Человек из ЦРУ рассказал о массовом переходе афганцев через границу. Некоторые прибывали из долин, где не ступала нога чужеземца, и говорили на наречиях, не известных больше никому на свете. Обычно там не было телефонов, радиоприемников и даже почтовой службы, но каким-то образом до них доходила весть, что Пешавар стал Меккой джихада — местом, где можно достать оружие для войны. Все они двигались в одном направлении и разбивались на маленькие группы, но в совокупности превращались в удивительно эффективную партизанскую армию. Моджахеды пересекали Афганистан пешком или в седле. Они перевозили свои семьи в Пакистан. Вожди кланов прибывали со своими сыновьями и родственниками в поисках оружия и возвращались обратно в виде семейного или деревенского ополчения.
Харт не питал иллюзий относительно этих людей, большинство из которых были пуштунскими кланниками. Он знал, как они упрямы, примитивны и несговорчивы. Знал, как чуждо им понятие единства ради общей цели. Знал, как жестоко они обходятся с пленниками, если вообще берут пленных. Для Харта, стратега времен холодной войны, существовало простое уравнение: пока моджахеды готовы платить почти любую цену за возможность убивать русских, для Америки это счастливая возможность помогать им в битве против общего врага.
Чарли Уилсон внимательно выслушал Говарда Харта, и у него осталось хорошее впечатление. «Я стал лучше относиться к Харту после этой беседы, — вспоминал он спустя годы. — У него был энтузиазм для затяжной борьбы, но я имел в виду нечто иное. Он хотел быть шилом в заднице у русских, постоянно доставать их, и действительно стремился к этому. Но он даже не рассматривал возможность убить зверя».
Дело в том, что в лице Говарда Харта Уилсон столкнулся с типичным умонастроением ЦРУ, давно привыкшего защищать безнадежные начинания. У Агентства было два успеха, на которые часто ссылались в книгах — правительственные перевороты в Иране в 1953 году и в Гватемале в 1954 году, — но это были недолговечные чудеса из дыма и зеркал, какие в Латинской Америке называют «путчами».
Над другими попытками вмешательства, призванными сдержать наступление коммунизма с помощью диверсионных актов по всему миру, неизменно витал дух обреченности. Любой офицер, который давал волю своим эмоциям на этой жестокой арене, где велась игра в «сдерживание», мог ежегодно разбивать себе сердце нескончаемыми и неудачными попытками свергнуть Сукарно, колоссальным провалом кубинской операции, долгой и безнадежной войной в Индокитае. Это стало едва ли не торговой маркой для Оперативного отдела ЦРУ: бороться, проигрывать, терять свое прикрытие, а затем подвергаться насмешкам и очернению в прессе, в Конгрессе и даже у себя дома,
В конце 1982 года предположение о том, что ЦРУ может дать афганцам достаточно оружия для победы над Советской армией казалось Харту по меньшей мере нелепым. Ни один специалист не верил, что у моджахедов есть хотя бы один шанс против безграничных людских и технических ресурсов страны, готовой принести в жертву более десяти миллионов своих граждан ради победы над Гитлером.
Поэтому когда Уилсон заявил Харту, что деньги не проблема и что он лично проследит за тем, чтобы Конгресс выделил любые необходимые средства для моджахедов, начальник оперативного пункта внезапно встревожился. «Боже, упаси нас от наших друзей», — подумал он. В этот самый момент в Вашингтоне либеральные демократы в Конгрессе поднимали вой над сенсационной статьей в «Ньюсуике», разоблачавшей последнюю «тайную войну» ЦРУ в Никарагуа. А теперь этот благонамеренный идиот преисполнился рвения и готов раструбить на весь мир, что ЦРУ нужно гораздо больше миллионов долларов на другую войну, о которой, к счастью, еще почти никому не известно. Харт решил, что Уилсон принадлежит к тому разряду политиканов, которые способны погубить целую операцию во имя ее спасения. «Я видел в нем очень опасного человека, который мог затащить меня по уши в дерьмо, если допустить оплошность, — вспоминает он. — Я понимал, что Чарли пытается втянуть меня в некое соглашение, которым он мог бы воспользоваться. Я был не готов к такой ловушке. Тогда я сказал: “Подождите минутку. Здесь я рискую превысить свои полномочия”».
Харту было трудно не обидеться, когда он услышал от конгрессмена прозрачный намек на то, что ему не хватает стратегического мышления и что ЦРУ все делает слишком медленно. В сущности, это приводило его в ярость. Он имел основания полагать, что ему практически в одиночку удалось привлечь Агентство к гораздо более масштабной операции, чем это казалось возможным еще год назад. Что бы ни воображал этот ревностный конгрессмен, в Афганистане шла настоящая война, и причина отправки в СССР транспортных самолетов с цинковыми гробами не имела ничего общего с Уилсоном. Зато она была тесно связана с операцией, проведенной Хартом в прошлом году в Бангкоке, на ежегодной встрече начальников оперативных пунктов стран Южной Азии.
Как и многое другое в ЦРУ, эта встреча была одним из незаметных событий, которые никто не видит и не слышит. Но для Харта она имела судьбоносное значение. Именно там он убедил Агентство пойти на риск эскалации афганской войны. Кроме того, совещание в Бангкоке для него было похоже на встречу одноклассников спустя много лет после школы. Глава ближневосточного отдела Чак Коган вместе со своим заместителем Джоном Макгаффином председательствовал на этом ежегодном собрании главных шпионов из Турции, Ирана, Ирака, Индии и других стран Южной Азии.
Совещание напоминало экзотический базар, изобилующий не менее экзотическими историями. Начальники пунктов в Тегеране и Багдаде рассказывали об ирано-иракской войне, которая уже унесла жизни более одного миллиона мусульман. Человек из Дели располагал последней информацией об усиливающей угрозе ядерного конфликта между Индией и Пакистаном. Шри-Ланка погружалась в бездну бесправия. В северной Турции вспыхивали курдские восстания.
Но Коган и Макгаффин сравнительно рано отделились от остальных для частного разговора с Хартом, Эти трое были частью внутренней элиты ЦРУ, куда Гаст Авракотос так и не сумел войти, и в их обществе Харт чувствовал себя непринужденно, как среди членов семьи. Впоследствии Чарли Уилсон и Авракотос объединились в своей ненависти к Чаку Когану, которого они считали препятствием, мешавшим оказывать моджахедам более существенную поддержку.
Но Говард Харт обожал Когана и все, что тот олицетворял. Спустя годы, вспоминая этот момент в Бангкоке, когда они втроем рассуждали об участи афганского сопротивления, он был убежден, что ими двигали лучшие побуждения, отражавшие подлинный дух Секретной службы ЦРУ. «Мы доверяли друг другу, — сказал Харт. — Мы с Джоном были лучшими учениками Когана. Мы были сделаны из одного теста. Мы одевались одинаково и имели одинаковые убеждения. Боже мой, да ведь мы с Макгаффином учились в одной школе! А Чак всегда опекал нас. Он называл меня Говардом Афганским. Он имел ранг GS-18, эквивалент трехзвездочного генерала и командующего дивизией. Он был одним из «баронов» Оперативного управления, как мы в шутку их называли».
Харт прибыл в Бангкок с искусно построенными аргументами в пользу эскалации боевых действий в Афганистане. Все трое знали, что необходимо ответить на два вопроса. Во-первых, насколько реальную силу представляют моджахеды? Могут ли они оказывать стойкое сопротивление оккупантам? Харт отвечал утвердительно. Моджахеды были готовы гибнуть в фантастических количествах, и он не сомневался, что при достаточной технической поддержке они смогут продержаться долгие годы. Во-вторых, что более важно, способны ли пугливые пакистанские власти пойти на расширение военной помощи? На этот вопрос Харт с гордостью отвечал, что ему удалось установить прочные отношения с могущественным шефом разведки Зии уль-Хака, генералом Ахтаром Абдул Рахманом, который теперь поддерживал его инициативу. Более того, сам Зия одобрительно относился к этому.
Коган хотел знать, что у Харта на уме. «Я сказал, что нам нужно еще двенадцать миллионов долларов или около того, — вспоминает Харт, — Сумму я взял из головы. Сама по себе она была не так уж велика, но в процентном отношении это означало значительный рост финансирования.