Мемуарист то и дело обращается к своему адресату со словами: «согласитесь», «судите сами», «вы не поверите», «надо ли вам говорить», «вас, без сомнения, удивит», «позволю себе обратить ваше внимание», «вы полагаете, конечно».
Эти обращения создают интонацию разговора, ощущение, что автор ждет немедленной реакции собеседницы, и в то же время они как бы членят текст, который зачастую почти лишен красных строк, задают определенный ритм. Сам же ритм повествования чрезвычайно разнообразен.
Я уже говорила о смешении жанров в «Мемуарах». И впрямь, здесь можно найти почти протокольные страницы с описанием парламентских заседаний, и тут же драматические сцены, где диалог чередуется с напряженным действием; политические размышления соседствуют с историческими анекдотами (в значении, которое этому слову придавали во времена Пушкина) или с длинными речами, которые в разное время и в разных обстоятельствах произносил Рец и которые построены по всем правилам ораторского искусства с использованием разнообразных приемов [695] риторики (антитез, гипербол, катахрез, метонимий и проч.) 5; им на смену приходит авантюрный роман с веревочными лестницами, побегами, перестрелками; их в свою очередь сменяют путевые заметки, а их — полемические рассуждения о церковном праве.
Разнообразию сюжетов соответствует смена ритма в повествовании. Она выражается не только в том, что некоторым событиям и отрезкам времени отведены десятки страниц мемуаров, а некоторые сжаты до нескольких строк. Это выражено и самой фразой. Иногда она длинная, затрудненная, изобилующая придаточными предложениями, многократно членящаяся точкой с запятой. Так Рец обычно говорит о парламентской процедуре, в описаниях которой он использовал парламентские реестры. Хотя он многократно подчеркивает, что «дух» заседания зачастую важнее того, что на нем происходит, а дух этот в протоколах не отражен, фактическую сторону дела Рец подкрепляет материалами реестров, и это сказалось на его слоге — тяжеловесном, неудобочитаемом, пропитанном канцеляритом своего времени, за что он постоянно просит прощения у своей читательницы-собеседницы.
Зато, когда речь заходит о народных возмущениях (например, о Дне Баррикад), о столкновении враждующих партий, о стычках в зале Дворца Правосудия, возникает короткая, динамичная фраза, зачастую бессоюзная, построенная на чередовании одних глаголов: «Я улещивал, уговаривал, бранил, угрожал».
Велико и лексическое разнообразие «Мемуаров». Наряду с архаизмами, звучавшими старомодно и вычурно уже в XVII в., Рец пользуется словами, которые удивляли современников своей новизной, разговорными оборотами и словечками, употребление которых строго ограничивалось низкими жанрами, а иной раз и словами собственного сочинения, в языке не задержавшимися. От парламентского канцелярита он переходит к изысканно нюансированной словесной игре в характеристиках персонажей — игре, столь ценившейся в прециозных литературных салонах. Рец вообще очень любит словесную игру, часто не может удержаться от каламбура, иногда цитируя удачные остроты других.
В словаре Реца юридическая и богословская латынь, охотничья, дуэльная, военная, кулинарная, карточная лексика, которой он часто пользуется в переносном смысле. Богатство метафор — вообще характерная особенность языка Реца.
Один из излюбленных его образов, как уже говорилось, образ театра. Сцена, подмостки, интрига, кулисы, ложи, зрители, театральная машинерия, персонажи комедии дель арте и комедии Мольера, танцевальные фигуры и оперные декорации — все это поминутно приходит на ум Рецу, [696] когда он повествует о бурных событиях XVII в. Некоторые сцены в книге прямо построены как театральное действие (таково, например, появление в парламенте испанского посла или принца де Конти, герцога де Лонгвиля и герцога Буйонского; или сцена у королевы в День Баррикад). Другой постоянный образ, восходящий к классической традиции, — образ государства как тела, как живого организма 6. Рец развивает метафору. Отсюда — болезнь тела государственного, его головы и прочих членов, отсюда — лекарства, которыми его пытаются лечить, а в их числе слабительное — испанский католикон, что, принимая во внимание отношения Франции с Испанией, открывает перед Рецем возможность дать волю иронии и словесной игре.
Так же использует Рец и слово «материал», обыгрывая его двойное значение: материал кроят, по нему вышивают узоры; часы с их пружинами и гирями, цветы народной любви, которые растят, поливают и т. д.
Рец отдает дань и столь любимым в XVII в. сентенциям, максимам. Они играют в его тексте ритмообразующую роль, завершая некоторые эпизоды, характеристики, пространные рассуждения кратким афористичным выводом. Таких сентенций в «Мемуарах» исследователь творчества Реца А. Бертьер насчитал 180 (а если добавить к ним и те, что неотделимы от контекста, их число достигнет 250) 7. Во Франции они даже изданы отдельной книгой 8. Эти блестящие формулировки иногда не уступают прославленным «Максимам» Ларошфуко (кстати, одну из них — об умении скучать — Рец цитирует, что говорит о его знакомстве с ними).
К числу самых знаменитых страниц «Мемуаров» Реца относятся упомянутые уже портреты. Они сконцентрированы в той части книги, где Рец представляет своей собеседнице действующих лиц пьесы, которую ей предстоит увидеть. Здесь особенно проявились психологическая проницательность и изощренное стилистическое мастерство Реца. Портретные характеристики можно найти и на других страницах «Мемуаров» (например, сравнительные портреты кардиналов Мазарини и Ришельё). [697] В этих блестящих, часто построенных на антитезах, характеристиках Рец демонстрирует умение определить целую гамму оттенков того или иного человеческого свойства. Так, он знает не просто «ум», но и «смелость ума» и его «живость», «силу понятия», «здравый смысл», «основательность суждения», «мудрость», «сметливость», «сообразительность», «умственную скудость»; ум бывает изящный, изощренный, возвышенный, тяжелый и проч. Характеризуя слабодушие Месьё, Рец отмечает различные ступени, по которым Месьё должен был пройти, прежде чем на что-нибудь решиться: «От склонности было еще далеко до желания, от желания до решимости, от решимости до выбора средств, от выбора средств до применения их к делу».
Различными гранями поворачивается к нам смелость (бесстрашие, мужество, доблесть, отвага, решимость, предприимчивость, безрассудство). Причем Рец делает разницу между смелостью души, которую он уравнивает с доблестью, и смелостью ума, которую он называет решимостью. И конечно, знаток и любитель женщин, Рец красноречив в описании женской красоты и обаяния, все оттенки которых можно найти в характеристиках герцогини де Лонгвиль, мадемуазель де Шеврёз, герцогини Буйонской, герцогини де Монбазон, мадемуазель де Вандом и других дам.
Как переводить сегодня Реца на русский язык?
Первый и единственный напечатанный в России перевод Реца появился в конце XVIII в., то есть столетие спустя после того как «Мемуары» были написаны (он был сделан по далеко не полному тексту оригинала) 9.
«Слава Автора сего и глубочайшая моя к знаменитой особе Вашего сиятельства приверженность подают мне дух посвятить слабые труды мои Вам, сиятельнейший Граф. Недостатки оных велики, но благоволение Ваше свыше всего: надмеру награжден и щастлив буду, коль удостоятся оные благосклонного Вашего Сиятельства воззрения».
Так писал первый русский переводчик Реца, Никанор Облеухов, графу Платону Зубову, которому он посвятил свой труд 10.
Так что же, поддаться соблазну и воскресить вот эту русскую речь XVIII века, а может быть, даже углубиться в XVII век, чтобы вернуть Реца его времени? Опыты подобных «филологических» переводов на русский язык есть. Однако, не говоря уже о том, что русский язык допушкинского времени звучит для нас куда более архаично, чем язык современников Реца для сегодняшнего француза, такая чрезмерная [698] архаизация сделала бы текст достоянием узкого круга специалистов, умертвила бы его живое дыхание, ибо то, что так обаятельно в цитатах (вот почему я, не удержавшись, процитировала посвящение Облеухова графу Зубову), зачастую становится неудобочитаемым и немилосердно скучным на протяжении целого текста.