Уилсон, находившийся под властью ее очарования, немедленно принял приглашение приехать в Ривер-Оукс и встретиться с человеком, который, по ее словам, должен был все объяснить. «Тебе он понравится, — говорила она Уилсону. — О нем написано восемнадцать книг, и у него есть награды всех стран мира. Он был первым человеком, который оказался в Бельгийском Конго после резни, он женился на одиннадцати еврейских девушках, чтобы вывезти их из нацистской Германии, но ни с одной не провел медового месяца. Каждый раз, когда в мире происходила катастрофа, Чарльз Фосетт оказывался на месте. Ты еще не встречал такого человека».

Тем, кто не знаком с Джоанной Херринг, ее слова иногда могут казаться совершенно оторванными от действительности. Но истории о Фосетте, которые она рассказывала, большей частью были правдивыми, включая рассказ о том, как он недавно заманил ее в Афганистан. По ее словам, полгода назад, когда она находилась у себя дома в Ривер-Оукс, то получила «подпольное» сообщение из Афганистана. Записка от ее друга Чарльза Фосетта была выведена цветным карандашом на задней обложке детской тетради: «Немедленно приезжай и возьми с собой съемочное оборудование. Мир не знает о том, что здесь творится».

Рассказ Джоанны о том, как она сразу же вылетела в Исламабад, а потом перешла с Фосеттом через границу и попала в зону боевых действий, произвел на конгрессмена глубокое впечатление. «Все нужно было проделать в полном секрете, — заговорщически прошептала она. — Зия выслал к границе самолеты и вертолеты сопровождения. Он даже направил войска туда, где им было не положено находиться. Меньше всего они хотели спровоцировать советское вторжение. Зия не раз говорил мне, что русские не могли дождаться, когда его войска пересекут границу, чтобы оправдать ответные меры».

«Они переодели меня в мужскую форму. Ко мне приставили телохранителя семифутового роста с длинными усами, закрученными вверх, и с винтовкой Энфилда». По словам Джоанны, в какой-то момент этот великан катил ее в бочке, чтобы спрятать от посторонних взглядов. «Ночью было так холодно, что мужчины отдали мне свои одеяла, но я все равно как будто лежала под тушей дохлого бегемота. Меня всю трясло от страха и холода, но это было самое волнующее переживание в моей жизни».

Она знала, что эта история найдет живой отклик в техасской душе Уилсона. Она рассказывала, как первобытные кочевники молились по пять раз в день, поворачиваясь в сторону Мекки. Она подчеркивала, как мало у них оружия. Афганские воины обращались со своими винтовками, как с библиотечными книгами: когда один пересекал границу, он вручал оружие другому, идущему навстречу смерти. «Это было поразительно, — говорила она. — Ничто не трогало меня больше, чем вид двадцати тысяч человек, поднимающих оружие и клянущихся сражаться до последней капли крови».

Когда Джоанна познакомила Уилсона с Фосеггом, она исходила из того, что у этих мужчин есть две общих черты: стремление защищать слабейших и жажда славы и приключений.

Чарльз Фэнли Фосетт был невероятно обаятельным человеком. Как и надеялась Джоанна, он сразу же очаровал Чарли Уилсона историями о непрерывных стычках, походах и благодеяниях. Уилсон узнал, что Фосетт был почти полным сиротой, находившимся под свободной опекой своего дяди из обеспеченного семейства Фернли-Фосеттов из Южной Каролины. По словам Фосетта, в пятнадцать лет он завел роман с матерью своего лучшего друга, о которой до сих пор вспоминал как о «чудесной женщине». «Если это было развращением младенцев, — говорил он, — то я желаю такого каждому молодому парню». Но женщина его юных грез прервала отношения, и в шестнадцать лет этот пригожий и крепкий юноша, уже выступавший на футбольных соревнованиях своего штата, покинул родину на грузовом пароходе «дикого плавания» направлявшемся во все злачные места всех портов мира.

Молодой Фосетт принадлежал к числу всесторонне одаренных людей. Он обладал командным голосом, сильным и красивым телом, которое он обнажал для скульпторов, художественным талантом и музыкальным слухом, позволявшим ему достаточно хорошо играть на трубе, чтобы однажды выйти на сцену и получить совет от самого Луи Армстронга: «Парень, ты должен взять трубу вот так, поднести ее к губам вот так, а потом дуй, мой мальчик, дуй!»

Однажды после профессионального борцовского поединка он прошел за сцену и попросил одного из борцов показать ему несколько приемов. В следующем году он путешествовал по сомнительным театральным заведениям Восточной Европы, где участвовал в сценах рестлинга[23] и играл роль честного американского юноши, героически сражавшегося с подлыми противниками. «В конце концов мне было уже все равно, что злодей каждый раз побеждает меня, — вспоминает Фосетт. — Ведь я был чистеньким, а другие грязненькими, поэтому публика всегда находилась на моей стороне. Доходило до того, что зрители рвались на ринг, чтобы задать жару моему сопернику».

Фосетт до сих пор хранит альбомы, газетные вырезки и выписки из учетных книг, свидетельствующие о его невероятных похождениях: водитель кареты «скорой помощи» перед началом Второй мировой войны во Франции, пилот Королевских ВВС во время воздушной битвы за Британию, сбивавший «мессершмиты» над Лондоном на своем стареньком «Хуррикане», и даже член французского Иностранного легиона. В конце войны Фосетт слег с туберкулезом и был демобилизован из легиона. В результате ему пришлось подрабатывать трубачом на похоронах и раскапывать могилы для опознания жертв нацистского режима, но потом старый знакомый спас его, предложив сняться в эпизоде кинофильма. Следующие двадцать лет Фосетт заново открывал себя в роли актера и снялся в ста с лишним фильмах категории «В», главным образом в Италии. Он был звездой в своем роде, но всегда играл роли злодеев. Он исполнял трюки собственного изобретения, выскакивая из окон и прыгая на лошади с утеса. Днем он мог быть второразрядным актером, но вечером, по словам колумнистов из желтой прессы, он становился «царем Рима» и «мэром Виа Венето». Уоррен Битти помнит его как центрального персонажа городской dolce vita, любимого и обожаемого всеми.

Именно там Фосетт познакомился с бароном Рики ди Портанова, который впоследствии женился на Пышечке, подруге детства Джоанны. В то время ди Портанова старался не афишировать свой титул; он сидел на мели и зарабатывал на жизнь своим бархатным голосом, дублируя итальянские фильмы на английский. Они с Фосеттом делили крошечную квартиру в переулке на Виа Венето. Кто приводил женщину на ночь, тот получал постель. Туалет находился в конце коридора.

Если бы не Джоанна Херринг, ди Портанова оставался бы обнищавшим и забытым членом «нефтяного клана» Калленов. Его мать носила фамилию Каллен, но она страдала психическим расстройством и практически не имела связи со своей семьей и ее деньгами. Джоанна убедила его, что он должен заявить о своих правах и отсудить долю семейного состояния. Он послушался, выиграл дело и через несколько лет стал неотъемлемой частью хьюстонского высшего общества — сказочно богатым бароном ди Портанова, завсегдатаем модных международных курортов. Он так разбогател, что однажды высказал желание приобрести нью-йоркский ресторан «Клуб 21» в подарок надень рождения своей супруги.

Как и многие поздно разбогатевшие люди, барон романтизировал свою бедную жизнь в Риме со старыми друзьями. Двадцать лет спустя он с тревогой узнал, что Фосетт болен и сидит без денег, и настоял на том, чтобы его старый товарищ по квартире приехал в Ривер-Оукс, где ему (в качестве официальной причины приглашения) предлагалось проследить за сооружением нового большого крыла особняка и плавательного бассейна. Фосетт принял билеты на самолет, встретился с лучшими врачами Хьюстона и познакомился с бароном и баронессой. Вскоре он стал заметным и всеми любимым членом «массовки» хьюстонского светского общества 1970-х годов, но ему не слишком нравилось жить в роскоши, внезапно свалившейся на него.

Начать с того, что в доме барона не все ладилось. Год назад верный лакей ди Портановы был застрелен, когда нес на ланч блюдо с холодными куропатками. Барон настаивал на том, что настоящей мишенью убийцы был он, а не слуга. Ходили слухи о враждебных родственниках, прибегающих к низменным средствам для защиты от притязаний барона на состояние Калленов. Когда новое крыло дома сгорело дотла, снова пошли разговоры о грязной игре. Фосетт испытывал иррациональное чувство вины, как будто он мог каким-то образом предотвратить беду. Без ясной цели и направления он чувствовал себя не в своей тарелке. После вторжения Советского Союза в Афганистан шестидесятичетырехлетний Фосетт сказал Джоанне, что он собирается покинуть Хьюстон и проникнуть в афганские горы, чтобы учить моджахедов партизанской тактике, которую он усвоил в Иностранном легионе.