаком. Вскоре эта связь положила конец сложной системе отношений, которую так прилежно создавал Харт в интересах своей страны. Но тогда Харт и представить не мог, что пакистанцы серьезно относятся к Уилсону Он видел в нем лишь энергичного и опасного любителя, который мог все испортить.

Единственные открытые трения между ними возникли после того, как Уилсон дал понять, что ЦРУ не предпринимает достаточных усилий для борьбы с вертолетами Ми-24. Харт изумил Уилсона заявлением, что ЦРУ уже поставляет афганцам пулеметы DshK калибра 12,7 мм, обладающие необходимой огневой мощью. Пушки и пулеметы, включая зенитные вооружения, были специальностью конгрессмена во время его службы в ВМС, и он считал абсурдной веру Харта в огневую мощь DshK. Афганцы не признавали эффективность пулеметов, и он знал, что советские конструкторы бронируют свои боевые вертолеты специально для защиты от пуль калибра 12,7 мм.

Конгрессмен включил свое обаяние на полную мощность, пытаясь привлечь человека из ЦРУ к своей кампании. «Разве вам не нужно получать больше оружия?» — в очередной раз спросил он. Что мог Харт ответить на подобный вопрос, особенно повторяемый снова и снова в разных формулировках? Наконец он объяснил: «Если вы спрашиваете “нужно ли мне столько оружия, сколько есть афганцев, способных носить оружие”, то ответ будет отрицательным, но наши дела идут очень хорошо».