— Эй… Ганна.

Она подняла тяжелые веки и с восторгом уставилась на Крида. Он проспал почти три дня и сейчас впервые открыл глаза. И понял, что так и не вознесся на Небеса.

— Эх ты, соня, — поддразнила его Ганна, ощущая неожиданную волну нежности и тепла. — Как ты себя чувствуешь?

— Как вареная куропатка. — И добавил: — Есть хочу.

Ганна рассмеялась от радости: как он это сказал!

Ведь он был жив после этих трех дней борьбы со смертью!

— А как хочешь? — спросила она, поднимаясь и стряхивая пыль и листья со своих юбок.

— Я так голоден, что могу съесть Генерала, если он еще существует. — Крид приподнялся на локтях, превозмогая боль. — Я полагаю, у нас совсем нечего есть?

— Так, совсем немного, — ответила Ганна, сдерживая слезы радости, — Я кое-что нашла в тюках.

Крид осмотрел пещеру и нахмурился.

— Что ты сделала с телами?

Оторопев от его резкого вопроса, Ганна ответила:

— Я их похоронила.

— Сама?

— А что в этом удивительного? Я не такая уж беспомощная, как ты думаешь.

— Возможно, но я знал тебя именно такой, — слабым голосом ответил он.

— Тогда пришло время узнать меня получше. Что ты хочешь: бекон с бобами, или бобы с вяленой олениной, или бобы с бобами?

Крид скорчил гримасу.

— Звучит великолепно… и удивительно.

Ганна напоила его крепким бульоном из оленины и дикорастущих овощей.

— А завтра, — пообещала она, — если тебе станет лучше, получишь кукурузные лепешки и компот из свежих ягод. Тебе надо есть почаще, но понемногу.

Его бок разламывался от боли, а голова немилосердно гудела, но он был жив. Он все еще не мог поверить в то, что Ганна сумела удалить пулю и этим спасла ему жизнь. Как ей это удалось? Она была сама неожиданность. Его взгляд скользнул по ее лицу. Оно выглядело утомленным. Неужели она не отходила от него все это время?

Крид пошевелился на своей соломенной постели, и глаза его засветились нежностью, когда Ганна поднесла ложку.

— Честно говоря, я давно не пил такого вкусного бульона, Ганна, — сказал он с благодарностью.

Она улыбнулась и влила ему в рот еще ложку. Когда она кончиками пальцев касалась его щеки, рука ее слегка вздрагивала. А он смотрел на нее тяжелым взглядом, с непонятным блеском в глазах, что напоминало ей… ту ночь, и неожиданно для себя она почувствовала то же желание. Она надеялась, что он не заметит ее волнения.

— Воды? — живо спросила она.

Он покачал головой.

— Виски.

— Крид Браттон, ты знаешь, как я отношусь к алкоголю!

— А в тот день ты не думала так…

— Тогда это не имело никакого значения, — чопорно ответила Ганна.

Покривившись, Крид сказал:

— Я вижу, ты не очень уверена в своих врачевательных способностях. Черт возьми, Ганна! Даже Библия разрешает небольшие дозы…

Она нахмурилась.

— Не говори ерунды!

В уголках его рта мелькнула улыбка, и он процитировал:

— «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина…»

Перебив его, Ганна отпарировала:

— «Лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, от чего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает».

— Не по тексту, милая Ганна: «…ради желудка твоего и частых твоих недугов».

Она возразила уже с некоторым раздражением в голосе:

— «Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют».

— Прекрасный выбор, правда? Ну, и как ты думаешь, к кому я отношусь? И вообще, кто говорит, что я хочу что-то наследовать? — ответил Крид. — Может, мои Небеса здесь, на земле, а, Ганна?

Она встретилась с его горящим взглядом, и сердце ее учащенно забилось.

— Что… что ты имеешь в виду?

— Подойди сюда, — сказал он хриплым и низким голосом и, когда она в нерешительности осталась сидеть на соломенной подстилке, поманил ее пальцем: — Подойди ко мне, любимая.

— Крид, ты ранен. У тебя еще лихорадка не прошла, и тебе надо отдохнуть. У тебя может разойтись шов, или…

— Можешь помолчать немного? Я болен, не забудь! Меня надо нежить и баловать, а не перечить и поучать строгими словами… — Его теплые пальцы нашли ее руки и тянули к себе до тех нор, пока она не оказалась лежащей на его ногах.

Ее сердце бешено забилось.

— Крид, — сказала она с нежностью, ее рука дрожала. — Крид, я люблю тебя…

Испугавшись своих слов, Ганна больше ничего не смогла произнести. Казалось, он был поражен не меньше ее. Это было для него полной неожиданностью. Крид взглянул на нежный овал ее лица, склоненного к нему так близко, что он даже не мог увидеть ее глаз. Ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к ее близости.

Ее тело лежало на его бедрах, он чувствовал биение ее сердца. Ее длинные локоны рассыпались по его ногам. Он увидел, как румянец вспыхнул на ее щеках.

Ее непосредственность привела Крида в смятение.

— Ганна… милая, я даже не знаю, что сказать.

— Не надо ничего говорить, — послышался невнятный ответ сквозь слезы. — Просто я так волновалась, я так боялась, что ты умрешь.

— И не молилась? — поддразнил он ее ласково и испугался той горячности, с какой она откликнулась.

— Нет, не молилась. — Голова Ганны опустилась, губы сжались. — Молитвы бесполезны, пустые слова для того, кто не существует…

— Ганна!

— Пожалуйста! Я не хочу говорить больше об этом. Эти три дня я все думала, думала, думала и пришла к заключению, что ты был во всем прав, Крид. Я верила в волшебные сказки — приятные короткие истории о ложке дегтя и бочке меда, — и они не принесли мне ничего, кроме боли и разочарования. Если бы Бог был, он не позволил бы случиться тому, что произошло за последний месяц! — Она пыталась остановить вырвавшийся поток слов, но была бессильна. Вся боль и горечь последних недель рвались из ее сердца. Слезы ручьями бежали по щекам. — Сначала мой отец и все остальные. Разве они заслужили, чтобы такое случилось с ними? Потом семья Карлислов — вырезана. А потом Флетчер, совсем еще ребенок. Кому нужны были эти смерти? А ты? Ты получил то, что я хотела тебе отдать, но это была нечестная сделка. Ты ничего не дал мне, Крид, ничего, кроме боли в сердце. После этого я не могла уже быть с безгрешным Джоэлом Алленом, даже если бы и очень захотела. Бандиты, мистер Муллэн и мистер Чессман были убиты с такой жестокостью… потом бедный Хол Труэтт. Он так заботился обо мне! И не просил взамен ничего, даже погиб, защищая меня.

После ее последних слов воцарилась тишина — тяжелая тишина, словно облаком окутавшая их. Крид смотрел на расстроенное лицо Ганны и ее сердитые глаза, понимая, как тяжело и горько ей сейчас. Неужели жизнь поступает так с каждым? Неужели никто не может ускользнуть от жестокой реальности? Наверное, все-таки никто.

— Ганна, — сказал он наконец, — не делай этого.

— Я и не делаю. Единственное, что я натворила, это влюбилась в тебя, и посмотри, что из этого вышло! — вспылила она и, вырвавшись, убежала в густую тень леса.

Крид слышал ее быстрые шаги по прошлогодней листве и шелест кустарника. Ошеломленный, он лежал в оцепенении. Слова Ганны поразили его. Хотя они повторяли его собственное признание, сделанное им не так давно, это его не обрадовало. Эхо прошлого опять нагнало его, и он лежал, размышляя, что бы такое предпринять, чтобы вернуть Ганне ее веру. Но как это можно сделать, если он сам уже потерял свою?

Ганна по-своему поняла его нерешительность. Если бы Крид по-другому отреагировал на ее признание! Выпалив эти три слова, она увидела быструю смену выражения его лица — от удивления и растерянности до вежливого внимания. И Ганна с печалью решила, что он не хочет ответить ей тем же.

Три коротких слова, из-за которых она лишилась последней гордости. Теперь у нее ничего не осталось, что могло бы помочь ей сохранить достоинство. И он это знал. Зачем же она сделала это? Зачем она открыла свою самую сокровенную тайну человеку, которому это было безразлично? Ганна с тоской думала о том, что у Крида даже и намека не было на ответное чувство. Крид больше расположен к физическому влечению, чем к любви: простое сексуальное влечение, а не прекрасные глубокие чувства, захватившие юное сердце Ганны.