Используемая нами статья из «Калужских губернских ведомостей» представляет собой в первую очередь, конечно, историко-культурологический очерк, проникнутый стремлением восстановить несколько достопримечательных, но, увы, принадлежащих безвозвратно ушедшему прошлому страниц из истории родного города. Однако у нее есть и другой своеобразный аспект. Это одновременно в некотором роде и каталог, призванный привлечь внимание к некогда изданным, но, видимо, все еще оставшимся не распроданными и ставшими как бы библиографической редкостью книгам. Отсюда и особый отбор анализируемых книг, и сжатые характеристики их тематики, содержания и жанровых особенностей — типа аннотаций, и описание их формата, качества шрифтов, особенностей украшающих виньеток и т. д. Известно, что распространению изданий, увидевших свет в Калуге в 90-е годы XVIII столетия, способствовал знаменитый книготорговец и библиограф А. Ф. Смирдин. По словам автора статьи в «Калужских губернских ведомостях», он скупил около 1836 г. по одному экземпляру каждого из этих изданий, и после организованной им лотереи они распространились по России, свидетельствуя, как не без оттенка элегической грусти замечает Е. К., «что некогда и в Калуге существовала самобытная литература» 7. Однако и распродажа А. Ф. Смирдиным не исчерпала запас этих изданий. Автор статьи, сетуя, что не имеет возможности установить первоначальную цену характеризуемых им изданий, отмечает, что еще не так давно, лет десять тому назад (т. е. в 1838 г.), цена на них, объявленная книготорговцем Грудиновым, была довольно высокой: «...так “Записки Ретца” в 5 частях стоили 15 рублей потому, вероятно, что как книга уже редкая продавалась по цене, превышающей первоначальную» 8.

Это издание и поставлено автором статьи на первое место. Оно рассматривается прежде всего и более подробно, чем какое-либо другое; однако в весьма специфическом ракурсе — лишь с точки зрения качества перевода. Автор совершенно не касается его содержания (и, видимо, не случайно). Он понимает значение этого издания и поэтому уделяет ему особое внимание, но, как. явствует из контекста статьи, внутренне не одобряет его. «Мемуары» Реца, как неизменно отмечалось исследователями, — книга, приобретавшая особую злободневность в периоды общественных потрясений и переломов. Таковым был и 1848 год. Однако автор статьи «О литературной деятельности в Калуге» был пылким поборником самодержавия и прочности церковных устоев. В [686] интересующее нас четырехлетие в Калуге печатались книги не только разных жанров, но и разных идейных тенденций. Передовые, просветительского толка, устремления были, например, представлены уже упоминавшимися ранее переводами В. А. Левшина пьесы Седена «Дезертир» — произведения, патетически разоблачавшего жестокость аристократии, и сатирического романа Виланда «Абдеритяне». Заслуживают внимания в этой связи и публикация в 1794 г. перевода «Севильского цирюльника» Бомарше, а также упоминавшееся ранее переложение Никанором Облеуховым «Разговора откупщика с господином...». Однако, с точки зрения Е. К., самое приятное впечатление на читателей должна произвести книга под названием «Излияния сердца, чтущего благость единоначалия», решительно осуждающая любое стремление к свободе и равенству. Автор ее остался анонимным, но, как видно из текста, он был по профессии юристом. «Дело пера моего, — говорит он о себе, — бывало писать и подписывать решение уголовных дел». Горячо рекомендуя читателям это издание, Е. К. подчеркивает: «Краткий очерк разбираемой мною книги показывает ее высокое нравственное достоинство и благоразумное назначение. И в этом смысле она замечательнее всех современных ей явившихся в Калуге сочинений» 9.

Совсем по-иному отнесся Е. К. к «Запискам» Реца, снабженным к тому же добросовестным переводчиком Никанором Облеуховым неким предуведомлением, почерпнутым из французского издания и с хвалой отзывавшимся о Реце как о «друге народа» и борце за свободолюбивые идеалы. Содержание «Мемуаров» было очевидно чуждым собственным умонастроениям автора статьи «О литературной деятельности в Калуге». Однако свою антипатию он явно не решился выразить непосредственно, открыто, осудив само издание как таковое. Как мы увидим дальше, импульсы, побудившие приступить к изданию этой книги, исходили, вероятно, от весьма высокопоставленных и могущественных лиц. И автор статьи в «Калужских губернских ведомостях» должен был иметь представление об этом обстоятельстве и смириться с ним. Находясь в определенном затруднении, Е. К. выбрал компромиссный путь. Он уделил много места «Мемуарам», но весь свой разбор сосредоточил на выявлении недостатков перевода, подчеркивая архаичность слога, выделяя примеры чрезмерного буквализма, а иногда и случаев, квалифицируемых рецензентом как элементарные искажения смысла. Думается, что, если первые два упрека и справедливы (впрочем, проявления архаичности были неизбежны в тексте конца XVIII столетия в сравнении с литературными нормами послепушкинской эпохи), то с замечаниями третьего типа не всегда можно согласиться. Недооценивает рецензент и сложности, встававшие на пути переводчика, бравшегося воспроизводить на русском языке неповторимо самобытный, местами крайне лапидарный и местами сложно структурированный и неизменно образно-красочный стиль одного из крупнейших французских прозаиков всех времен. Так, например, рецензент [687] издевается над тем, как Н. Облеухов переводит следующий пассаж: «Je ne me pouvais passer de galanterie; mais je la fis avec M-me de Pommereux, jeune et coquette, mais de la maniere qui me convenait; parce qu'ayant toute la jeunesse, non pas seulement cheux elle, mais a ses oreilles...» 10. У переводчика получилось следующее: «Без обхождения быть я не мог, говорит его эминенция, и имел я оное с госпожой де Помере, молоденькой кокеткою, пристойным мне образом, сообразуясь с тем, что она не только всею младостью стяжала, но младость и от ушей ее не отходила». Конечно, тут получилась неувязка. Камнем преткновения для Н. Облеухова послужил редкий фразеологический оборот «pendre a ses oreilles» (преследовать кого-нибудь, идти за кем-нибудь по пятам), к тому же видоизмененный на «etre a ses oreilles». Переводчик не понял его внутреннего смысла («потому, что вся молодежь не только толпилась у нее на дому, но и преследовала ее по пятам») и перелицевал его неуклюже и прямолинейно-буквалистски. Особенное негодование вызывает у рецензента манера переводчика воспроизводить по-русски французские фамилии. Действительно в этом отношении в переводе царит порядочный произвол: Лездигьер (Lesdiguieres), Скомберг (Schomberg), Вендом (Vendome), Елбиоф (Elbeuf), Рошефукот (Rochefoucauld) и т. д. и т. п. Рецензент, очевидно, хотел бы, чтобы переводчик в большей мере следовал фонетическому принципу и поточнее воспроизводил по-русски произношение фамилий. Однако и сам, хотя и пишет на пятьдесят с лишком лет позднее, допускает в этом отношении странные ляпсусы (например, упоминает о «графе Гаркуре», хотя по-французски эта фамилия пишется «comte d'Harcourt», т. е. здесь звук «h» не является «h. aspire» и не должен произноситься). Тем не менее, несмотря на весь свой скептицизм по отношению к «Запискам кардинала де Ретца», Е. К. вынужден отдать должное монументальности издания и усердию переводчика, так или иначе осилившему такую громаду.

Кто же все-таки был непосредственным инициатором издания в Калуге этого выдающегося памятника французской литературы и вообще вдохновителем той бурной издательской деятельности, которая развернулась здесь в середине 90-х годов XVIII столетия? Есть все основания полагать, что это был местный правитель Калужского наместничества, т. е., иначе говоря, губернатор калужский Александр Дмитриевич Облеухов. В пользу этого предположения говорит прежде всего следующий аргумент. Период интенсивной активности калужской типографии, когда и вышли в свет почти все ранее перечисленные издания (1794 — 1796 гг.), полностью совпадает с годами управления Калужской губернией А. Д. Облеуховым. После нескольких десятилетий медленного продвижения по служебной иерархии на военном поприще карьера А. Д. Облеухова начинает круто подниматься вверх в 1790-х годах (т. е. в то время, когда всесильным [688] фаворитом Екатерины II стал Платон Зубов). В 1791 г., на 32-м году службы, А. Д. Облеухов был произведен в генерал-майоры, через два года награжден орденом Св. Владимира 2-й степени, а в 1794 г. назначен правителем Калужского наместничества. В этой должности он оставался до декабря 1796 г., когда после смерти Екатерины II и воцарения Павла I, при резкой смене высоких должностных лиц, и в том числе губернаторского состава, вынужден был подать в отставку. О просветительских наклонностях А. Д. Облеухова и его заинтересованности в расцвете издательского дела есть и прямые свидетельства. Так, автор все той же статьи «О литературной деятельности в Калуге» подчеркивает заботу губернатора о хорошем, качественном издании книг, выпускавшихся в это время местной типографией. Переводчик книги «Увеселительные любопытные повествования», выпущенной в свет в 1795 г. (кстати сказать, сотрудник калужской типографии), в посвящении А. Д. Облеухову отмечает: «...особенное внимание, каковое Ваше Превосходительство обращаете на заведенную от Калужского Приказа общественного призрения типографию и попечение об ее устройстве» 11.