– Сто восемьдесят песо, господин майор, – любезно отвечает хозяин заведения.

Белобрысый подскакивает к стойке и двумя взмахами сбрасывает графины, бутылки и рюмки на пол.

– Счет представишь папаше Вилье, понятно?

И с громким хохотом выходит на улицу.

– Послушайте, друг, где у вас тут девочки водятся? – пьяно пошатываясь, спрашивает Маргарито у невысокого, аккуратно одетого человека, который запирает двери портняжной мастерской.

Портной предупредительно сходит с тротуара, уступая гулякам дорогу.

Белобрысый задерживается и смотрит на него с наглостью и любопытством.

– Послушайте, друг, до чего ж вы маленький да красивенький! Как так нет? Выходит, я обманщик? Вот это мне нравится… А вы умеете плясать как лилипуты? Нет? Бросьте врать, еще как умеете! Я же видел вас в цирке. Клянусь, что умеете! Даже распрекрасно! Сейчас сами убедитесь…

Белобрысый достает пистолет и начинает стрелять под ноги толстому низкорослому портному, который при каждом выстреле подпрыгивает.

– Теперь поняли, что умеете плясать как лилипуты?

И, обняв друзей за плечи, Маргарито тащится с ними в квартал, где разместились веселые заведения, а по пути стреляет по фонарям на углах, в двери и стены домов.

Деметрио бросил его и возвратился в гостиницу, напевая сквозь зубы:

XIV

Табачный дым, кислый запах грязного белья и пота, винные пары, дыхание тесно скучившихся людей. Среди пассажиров – множество мужчин в техасских шляпах с шелковыми лентами, в одежде цвета хаки.

– Сеньоры, на станции Силао приличный на вид мужчина украл у меня чемодан. Сбережения всей моей трудовой жизни! Чем я буду теперь кормить ребенка?

Голос у потерпевшей пронзительный и визгливый, но шум в вагоне заглушает и его.

– Что там эта старуха разоряется? – спросил белобрысый Маргарито, отыскивая себе место.

– О каком-то чемодане и приличном ребенке, – ответил Панкрасио, плюхаясь кому-то на колени.

Деметрио и остальные локтями пробивали себе дорогу. И так как пассажиры, державшие на коленях Панкрасио, предпочли освободить свои места и ехать стоя, Деметрио и Луис Сервантес с удовольствием воспользовались их любезностью.

Какой-то женщине, стоявшей с ребенком на руках от самого Ирапуато, сделалось дурно. Один из пассажиров поспешил взять малыша на руки. Соседки сделали вид, что ничего не заметили. Эти торговки удобно устроились, каждая из них своими чемоданами, собачками, кошками и попугаями занимает два-три места. Зато мужчины в техасских шляпах вволю посмеялись над упавшей в обморок женщиной, отпустив немало шуток насчет ее широких бедер и тощей груди.

– Сеньоры, на станции Силао приличный па вид мужчина украл у меня чемодан. Сбережения всей моей трудовой жизни! Чем я буду теперь кормить ребенка?

Пожилая женщина торопливо повторяет заученные фразы, тяжко вздыхает и всхлипывает. Ее пронырливые глазки так и шарят по сторонам. Со всех сторон ей протягивают подаяние. Бумажки сыплются дождем.

Собрав их, она проходит дальше.

– Сеньоры, на станции Силао приличный на вид мужчина украл у меня чемодан…

Слова ее действуют незамедлительно и безотказно.

Приличный на вид мужчина! Приличный человек, который крадет чемоданы! Это неслыханно! Это вызывает всеобщее негодование. Ах, как жаль, что этот приличный сеньор не едет сейчас здесь, в поезде! Любой из сидящих в вагоне генералов немедленно приказал бы расстрелять его.

– Лично меня никто так не возмущает, как образованный человек, ставший вором, – произносит пассажир, преисполненный собственного достоинства.

– Обокрасть бедную сеньору!

– Обокрасть несчастную беззащитную женщину!

Все проявляют сердечную доброту – одни на словах, другие на деле. Вору – проклятья, пострадавшей – пять песо.

– Честно говорю: я не считаю, что убивать плохо – для такого дела нужна смелость. Но воровать!… – негодует белобрысый Маргарито.

Сначала столь убедительный довод ни у кого не вызывает возражений. Наступает короткая пауза. Затем, подумав, слово берет какой-то полковник:

– По правде сказать, все зависит от обстоятельств. Не скрою, я и сам воровал. И, сдается мне, что все, кто ни едет с нами, делали то же самое.

– Ух, какие швейные машины стащил я в Мехико! – вдохновенно подхватывает некий майор. – Заработал на них пятьсот песо: за каждую брал, самое малое, полсотни сентаво.

– А я в Сакатекасе угнал несколько лошадей, да таких, что сам себе сказал: «Ну, Паскуаль Мата, после этого дела ты уж обязательно деньжонками разживешься. До самой смерти нужды ни в чем знать не будешь», – возвысил голос беззубый, убеленный сединами капитан. – Да вот беда, приглянулись мои лошадки генералу Лимону, он их у меня и отобрал.

– Ладно, не буду врать. Я тоже воровал, – сознался белобрысый Маргарит – Но тут мои товарищи, пусть они скажут, много ли капитала я скопил. Такой уж я человек – люблю все подчистую с друзьями просаживать. Мне куда приятней самому выпить да за приятеля заплатить, чем каждое сентаво домой старухе посылать.

Разговор на тему «я украл» кажется неисчерпаемым, но сразу же идет на убыль, как только появляются карты, на которые генералы и офицеры слетаются, как мошкара на свет. Игра быстро всех захватывает, страсти накаляются, и вот уже вокруг воцаряется атмосфера казармы, тюрьмы, публичного дома и даже воровского притона.

Перекрывая шум, из соседнего вагона доносится: «Сеньоры, па станции Силао приличный на вид мужчина украл у меня чемодан…»

Улицы Агуаскальентес превратились в помойную яму. Словно пчелы у летки улья, люди в форме цвета хаки толпились у дверей ресторанов, харчевен и постоялых дворов, у выставленных на открытом воздухе столов и лотков с едой, на которых рядом с миской прогорклых шкварок высились горы грязных сыров.

Запах жареного пробудил аппетит у Деметрио и его" свиты. Все ввалились в харчевню. Растрепанная безобразная старуха подала им в глиняных мисках крепко наперченный жидкий бульон, где красовались свиные кости, и положила на стол три жесткие подгоревшие лепешки. Каждая порция обошлась в два песо, но тотчас после обеда Панкрасио заявил друзьям, что хочет есть еще пуще прежнего.

– А теперь, – скомандовал Деметрио, – идем за инструкциями к генералу Натере.

И они двинулись по улице к дому, где разместился командующий Северной армией.

На одном из перекрестков путь им преградила возбужденная толпа. В центре ее какой-то человек тонко и гнусаво выкрикивал нечто, похожее на молитву. Деметрио и его спутники протиснулись вперед и увидели мужчину в белых штанах и рубахе, без устали и без передышки твердившего, как пономарь: «Всех добрых католиков, которые смиренно вознесут эту молитву Иисусу Христу, господу нашему распятому, минуют беды, чума, война и голод».

– Это уж наверняка! – усмехнулся Деметрио.

Мужчина размахивал над головой пачкой листков, зажатой в руке, и вопил:

– Пятьдесят сентаво молитва Христу распятому; пятьдесят сентаво…

Потом он нагибался, скрываясь на миг из виду, и вновь распрямлялся, держа в руке змеиный зуб, сушеную морскую звезду или рыбий скелет. И так же монотонно принимался расхваливать целебные свойства и удивительные достоинства каждой из этих редкостей.

Перепел, не доверявший врачебным талантам Венансио, попросил продавца выдать ему зуб; белобрысый Маргарито купил черную косточку неизвестного плода, обладающую свойством охранять владельца от молнии и вообще от любой напасти; Анастасио Монтаньес обзавелся молитвой Христу распятому, которую аккуратно сложил и набожно спрятал за пазуху.

– Борьба продолжается, и это так же верно, друг, как то, что есть бог. Теперь Вилья против Каррансы! – сказал Натера.