Однако эта известность, какой бы курьезный характер она ни носила, явилась, но сути дела, началом его успеха. Г-н Флоке, конечно, понял это. Он не смутился. Больше чем когда-либо он с победным видом задирал нос. Журналист и адвокат делали свое дело.
Что можно сказать о Флоке-журналисте? Да его, собственно, и не существует. Подавляющему большинству французов неизвестно, что г-н Флоке сотрудничал во многих газетах. Испробовав свое перо в газетенках Латинского квартала, он поместил немало статей в «Эроп», «Курье де Пари», «Тан»; но если кто-нибудь пожелает познакомиться с ним ближе, то пусть ищет его творения, главным образом, в газете «Сьекль». Мне кажется, что около 1874 года г-н Флоке даже основал копеечную газету «Ле Пепль», но не смог вдохнуть в нее жизнь. Трудно себе представить более серого, более тяжеловесного и менее корректного полемиста. В его монотонных и удручающе длинных фразах свалены в кучу самые затасканные мысли. Впрочем, если оставить в стороне бессодержательность и суконный язык этих статей, то единственной чертой индивидуальности является их злобный тон, — тут сказался весь Шарль Флоке.
Перейдем к Флоке-адвокату. Здесь мы слышим все тот же озлобленный голос. В судебной палате вы не услышите речи, которая бы звучала более бесчувственно. Это один из тех замогильных голосов, какие обычно поворачивают дело не в пользу подзащитного. Впрочем, г-н Флоке принадлежит к школе адвокатов, для которых спасение жизни клиента — ничто, а их адвокатское честолюбие — все. Для г-на Флоке важно одно — пробраться в депутаты, подняться на первую ступеньку власти. Вот почему он является неизменным участником всех политических судебных процессов: он начал с процесса по делу об Ипподроме и Комической опере, потом выступал на процессе Тринадцати, затем принимал участие в разбирательстве нашумевшего дела Виктора Нуара.[3] Это определенная тактика. Карьера г-на Гамбетты многим адвокатам вскружила головы, и, подобно тому как после Наполеона все честолюбцы бредили эполетами младшего лейтенанта, нынешние честолюбцы мечтают о том, как они у судейского барьера под аплодисменты всей Франции будут спасать своего подзащитного от смерти.
Бездарный журналист, адвокат, лишенный красноречия и авторитета, г-н Флоке продолжал тем не менее свой путь к власти; он занял в демократической партии место бесполезной личности, которая в один прекрасный день может пригодиться, — ведь все партии нуждаются в подобного рода людях для затыкания дыр, в ожидании, пока видные особы, если таковые имеются, благоволят принять на себя ответственность.
Итак, наш журналист и наш адвокат употребил слово и перо только для того, чтобы пробраться в палату. Это было его заветной мечтой; он сказал себе: «Я буду депутатом», — так же, как иные говорят: «Я буду поэтом». И действительно, во времена Второй империи он вместе с гг. Гарнье-Пажесом, Карно, Ферри, Геро и другими создает Консультативный избирательный комитет, — это дало ему возможность показать себя избирателям. Затем в 1863 и 1869 годах Флоке сделал попытку выставить свою кандидатуру в департаменте Эро, однако был побежден официальным кандидатом. Наконец 4 сентября пробил долгожданный час: Флоке — помощник мэра Парижа, потом делегат Комиссии баррикад, и 8 февраля 1871 года Париж избирает его в депутаты.
Благодарение всевышнему! Франция спасена! Однако спасение пришло не сразу, потому что во время борьбы между Версалем и Коммуной г-н Флоке счел благоразумным уйти в отставку. Он отбыл для увеселительного путешествия в Биарриц, был ненадолго арестован в Бордо, вернулся в Париж и сделался муниципальным советником, а в феврале 1876 года снова вошел в палату и уж больше ее не покидал. С тех нор Франция спокойна.
В депутате мы обрели знакомого адвоката: на трибуне та же бледная физиономия, голова запрокинута назад, стеклянные глаза, искривленный рот; а главное тот же голос, сухой и раздраженный, который вызывает у слушателей смутное чувство беспокойства. Теперь палата к нему уже несколько привыкла; но в первый раз Шарля Флоке слушали с таким глухим негодованием, что левые не без опасения выпускали его на трибуну, — он проваливал самые надежные дела, если брался их защищать.
Как оратор он неприятен — это единственная его отличительная особенность. У него нет ни проницательности г-на Тьера, ни мощи г-на Гамбетты, ни эрудиции г-на Жюля Симона, ни научной аргументации г-на Клемансо. По любому вопросу он выступает без вдохновения, без определенного плана, опираясь на случайные аргументы. Так может говорить любой человек. Я знал провинциальных адвокатов, которые говорили неизмеримо лучше. Беда в том, что по своей форме речи Флоке поразительно сумбурны. Нет, никогда еще во французском парламенте не слышали подобной галиматьи; это скорее отвратительно, чем смешно. Возьмите подшивку «Журналь офисьель», прочтите любую речь Шарля Флоке, сосчитайте количество словечек «который», «что», повторения, нелепые обороты, а главное, попробуйте что-нибудь понять в этой мешанине.
Я прекрасно знаю, что депутат не обязан хорошо говорить по-французски. Что сталось бы с нами, если бы мы требовали от наших политических деятелей литературной грамотности! Ведь даже самым видным из них, чей авторитет непререкаем, свойственно именно это презрение к красноречию и даже к простому синтаксису. Но в таком случае, чтобы находиться у власти, если ты и произносишь плохо написанные речи, необходимо, чтобы эти речи имели значительное и бесспорное влияние на палату. Но г-н Флоке и плохо говорит, и никакого влияния на палату не имеет. Он остался в толпе. Он ни в чем не проявил своей индивидуальности. Он ли, другой ли — совершенно безразлично. Флоке — это ничтожество.
И не сегодня-завтра такой человек станет министром? Ну разумеется.
Как! Ничем не проявивший себя журналист, безграмотный и бессильный адвокат и депутат, эта самовлюбленная бездарность, которая еще вчера была посмешищем Парижа, в один из ближайших дней возьмет в свои руки управление Францией? И только благодаря силе своего тупого упрямства? Ну конечно! Вы поистине наивны, если удивляетесь этому.
Все это логическое следствие современных событий. Власть находится в руках тех, кто умеет ее захватить. Ловкачи, которые владеют ею сейчас, естественно, не собираются ее отдавать, поэтому вперед, на видные места они выдвигают в качестве статистов свои креатуры. Г-н Флоке входит в состав такой вспомогательной труппы. Когда придет его очередь, он пройдется по сцене, а потом удалится за кулисы. Вот и все.
Комизм авантюры заключается в том, что — вы, быть может, не поверите! — г-н Флоке заставляет себя упрашивать, прежде чем принять портфель. По крайней мере, кое-какие газеты, усердно пролагающие ему путь к министерскому посту, трубят о том, что Флоке рассчитывает на длительное пребывание у власти и не намерен брать на себя никаких обязанностей, пока кабинету не будет обеспечено большинство в палате и сенате. Если это так, то позиция г-на Флоке является копией позиции самого г-на Гамбетты.
Мне думается, что в данном случае г-н Флоке излишне самоуверен и играет в опасную игру. Если он будет слишком долго выжидать, то может остаться на бобах. Ему необходимо смириться со своим уделом — быть орудием в руках г-на Гамбетты. Он это хорошо понимает, несмотря на свои колебания. Поэтому нет ничего интереснее, как проследить тактику карлика, который трясется от страха, что его могут раздавить высокие и толстые люди: он суетится, отправляется в провинцию произносить речи и проводить собрания, отчитывается перед своими избирателями, организует в двух или трех газетах трезвон о своей особе. Все равно! Он поступит благоразумно, заняв завтра совсем еще тепленьким место г-на Казо или г-на Констана, если он не хочет пасть с высоты, стоившей ему стольких усилий, на которую он вскарабкался после тридцати лет упорного выжидания.
Никто не избежит своей судьбы: г-н Флоке рожден для вторых ролей. Сколько бы он ни злоупотреблял терпением своих слушателей, это ни в коей мере не поднимет его политического веса и не сделает его необходимым человеком. Все приличные места уже заняты; остались лишь дыры, которые необходимо заткнуть. Поэтому г-ну Флоке предначертано войти в министерство через одну дверь и выйти оттуда через другую; ибо я не верю, что он находится на серьезном счету у г-на Гамбетты или у других претендентов. И когда он в течение часа подержит в своих руках портфель министра — фарс будет окончен, г-н Флоке сможет тушить свечи и ложиться спать.
3
В начале 1870 года молодой республиканский журналист Виктор Нуар (настоящее имя Иван Сальмон) был вероломно убит принцем Пьером Бонапартом, родственником Наполеона III. Похороны Виктора Нуара превратились в грандиозную антиправительственную демонстрацию, которая едва не переросла в революционное восстание парижского народа.