А было вот что: ребе минуту целую, вылупив глаза, разинув рот, глядел на дверь. И вдруг взвизгнул, вскрикнул и — к Ирмэ. Подскочил и плеткой наотмашь по лицу — раз! Ирмэ охнул и свалился. Он на четвереньках пополз под стол. Ребе перегнулся и, — рука-то у него, у дьявола, была длинная, доставала далеко, — не переставая, свистел плеткой — раз! раз! Ирмэ вылез из-под стола, вскочил и — к двери. Ребе его догнал. Догнал, зажал меж колен голову и — что силы — принялся полосовать спину. Ирмэ не выдержал — взвыл. Но ребе не расслышал, не заметил. Он прямо взбесился. Прямо ошалел. Он что-то кричал, но не понять было что, что-то вроде «их! их!» И вдруг всхлипнул, отскочил — Ирмэ извернулся и хвать его за ногу. Крепко впился, до крови.

— Их! Ить! — крикнул ребе и опять к Ирмэ. Но Ирмэ был уже за дверью.

За дверью на улице на Ирмэ наскочили Моня, Шая и оба городских.

— Что? Попало?

— Рыжий вор!

— Бродяга!

Ирмэ остановился, обернулся, показал кулак — погоди-ка! Он стиснул зубы, чтоб не заплакать, — не маленький! — медленно повернулся и медленно пошел вверх по улице.

Глава десятая

Совет пяти

Ирмэ шел-шел и не заметил, как вышел за город. Он остановился, осмотрелся. Ряды — далеко, а кругом — поля. День был солнечный, но не жаркий — дул легкий ветер. В небе кружили птицы. А в траве что-то жужжало, свистело, гудело, ухало, будто целый оркестр засел среди былинок.

Ирмэ лег. Подперев руками голову, он лежал и думал.

«Покажу те «рыжий вор»! — мрачно думал он. — Погоди-ка. Пойду вот скоро в Полянск. Стану на работу. Деньгу скоплю. И достану самое что ни есть лучшее ружье. В Ряды-то приду ночью. И прямо к Моньке. Бух. «Кто?» «Я, рыжий вор. Открой». Он туда-сюда: «Виноват, прости, говорит, бога ради». Я — для порядку — раз в зубы. «Ладно, скажу, так и быть. А другой раз встретимся — жизни решу. Так-то!»

Ирмэ зашевелился, приподнял голову и застонал — ух! Вот ведь Щука, расписал как! И откуда только у него сила берется?

Ирмэ лежал на пригорке, так что ему видны были все Ряды: выгон, церковь, базар. Однако народу сколько на базаре. «С чего бы?» подумал Ирмэ. Но потом вспомнил — война. «Меера заберут, — подумал он. — Плохо. Как-то Зелде одна будет?» О себе он не думал. Он-то как-нибудь, а вот они как — Зелде, Эле? Плохо.

По дороге из местечка катила телега. На телеге сидел немолодой мужик в круглой поповской шляпе и в лаптях. Увидев Ирмэ, мужик попридержал коня, спрыгнул с телеги, подошел и сел рядом.

— Здравствуй, — сказал он, — лежишь?

Когда мужик заговорил, на Ирмэ сильно пахнуло сивухой. Ирмэ отодвинулся. «Ишь, нализался!» подумал он сердито и не ответил.

— Ну-ну, — сказал мужик, — лежи, лежи. Я тут трохи посижу, покурю.

Он достал кисет, бумажку, стал сворачивать цыгарку. Поповскую свою шляпу он снял и бережно положил рядом на траву.

— Покурить дать? — спросил он.

— Дай.

— На, — мужик протянул Ирмэ кисет и бумагу. — Ты чей же? — сказал он. — Что ты мне будто знакомый.

— Меера, сапожника, — сказал Ирмэ, — рыжего.

— А-а, — сказал мужик. — знаю. Как же. Что ж, — спросил он, помолчав, — забирают батьку?

— Куда?

— На войну, — сказал мужик. — Известно куда.

— Забирают будто, — сказал Ирмэ.

— И у меня, брат, сына забирают, — сказал мужик. Он вынул изо рта цыгарку и как-то удивленно посмотрел на Ирмэ. — И как это я буду один-то, а? — сказал он глухо.

Ирмэ не ответил.

— Хозяйство-то, правда, не богатое, — сказал мужик. — А все же, как ни говори, конь, две коровы, земли шесть десятин. Одному не справиться, как ни говори.

— Да-а. — Ирмэ сочувственно вздохнул.

— Не справиться, — повторил мужик. — Никак. Дома-то кто же? Сноха да я. Бабы-то у меня нету. Вдовый я. Жениться разве?

— Женись, — сказал Ирмэ.

— Толку-то мало, — сказал мужик. — Молодая не пойдет. А старуху взять — что толку? Мне работница нужна. Э, брат, плохо, совсем дрянь дело.

Некоторое время оба курили молча. Вдруг мужик наклонился к Ирмэ и заговорил тихо.

— Мутят народ, — таинственно заговорил он. — «Враг нападает. Защищай царя и Россию». А мне один верный человек говорил — брехня. Наш-то сам-то все в драку лезет. Храбрый дуже. Герой! Верно?

— Верно.

Мужик быстро посмотрел на Ирмэ и отвернулся.

— Жарынь, — сказал он лениво.

И так как Ирмэ не отвечал, мужик сказал опять:

— И так-то духота, — сказал он, — а я еще водки хлебнул. Вот уж верно — старый, что глупый.

Он встал, надел поповскую свою шляпу и не спеша, пошел к телеге. И вдруг обернулся.

— Хватил я маненько, — сказал он строго. — А я, брат, во хмелю что хошь намелю, а просплюсь — отопрусь. Понял?

Он рванул вожжи и, замахнувшись на кобылу, сердито крикнул: «Но!» Кобыла тронула с места и валким шагом затрусила по дороге.

Ирмэ усмехнулся.

«Трухнул дядя», подумал он.

Был полдень. В местечке перекликались петухи. Ирмэ вспомнил, что надо к Хаче.

«Уж, верно, все там», подумал он.

И точно, у кузни на бревне рядком сидели Хаче, Алтер и Неах. Неподалеку на траве лежал Симон. Ребята о чем-то горячо и громко говорили, но, увидев Ирмэ, приумолкли.

— О тебе и разговор, — сказал Хаче. — Садись. Алтер говорил — совсем тебя покалечили. Мы уж думали — не придешь ты.

— Ничего, — сказал Ирмэ. — Еще ноги ходят.

— И-ирмэ, — сказал Алтер. — Тут Неах говорит — п-подпалить его, Моньку.

— Чего врешь? — сердито крикнул Неах. — Тоже! Я что говорю? Достать, говорю, ружье, ворваться к Моньке и такую закатить пальбу, чтоб знаешь!..

Ирмэ удивился.

— И я было так подумал, — сказал он.

— А з-загорится если? — сказал Алтер.

— Нечего дурить-то, — сказал Хаче. — Ерунда это все.

— Да, — сказал Ирмэ. — Сейчас-то это не выйдет. В другой раз, может…

— Эх, вы! — Неах махнул рукой.

Симон встал, подошел, сел рядом с Ирмэ.

— Вот что, орлы, — сказал он. — Послушайте-ка, что я скажу. Я и старше будто, и умней будто. Ясно?

— Ну? — проворчал Хаче.

— А скажу я так, — сказал Симон. — Индюка отхлестать надо. Потому — гад. Ясно?

— Ясно, — сказан Ирмэ.

— Точка, — сказал Симон. — Дело, значит, вот в чем: как до него добраться? На улице его не поймаешь. И в дом к нему не придешь. Значит, как?

— Ну? — проворчал Хаче.

— Погоди, — сказал Симон. — Не торопись. Не торопись ты, бабка, костыли поломаешь. Ясно?

— Что ты все «точка» да «ясно», — сказал Хаче. — Ты дело.

— Не торопись. Не торопись ты, бабка., — повторил Симон. — Куда те торопиться. Успеется. Значит — как? Значит — так. Надо, значит, чтоб не на улице и не в доме. А где?

— А на дворе, — сказал Ирмэ.

— Ясно, — сказал Симон. — Заберемся мы в сарай или на склад куда и — посидим, погодим. А покажется индюк, мы — раз-раз — по мордам, по зубам. Красиво распишем — прямо картинка. Ясно, цыган?

— Что ж, — проворчал Хаче.

— А только по голове не бить, — сказал Ирмэ. — Ухлопать можно.

— Найдем куда бить. — Симон встал. — Так что, орлы, потопали?

— Погоди, — сказал Хаче. — Сейчас батя придет. А то кузня одна.

Ирмэ, Хаче и Симон закурили.

— Дай-ка и мне, — мрачно сказал Неах.

Ему дали. Он глотнул дыму и закашлялся.

— Ты не затягивайся, — сказал Симон. — Оно легче. Ясно?

— Ничего, — сказал Симон, — сразу-то оно трудно, a сейчас-то уже ничего.

Он снова затянулся и снова закашлялся.

— Вот и батька твой так, — сказал Хаче, — затянется, а потом на полчаса — кхи-кхе.

— Батька-то больной, — сказал Неах. — А я это так, с непривычки.

— А скандальный он у тебя, батька, — сказал Ирмэ. — Слыхал я вчера, как он с Меером говорил. Скажу тебе!..

— Лупит? — сказал Симон.

Неах не ответил. Он кинул окурок, встал и отошел в сторону.

— Н-не любит, когда про б-батьку разговор, — сказал Алтер.

— Он сам в батьку, — сказал Хаче. — Шалый.

Вдруг Неах быстро подошел к Ирмэ.