— Да, да, — с воодушевлением подхватили Жули и Миньо, — вы были для нас отцом, мы все — ваши дети; народ будет таким, каким воспитает его учитель, а учителя, в свою очередь, воспитывает Нормальная школа.

Растроганный Сальван возразил с обычной своей скромностью и добродушием:

— Дети мои, не преувеличивайте моих заслуг; таких людей, как я, немало, и они будут повсюду, дайте только им свободу действий. Ле Баразе оказал мне большую помощь в моей работе, он не связывал меня по рукам и ногам. Даже Морезен волей-неволей должен делать то, что проделал в свое время я, так как прогрессивное движение, раз начавшись, не может остановиться и увлекает его за собой. Вот увидите, его преемник выпустит еще более независимых педагогов, чем те, какие вышли из моих рук… Меня очень радует одно обстоятельство, о котором вы не упоминаете: в Нормальных школах значительно увеличился приток учащихся. В былое время меня сильно тревожило всеобщее пренебрежительное отношение к профессии учителя, плохо оплачиваемой, малопочетной. Но с тех пор, как учителям повысили оклады, с тех пор, как стали уважать даже самых скромных работников просвещения, желающих поступить в Нормальные школы так много, что можно выбирать наиболее достойных и создавать из них превосходных педагогов… Если я и оказал кое-какие услуги, — поверьте, я вознагражден сторицей, цель моей жизни близится к осуществлению, и мое дело в хороших руках. Теперь я всего лишь зритель, от души радуюсь вашим успехам и счастливо живу в своем тихом, уединенном саду, забытый всеми, кроме вас, мои дорогие дети.

Все были глубоко тронуты его словами. В увитой розами беседке за большим каменным столом наступило молчание. От цветущих кустов, от зеленеющих кругом полей веяло несказанным покоем и миром.

С тех пор как Марк и Женевьева обосновались в Жонвиле, Луиза приезжала туда на каникулы. Каждое лето, по окончании занятий в Нормальной школе в Фонтенэ, где быстро развивался ее трезвый, критический ум, Луиза проводила два чудесных месяца с горячо любимыми родителями и братом. Клеману шел десятый год, он учился пока в школе отца; Марк считал, что начальное обучение должно быть единым и обязательным для представителей всех классов, а в дальнейшем следовало ввести для желающих бесплатное среднее образование. Он втайне мечтал, что со временем сын тоже поступит в Нормальную школу и станет скромным учителем, потому что сельские школы еще долгое время будут играть первостепенную роль в деле просвещения страны. Луиза, бескорыстно стремившаяся стать простой учительницей, вполне разделяла взгляды отца. Окончив с отличием и получив учительский диплом, она, к своей радости, узнала, что будет работать в Майбуа помощницей мадемуазель Мазлин, первой и любимой ее учительницы.

Луизе минуло девятнадцать лет. Сальван выхлопотал у Ле Баразе ее назначение, которое прошло почти незамеченным. Времена изменились, теперь имя Симона или Фромана уже не вызывало такой бури негодования, как прежде. И полгода спустя Ле Баразе отважился назначить в помощники Жули сына Симона, Жозефа, который два года назад блестяще окончил бомонскую Нормальную школу и работал в Дербекуре. Перевод Жозефа из Дербекура в Майбуа едва ли был повышением, но, во всяком случае, чтобы его осуществить, требовалась смелость, так как назначение Жозефа в школу, где раньше преподавал его отец, означало реабилитацию Симона. Назначение Жозефа вызвало некоторый шум, конгрегация пыталась восстановить против него родителей школьников, но вскоре новый помощник учителя завоевал всеобщую симпатию скромностью, добротой и разумным подходом к детям. Умонастроение в Майбуа явно улучшилось, это доказывал еще один факт — переворот в писчебумажном магазине Мильом. Настал день, когда г-жа Эдуар, полновластная хозяйка магазина, уступила место за прилавком г-же Александр, а сама скрылась в комнате позади магазина, где прежде пряталась ее невестка. Теперь покупателей обслуживала г-жа Александр, и все пришли к выводу, что клиентура изменилась, следовательно, светская школа постепенно берет верх над школой конгрегации. Г-жа Эдуар, как женщина деловая, в первую очередь заботилась о процветании своей фирмы и стремилась угодить покупателям; поэтому она посадила на свое место невестку, решив, что их дела только выиграют от такой замены. Итак, появление г-жи Александр за прилавком писчебумажного магазина означало, что школа Братьев приходит в упадок. Кроме того, у г-жи Эдуар были крупные неприятности из-за ее сына Виктора, бывшего воспитанника этой школы, который, дослужившись в армии до чина сержанта, впутался в какую-то скверную историю; зато г-жа Александр смело могла гордиться своим сыном Себастьеном, бывшим учеником Симона и Марка и товарищем Жозефа по Нормальной школе; Себастьен уже три года занимал место младшего учителя в Рувиле. Все трое — Себастьен, Жозеф, Луиза — активно вступали в жизнь, и горячая их любовь к людям, широкий кругозор, созревший в испытаниях ум служили порукой, что они с успехом продолжат дело отцов, за которое те боролись с таким страстным упорством.

Прошел еще год, Луизе минуло двадцать лет. Каждое воскресенье она приезжала в Жонвиль и проводила весь день с родителями. Частенько она встречалась там с друзьями, Жозефом и Себастьеном, которые навещали своих бывших наставников, Марка и Сальвана. Иногда вместе с Жозефом являлась и Сарра, дабы провести день на свежем воздухе в обществе товарищей детских игр. Сарра жила с дедушкой Леманом и заведовала его швейной мастерской; трудолюбивая и практичная, она сумела наладить дело. В убогой лавочке на улице Тру появились новые заказчики, а чтобы сохранить заказы крупных парижских магазинов, Сарра приняла на работу на кооперативных началах несколько мастериц. Г-жа Леман умерла; старик, которому было семьдесят пять лет, теперь горевал об одном: что ему не суждено дожить до реабилитации Симона. Каждый год Леман ездил на несколько дней в Пиренеи и, повидавшись с зятем, с дочерью и с Давидом, возвращался домой, радуясь, что все они здоровы и мирно трудятся в тишине и уединении; по он огорчался при мысли, что они не могут быть вполне счастливы, пока чудовищный розанский приговор остается в силе. Сарра уговаривала его остаться у дочери, но он ни за что не хотел покидать мастерскую, считая, что еще может принести пользу, присматривая за работой. И действительно, благодаря его присутствию Сарра иногда могла немного отдохнуть после утомительных прогулок в Жонвиль.

Частые свидания молодых людей, весело проведенные вместе дни, как и следовало ожидать, закончились двумя счастливыми свадьбами. Обе пары связывала давнишняя дружба, но со временем детская привязанность перешла в нежную любовь. Извещение о предстоящем браке Себастьена и Сарры никого не удивило. Было только отмечено, что, если мать Себастьена и в особенности его тетка ничего не имеют против его женитьбы на дочери Симона, значит, и впрямь настали другие времена. Но когда свадьбу отложили на несколько месяцев, чтобы отпраздновать в один день с другой свадьбой — Луизы и Жозефа, Майбуа охватило лихорадочное волнение, ибо на этот раз сын осужденного соединял свою судьбу с дочерью самого горячего защитника его отца; жених был младшим учителем в той самой школе, где так трагически закончил деятельность его отец, невеста — помощницей своей бывшей наставницы мадемуазель Мазлин; оставалось неясным, как отнесется к подобному браку прабабка Луизы г-жа Дюпарк. Нежная идиллия — школьная дружба молодых людей, радостно встречавшихся по воскресеньям в скромной жонвильской школе, их стремление продолжать героическую борьбу, которой посвятили себя их отцы, — все это тронуло сердца и даже внесло некоторое умиротворение среди обитателей Майбуа. Однако всех терзало любопытство, примет ли у себя Луизу ее прабабка, которая уже три года не выходила из своего домика на площади Капуцинов. В ожидании решения г-жи Дюпарк свадьбы отложили еще на месяц.

Луиза в двадцать лет так и не приняла первого причастия, и обе пары условились отметить брак только в мэрии. Луиза написала г-же Дюпарк, умоляя позволить ей прийти, но прабабка даже не ответила ей. С тех пор как Женевьева с детьми вернулась к Марку, двери дома г-жи Дюпарк закрылись для них навсегда. И вот уже почти пять лет, как старуха, верная своей клятве, жила в суровом одиночестве, отрекшись от семьи, наедине со своим богом. Женевьева неоднократно пыталась проникнуть к бабушке; ее терзала мысль, что эта восьмидесятилетняя женщина обрекла себя на добровольное затворничество вдали от света и людей. Но всякий раз она наталкивалась на упорное сопротивление старухи. И все яге Луиза решилась на новую попытку, ее огорчало, что не все близкие разделяли ее счастье.