Спать я больше не хочу, да и мне надо вернуться в номер, чтобы отбрыкаться от бесплатной от турфирмы экскурсии, с идеей которой Макс носится уже третий день как с писаной торбой. С одной стороны он хочет изучить и облазить все сам, а с другой, понимает, что типичный «руссо туристо» и заблудится без знания языка в трех «эгоистах». Так здесь называют особую породу хвойных деревьев, напоминающую чисто внешне искусственные елки из советского прошлого. Ветви у них расположены четкими ярусами, и сквозь них хорошо видны куски лысого ствола. Иголки, особенно на солнце, плотно прижаты к друг другу и напоминают куски зеленой резины. «Эгоисты» могут расти на обычном для деревьев расстоянии какое-то время, но рано или поздно наиболее сильное за счет мощной корневой системы сживает со свету конкурентов. Отсюда название.
…На улице ловлю старенькую машину кого-то из местных, и после долгих препирательств на ломанном простецком английском он соглашается подвести меня за тридцать евро. В поездке успеваем перекинуться лишь парой фраз о погоде.
- No rain. No rain. Not today. Not tomorrow. Winter. Just winter, - бормочет водила, врубая скорость.
Понимаю, что меня самым наглым образом ограбили, когда за десять минут мы долетаем по окраинным трассам до моего отеля. Хмурюсь, пожилой киприот лукаво лыбится. Но делать нечего, сам я все равно бы дорогу домой не нашел, и о цене мы договорились заранее.
- Next time ask the driver about the distance and time of trip. One minute costs one euro, - сжаливается он надо мной, довольно пряча купюры в потрепанный бумажник. Сегодня на его улице праздник. До ужина работать не надо. За тридцать евро на Кипре можно заказать себе самый роскошный обед в одном из лучших ресторанов с обязательным льющимся рекой вином или скромно прожить с семьей три дня. Теперь он, скорее всего, завалится в кофейню-клуб на самой окраине города, куда не допускаются местные женщины, а рискуют заглянуть лишь редкие отважные иностранки, но через полчаса уходят сами под тяжелыми, осуждающими взглядами мужчин и повисшим молчаливым порицанием.
На каменных ступенях отеля сидит уже знакомая по первому завтраку блондинка, в ее руке почти полная бутылка с белым вином, она отхлебывает прямо из горла, глаза заплаканы.
- Привет. Что-то случилось? – интересуюсь для приличия.
- Ага, - всхлипывает она, - номер еще занят. Вот, всю ночь пришлось тусоваться в клубе. Ее почему-то все местные парни выбирают, а меня нет. А я ведь красивее, у нас в России все наоборот. Эта она вечно стенку подпирает.
Она типичный представитель европейской нации. По модельному, болезненно худая с выпирающими костями и острыми коленками. Почти не улыбается. Светлые от природы волосы вытравлены почти до оттенка седины, серые, водянистые глаза чуть на выкате, маленькую грудь не спасает лифчик с пуш-апом. В том то, все и дело, что девушка красива по европейским канонам, но не восточным, предпочитающим приближенность к жизни и пышек-хохотушек, как ее подруга.
- Хочешь? – протягивает она бутылку мне. - Я уже больше не могу.
Тоже для приличия отпиваю. Вино оказывается великолепным, и башка почему-то начинает трещать меньше.
С трудом, аккуратно подбираю слова, чтобы донести до нее, что у всех наций свои вкусы, и ни она, ни ее подруга здесь не причем. Ей же обязательно хочется молодого восточного любовника и курортный роман здесь и сейчас, чтобы «было, что вспомнить». В сторону флегматичного, такого же белобрысого, чуть за тридцать немца, пожирающего ее глазами за завтраками (со стороны это всегда лучше видно), она даже не смотрит. Он слишком стар для нее и не несет в себе никакой отпускной романтики. Кроме того, как я выясняю, она не знает хорошо английский в отличие от подруги, потому все время молчит.
- Ты петь умеешь? – бросает девчушка и заводит сама первая. - «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, моего коня».
Внезапно небо прочищается. На нем появляются первые лучи солнца. Физически видно, как они бегут по земле Кипра, возвращая ей природные краски. Тучи исчезают всего за пару минут, и высокое, чуть белесое небо вновь несет только очередной жаркий, солнечный день.
Отпиваю еще, и теперь вино уже развозит меня, что называется, на старые дрожжи.
Открываю рот и начинаю специально фальшивить еще больше, чем обычно. Дело в том, что я не умею петь, но всегда слышу, когда музыкант или певец лажает. После первых же моих рулад друзья настойчиво просят заткнуться и больше никогда так не позориться.
- Ну, ты, блин, павлин хренов, хвост распушил, а поешь, как ко …осел,- ржет девушка, - молчи, уж лучше.
- Слушай, ты уж определись, кто я. Павлин или осел.
Невинный, ничего не значащий курортный флирт, который возвращает ей веру в свою привлекательность.
Она смеется, и это главное. Значит, есть минимальный шанс, что после поездки на Кипр она не разругается в пух и прах со своей подругой, которой повезло на отдыхе больше.
Мы допиваем вино в тот самый момент, когда ей приходит смс-ка с условным сигналом: «Можно». Прощаемся во внутреннем, залитом солнцем дворе с карликовой миртовой рощей. Ей в другой корпус, и вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся. Уже завтра они с подругой улетают в Россию.
Потом я долго стучусь в номер и даже колочу ногами. Из головы не лезут строки про лютый мороз, когда за окном уже плюс двадцать девять. Сегодня особенно жаркий день, и я лоханулся с предчувствием дождя. Запеваю, чтобы разбудить Макса, не переносящего почему-то мое сольное пение на дух.
И тут вижу, что Макс со скрещенными на груди руками стоит в нескольких шагах от меня, он упирается спиной в косяк соседней двери:
- Придурок. Я за тобой уже пять минут наблюдаю. Это ж надо было так ужраться, чтобы упорото ломиться в чужой номер. Хорошо, что там две бабы живут, я бы тебе по морде точно съездил.
Глава четырнадцатая. Простая жизнь
Теперь двуспальная кровать, из-за которой мы чуть не разругались с Максом в начале отпуска, все чаще пустует. Я ночую у Микаэля, и мы проводим вместе все его свободное от работы время. Времени становится все больше по мере приближения даты нашего с Максом вылета в Россию. Думаю, Микаэль ее прекрасно знает. Он мог спросить по дружбе между персоналом отеля у кого-нибудь из портье, когда освобождается «такой-то» номер, и потому больше не только не хватает дополнительных смен, но и забивает на собственные.