Обернись! — молча закричала великая княгиня.

Стемид, будто услыхав, вдруг обернулся и взмахнул рукой, словно говоря — не беспокойся, госпожа, всё будет сделано как надо. И почти тут же, заслоняя его, с райны упал парус, ухватил в объёмистую пазуху ветер и поволок лодью вверх по реке.

Вот и всё. Теперь ей оставалось только ждать, как и всякой иной бабе, у которой муж ушёл на войну или в поход.

И она ждала.

Хотя была у княгини Ирины ныне и ещё одна головная боль.

Серебряное кольцо с чернёными полосками. Простое, как воплощённая скромность. Только маленькая рысья голова на печатке. Совсем маленькая, почти невидная.

Когда дверь распахнулась от сильного толчка, Ярополк обернулся, как ужаленный.

— Кто там ещё?! — гневно вскинулся князь, бросая руку к мечу.

— Прости, княже, что помешал.

— Варяжко?

— Я самый, — гридень, чуть пригнувшись, переступил порог и остановился. — Разговор есть.

— Нет разговора, друже, — холодно ответил князь, принимая поданный княгиней шитый золотом зипун красного сукна, продел руки в рукава и предоставил наперснику возможность застегнуть резные яшмовые пуговицы. — Всё уже решено.

— Как это — решено? — возразил Варяжко, однако послушно застегнул пуговицы на рукавах. — Ты забыл, княже, это решается на дружинном совете!

— Нет, Варяжко, — Ярополк вздохнул и остановился прямь своего любимца и друга. Обнял его за плечи. — Всё одно у нас иного выхода нет.

— Есть, — упрямо ответил гридень. — Хан Илдей! Он уже идёт к нам на помощь.

В глазах великого князя мелькнуло что-то вроде надежды, но он покачал головой:

— Нет, Варяжко. Я всё понимаю. Но… это моя война, не ваша.

Князь отстранил гридня с дороги и вышел из хорома.

Серебряное кольцо с чернёными полосками. Простое, как воплощённая скромность. Только маленькая рысья голова на печатке. Совсем маленькая, почти невидная.

— Что это? — Ирина смотрела на кольцо, как на змею.

— Это моё кольцо, — Варяжко мазнул по княгине взглядом. — Когда тебе срочно будет нужна моя помощь… пришли человека с этим кольцом.

— А если… — начала великая княгиня и осеклась — дура, кто ж про такое спрашивает, накличешь ещё. Но Варяжко понял её правильно.

— А если меня к тому времени не будет в живых… ты ведь это хотела сказать, княгиня? Тогда можешь послать с этим кольцом к хакану Куре. Оно ему ведомо.

Ирина замерла, глядя на кольцо мёртвым взглядом.

— И с какими глазами я буду его помощи просить? — тускло спросила она. — И с каких пирогов?

— У меня с ним ряд, — глухо ответил Варяжко. — И… он ведь ни мне ни тебе ничего не сделал, чтобы тебе было невместно его помощи просить.

— Он убил моего свёкра, — всё тем же бесцветным голосом ответила великая княгиня. — Сколь народу в Поросье за нами пойдёт, коль мы его позовём?

Варяжко только дёрнул щекой и отвернулся, вслушиваясь в переклики варты на стенах.

Великая княгиня бесшумно подошла к нему сзади, положила руки на плечи. Кметь на миг замер, потом оглянулся, встретился глазами с княгиней, ощутил губами её дыхание.

— Государыня…

— Молчи, — горячий шёпот обжигал лицо бывшего гридня. — Мне одиноко здесь, Варяжко… Этот терем — пустой, как котёл… Владимир… ненавижу его… У меня нет никого опричь тебя…

Руки кметя сами собой поднялись, комкая невесомые одежды княгини.

— Я всегда любил тебя, госпожа, — прошептал Варяжко, прижимая к себе вечно желанную женщину, на кою при жизни свего друга и государя он не смел даже поднять глаз.

Страсть затмила разум им обоим, мягкое, застеленное тонкими льняными простынями и звериными шкурами ложе приняло княгиню и гридня, прерывистое дыхание смешалось с короткими, полными страсти стонами, свечи погасли словно сами собой…

Ирина раздражённо стукнула кулаком по подоконнику. Её снедало нетерпение. От её прежних сомнений не осталось и следа. Теперь уже и помощь Кури не казалась ей излишней.

Она не может до конца верить никому, она до сей поры чужачка здесь, в Киеве. Только Варяжко будет помогать ей искренне, но он был взаболь привязан только к великому князю, и он скорее хочет отмстить Владимиру, нежели привести её и маленького Святополка к великому столу. Хотя… то, что было меж ними тогда… он сказал, что всегда любил её…

Сзади скрипнула дверь. Великая княгиня обернулась и столкнулась взглядом с вошедшим.

— Гой еси, госпожа, — хрипло произнёс кметь.

— Здравствуй и ты, Игрень, — обронила Ирина, невольно кутаясь в меховую накидку — несмотря на начавшееся лето, её отчего-то пробирал озноб. — Проходи и присядь.

Она помолчала несколько мгновений, словно не решаясь сказать то, что собиралась.

— Мне нужна твоя помощь, Игрень, — сказала она, наконец. — Во всей моей дружине ты — единственный, кому я могу доверять. Ты служил моему мужу…

— Да, госпожа, — выжидательно сказал кметь.

— Ты сможешь найти в степи ставку хакана Кури? — великая княгиня невольно оглянулась на дверь.

— Да, госпожа, — Игрень наклонил голову, ничуть не удивляясь вопросу.

— Да, правда, я и забыла… — Ирина запнулась и продолжала уже о другом. — Возьми на столе кольцо.

Она опять помолчала.

— Отдашь это кольцо хакану. А потом отдашь ему вот это бересто, — она обронила на стол небольшой берестяной свиток.

— Сделаю, госпожа, — кметь упрятал бересто за пояс.

— Но ты должен выбраться из Киева так, чтобы этого никто не видел.

— Хорошо, госпожа.

Вновь скрипнула дверь, и Игрень исчез, а великая княгиня сжала ладонями пылающее лицо.

Черниговский кром высился над Десной на самой круче. Внук Кия, Черниго, не зря поставил его на том месте — уже и в ту незапамятную пору это была сильная крепость. Чернигов сидел как кость в горле у Степи. После того как козары побили утургуров, а дулебы — обров, в Степи дышать стало много свободнее. Северяне-черниговцы с немногими радимичами обратной волной хлынули в полуденную лесостепь, заселив её до самого Псла. Но потом, когда неистовый удар печенегов при козарском попустительстве погубил донскую державу, в ужасе бросились на закат угры, кои устрашили даже Вольга Вещего, жизнь на Черниговщине вновь стала опасной. Тогда-то вдругорядь и опоясали Чернигов рубленые высокие городни крепостных стен. Небольшие города опоясывались рвами и валами. А те, кто успел выбраться далеко в Степь, спешно бежали обратно за Змиевы валы.

А хозяин ныне в Чернигове — княжий наместник, воевода Слуд. Сын воя-огнищанина, Слуд служил князю Игорю, потом Вольге, потом — Святославу, выбился храбростью сначала в кмети, потом — в гриди. Служил в грецких войсках, воевал в Италии и Египте, Палестине и Абиссинии, на Кипре и в Армении, в Сицилии и Месопотамии. Вместе со Святославом громил Козарию, воевал с болгарами и греками. Ныне же, с Ярополковых ещё времён, был наместником великого князя в Чернигове.

В черниговском кроме тихо — в подвалах наместничьего терема не слышно ни единого звука. Терем строили лучшие мастера Поросья, опытнейшие древоделы и зодчие.

Наместник спустился в подвал. Скрипнув, откатилось в сторону тяжёлое полотно двери. Навстречу воеводе Слуду пахнуло жаром и противно-тошнотворным духом палёной шерсти и кожи, горелой плоти, дымным чадом факелов. Воевода чуть поморщился и шагнул через порог. Дверь за спиной поспешно захлопнулась, и Слуд криво усмехнулся — ненавычны вои к тому, что творится в этой клети. И хорошо, что ненавычны.

Перехваченный вчера Гюрятой в Вышгороде вестоноша висел на дыбе и едва слышно стонал сквозь зубы.

С пронзительным скрипом, заставив всех сморщиться, провернулось, наматывая на ворот верёвку, колесо. Вестоноша хрипло застонал сквозь зубы, что-то неразборчиво рыча.

— Ну? — обронил наместник, чуть прищурясь. Он разглядывал висящего с равнодушным любопытством.

— Стойкий, зараза, — сплюнув сквозь зубы, с каким-то странным удовольствием процедил кат в чёрной льняной скурате, хлопнул кнутом, прицеливаясь, и велел подручному. — Подвысь!