— Скотина! Вы же убили его!

— Я редко промахиваюсь,— спокойно согласился он.— Довольно! Я получу то, за чем пришел! К чему борьба, маленькая дурочка! Неужели быть моей рабыней хуже, чем быть рабыней одного из этих черных скотов? Хартум пал; Махди — хозяин Судана, и я у него в большом фаворе! Идем же! В моем шатре мы отпразднуем победу!

Смеясь над тщетным барахтаньем девушки, перебежчик поднял ее на руки и понес к открытым воротам. Она так отчаянно боролась, что вряд ли чувствовала его похотливые руки на своих обнаженных бедрах и груди. Через плечо своего победителя она широко открытыми, испуганными глазами смотрела на неподвижную фигуру Коркорана, лежавшую среди груды искромсанных черных тел.

Как только за перебежчиком с его ордой закрылись ворота, из тени выскользнула стройная, смуглая фигурка и, подняв тлеющий факел, прокралась к бесчувственному американцу. Он был достаточно тяжел, но тонкие руки женщины оказались на удивление сильными. Она проволокла его по двору и затащила в комнату. Там женщина задернула занавеску и зажгла светильник. Вероятно, свет, бьющий прямо в глаза, привел Коркорана в чувство. Он заморгал и сел, ощупывая пустой ремень от кобуры, потом поднял недоуменный взгляд на Зельду. Сомалийка стояла перед ним подбоченившись, с самым наглым видом.

— Где Рут? — спросил он.

Теперь, когда у него в голове прояснилось, он стал различать звуки, сопровождавшие разграбление Хартума: отдаленные крики, торжествующие вопли, выстрелы. Запекшаяся на голове кровь стягивала ее обручем.

— Ее захватил Латур,— спокойно ответила Зельда.— Пуля француза только зацепила вас. Они оба решили, что вы мертвы.

Коркоран выругался и, шатаясь от слабости, поднялся на ноги.

— Я убью его! Она ему не достанется!

— Она уже ему досталась! — Зельда бесстыдно вильнула бедрами, обтянутыми короткой юбкой с разрезами по бокам. Глаза женщины выражали скорее приглашение, чем просьбу.

— Не будьте дураком! Они отправились в лагерь Махди, что неподалеку от берега. Неужели вы надеетесь добраться туда и, тем более, спасти ее?

Отчаяние охватило его.

— К чему ты клонишь?

Сомалийка приблизилась к нему вызывающей походкой, позволив оценить все свои зрелые прелести. Затем обеими руками приподняла полные груди и спросила:

— Ну разве я не красива? Я люблю сильных мужчин, таких, как ты! Я не испытываю к тебе ненависти за то, что ты ударил меня! Я могла бы полюбить тебя, красавчик! Когда ты колол в саду дервишей, я сгорала от желания!

Коркоран знал, что есть женщины, которых привлекает животная сила, а изысканные манеры вызывают лишь презрение. Белое тело Рут все еще волновало его воображение. А что касается Зельды… Сомалийка вызывала у него отвращение, если вообще нормальному мужчине может быть отвратительна красивая женщина. А Зельда была на самом деле красива — дикой, дерзкой, чувственной красотой.

— Ты в моей власти,— насмешливо произнесла она,— Хартум пал, Гордон мертв: я видела его голову, надетую на копье. Махди — хозяин во всем Судане. Я спасла тебе жизнь, потому что люблю твою силу, но я могу закричать, и тогда придут люди и отрежут тебе голову! Выбирай!

Коркоран не испытывал страха перед смертью, но, мертвый, он не сможет вызволить Рут из рук Латура; в его душе все еще теплилась надежда спасти девушку. Он подавил желание схватить насмешницу и свернуть ей шею.

— Выбирать? — рявкнул он.— Так вот же мой ответ!

С этими словами он грубо схватил ее, сорвал юбку и швырнул сомалийку на кушетку. Когда же он исследовал руками ее грудь и все сокровенные тайники ее тела, ему не пришлось притворяться, чтобы изобразить страсть…

Рут Брентон устало смотрела сквозь позолоченную решетку маленького оконца. Над грязными, беспорядочно разбросанными крышами Омдурмана, этой варварской столицы Махди, садилось солнце. Прошло пять месяцев, как пал Хартум, пять месяцев ужаса и стыда для Рут Брентон. За занавешенной дверью комнаты, где она находилась, раздавались голоса других женщин — турчанок, арабок, египтянок, разделявших с ней ее рабство. Она была любимой, но не единственной женщиной Латура. Француз теперь мало отличался от любого дикого суданца, вставшего под знамена Махди. Дервиши богатели на грабежах; взамен крытых тростником хижин они строили себе дома из камня и глины, а невольничьи рынки пополняли их гаремы. Рут, как и все пленницы сераля, была одета в красные сандалии и легкий шелковый халат, стянутый широким бархатным кушаком, расшитым жемчугом. Сейчас она содрогалась от отвращения, глядя на варварскую сцену.

Аллея, на которую выходило ее оконце, заканчивалась рыночной площадью, где расхаживали, жестикулировали, ссорились и даже занимались любовью чернокожие мужчины и женщины. Одна одинокая мужская фигура в арабской одежде, прохаживающаяся по аллее почти под окнами сераля, привлекла внимание Рут. Было в его наружности что-то отдаленно знакомое, хотя, конечно, она его никогда не видела. Он ленивой походкой подошел к окну, и Рут уже было собралась отскочить вглубь комнаты, но он поднял складку своего бурнуса и открыто посмотрел на нее. Лучи солнца осветили его лицо, и она чуть не вскрикнула, вцепившись в оконную решетку, чтобы не упасть от внезапно охватившей ее слабости.

Это был человек, которого она давно оплакала,— Эммет Коркоран!

Мгновение спустя он закрыл лицо складкой бурнуса и, остановившись прямо под окном, поднял палку, что валялась на дороге. Небрежно наклонившись, он нацарапал палкой на песке: «Будьте готовы. Я приду за вами, как только стемнеет-. Затем он стер сандалией надпись и удалился к площади, где быстро смешался с толпой. Рут опустилась на кушетку, а сердце ее колотилось, как пойманная птица. Надежда на спасение затмевалась радостью от того, что он жив, и болезненным ужасом: ее возлюбленный может попасть в лапы врага! Одно неосторожное слово или жест обречет его на мучительную смерть… Она не раз видела, как на рыночной площади люди Махди сжигают заживо своих врагов или сдирают с них кожу.

Ее вдруг охватил страх, что она вьщаст свое возбуждение. Она должна тщательно скрыть его, особенно от Зельды. Та появилась в лагере и присоединилась к гарему Латура вскоре после разграбления Хартума. Сомалийка слишком боялась Латура, чтобы открыто мстить Рут, но при всяком удобном случае вымещала на ней свою злобу. Рут ненавидела и боялась ее, а в последнее время на лице Зельды стала появляться злобная ухмылка, наверняка предвещавшая очередную жестокость.

Когда вошел Латур, Рут вскочила. Француз окончательно деградировал. От постоянных дебошей лицо его погрубело и обрюзгло. Латур недолюбливал своего хозяина. Он жил в постоянном страхе, что Мухаммед проведает о Рут и отберет у него белую девушку. Поэтому француз держал ее в более строгом заточении, хотя у нее не было ни малейшего шанса одной удрать из города. Рут ненавидела Латура, но ее страх перед Махди был сродни кошмару. Она дрожала, когда видела, как он едет верхом по рыночной площади, огромный и бородатый. Но в последнее время Латур обращался с ней довольно жестоко. Рут доставалось даже кнутом из кожи носорога. Сейчас же он грубо стал целовать ее, затем посадил к себе на колени и принялся играть ее обнаженной грудью. Она покорно терпела, хотя все внутри кипело от отвращения. Латур догадался о ее чувствах и взбесился.

— Значит, тебя раздражают мои ласки! — рявкнул он.— Захотела хорошего кнута?

— Нет! — Она ужаснулась его угрозе и заставила себя обвить руками его шею.— Не бей меня, пожалуйста! Я же всегда подчиняюсь тебе!

— Да! — огрызнулся он,— но с неохотой! С явным отвращением! Ты меня ненавидишь, будь трижды проклята твоя британская душа! Не пытайся отрицать! Я…

Вдруг в коридоре раздались чьи-то тяжелые шаги, послышались пронзительные крики рабынь, покидавших смежную комнату. Занавеска была сорвана, и перед ними появилась целая банда воинов, которую возглавлял предводитель с мечом в руке. Латур в ярости вскочил.