Галлюцинация была столь совершенной, что на мгновение ему показалось, что он оказался снова в контрольной рубке на корабле, и вокруг него — его прежние товарищи.

Со вздохом облегчения Дженнер снова погрузился в лишенное сновидений забвение.

Его разбудили звуки скрипки. Печальная и нежная мелодия рассказывала о подъеме и упадке давно исчезнувшей расы.

Дженнер некоторое время слушал ее, а потом во внезапном откровении понял истину: эта мелодия пришла на смену свисту. Деревня приспособила свою музыку к его слуху!

И тут проявился еще один феномен, связанный с его органами чувств. Возвышение теперь не обжигало жаром, а было уютным и теплым. Ему показалось, что он находится в замечательной физической форме.

Дженнер торопливо спустился по пандусу к ближайшему пищевому стойлу. Пока он полз вперед, его нос находился совсем рядом с полом, а лоток наполнился дымящейся массой. Запах был таким аппетитным, что он погрузил в нее свое лицо и принялся жадно лакать. Когда он съел все, ему впервые за все время не хотелось пить.

«Я победил! — торжествующе подумал Дженнер. — Деревня подстроилась под меня!»

Через некоторое время он вспомнил кое о чем и пополз в ванную. Осторожно глядя на потолок, он заполз в стойло с душем. Желтые брызги полились на него, холодные и восхитительные.

В экстазе Дженнер вертел своим четырехфутовым хвостом и поднял свое длинное рыло, чтобы струйки жидкости смыли остатки пищи, которые прилипли к его острым зубам.

А потом он медленно потащился к выходу, чтобы погреться под лучами солнца и слушать нескончаемую приятную мелодию своего народа.

Третий вид: Океанское чудовище

Морское чудовище

Чудовище выбралось из воды и несколько секунд постояло, покачиваясь на нетвердых человеческих ногах, словно пьяное. Почему-то все казалось ему расплывчатым: сознание обволакивал черный туман. Он пытался приспособиться к человеческому телу и привыкнуть к ощущениям холодного мокрого песка под ногами.

Сзади с берега, с залитого лунным светом пляжа слышался плеск волн. А впереди…

Вглядываясь в темноту мира, простиравшегося перед ним, существо чувствовало себя до странности неуверенно — ему очень не хотелось уходить от края воды. Бесконечная меланхолия охватила его. По всем рыбьим нервам пробежала волна беспокойства, когда оно осознало, что его смертельно опасная, но тем не менее высшая цель не оставляет ему другого выхода, кроме как идти вперед. Страх был неведом этому холодному рыбьему мозгу, и все же…

Существо содрогнулось, когда мрак ночи разорвал хриплый грубоватый смех, принесенный слабым теплым ветром. Бестелесные раскаты чьего-то хохота были странным образом искажены на расстоянии — звуки хриплого надменного смеха с другой стороны кораллового острова пронзили его призрачные, освещаемые лунным светом просторы. В ответ существо издало хриплый язвительный вопль — ледяной и безжалостный, человеческие черты его лица, превратившись на несколько секунд в оскал тигриной акулы, голова почти потеряла человеческую форму. Стальные зубы металлически щелкнули, словно тварь, как акула, уже перекусывала пополам тело своей жертвы.

Существо судорожно задышало, втягивая воздух в свой человеческий рот и пропуская его через человеческое горло. После краткого мгновения возврата в предыдущее рыбье состояние воздух внезапно показался ему почему-то неприятно сухим и горячим; это болезненное ощущение заставило его зайтись в мучительном кашле, давясь белой пеной. Сильными человеческими пальцами оно ухватилось за шею и стояло так несколько ужасных мгновений, пытаясь побороть тошноту и мрак, застилавшие его сознание.

Волна дикой ярости на это человеческое тело пробежала по всей нервной системе холоднокровного рыбьего существа. Оно ненавидело свою новую форму: с беспомощными ногами и руками, эту ужасную конструкцию из шарообразной головы и тонкой, как у змеи, шеей, ненадежно прикрепленной к почти твердой глыбе, что составляли хрупкая плоть и кости. Тело это было почти бесполезным не только в воде, но, похоже, и на суше.

При этой мысли тварь напрягла мышцы и стала внимательно рассматривать смутно вырисовывавшиеся очертания острова. Неподалеку во мраке выделялось какие-то затемненные деревья! Вдалеке были видны и другие темные пятна, но трудно было разобрать, что там: деревья, холмы… или дома!

Впрочем, одно из них точно являлось каким-то зданием. Из проема в его низком длинном корпусе лился бледный желто-оранжевый свет. Когда чудовище окинуло его мрачным взглядом, какая-то тень пересекла полоску света. Тень Человека!

Эти белые своей активностью заметно отличались от смуглых туземцев близлежащих островов. И хотя еще не наступил рассвет, но они уже успели подняться.

При мысли об их этой работе существо фыркнуло, потом судорожно сплюнуло в дикой ненависти. Губы его скривились в отвратительной ухмылке: его охватила неконтролируемая ярость на эти человеческие существа, которые смели охотиться и убивать акул.

Пусть люди держатся суши и живут на ней — там им и место! А вот море — буйное и великое море — не для их расы; а из всех обитателей моря именно его повелители — акулы — были священны и неприкосновенны. Все остальное не имеет значения, но на них нельзя систематически охотиться. Самозащита — основной закон природы!

Зарычав в лютой ярости, чудовище зашагало по полосе темно-серого берега, потом свернуло в глубь острова, направившись туда, где на фоне разгоравшегося неверного рассвета смутно мерцал желтый свет.

Полная луна опускалась к водам на западе, когда Корлисс взобрался на насыпь от того месте, где он мылся, к кухне. Идущий впереди него голландец Проже перешагнул порог хижины, заслоняя тусклый огонек желтой лампы.

Корлисс услышал могучий рев, вырвавшийся из горла Проже:

— Что, завтрак еще не готов? Тебе бы только спать да спать, сопляк ты ленивый!

Корлисс мысленно выругался. В каком-то смысле ему даже нравился этот огромный голландец, но слишком уж быстро порой в раздражении он начинал проявлять свой вспыльчивый характер. Руководитель резко крикнул:

— Заткнись, Проже!

Тот обернулся на пороге и проворчал:

— Если я голоден, Корлисс, значит, я голоден; и черт бы побрал этого горожанина за то, что он заставляет меня ждать. Я…

Он замолчал, и Корлисс увидел, что он вздрогнул. От глаз его отражалось слабое желтое сияние, когда он смотрел не мигая на бледный шар луны. Он спросил со странной настойчивостью:

— Корлисс, итак, мы все здесь, все шестнадцать, верно? На этом конце острова, я имею в виду.

— Именно так было минуту назад, — удивленно ответил руководитель. — Я увидел, что все выбрались из барака и пошли умываться. А в чем дело?

— Только понаблюдать за этой луной, — напряженно бросил Проже. — Возможно, это произойдет еще раз.

Увидев окаменевшее лицо напряженно всматривавшегося в луну голландца, Корлисс прикусил язык и проследил за его взглядом.

Медленно тянулось время. Жуткое ощущение нереальности происходящего охватило Корлисса. Перед ними темной массой простирался остров, и только белая лунная дорожка тянулась в глубь тихой темной земли.

А еще дальше, за островом, тянулись темные воды лагуны, а далее был еще более темный океан, и в нем широкой полосой отражался лунный свет.

В этой ночи под темно-синим южным небом он увидел невероятное зрелище. Плеск волн о прибрежный песок; слабый далекий и зловещий рев волн, постоянно разбивающих выщербленное защитное кольцо небольших скал вокруг острова. Сверкающие белизной в темноте волны казались разбросанными обломками разбитого стекла, которые кружились, опадали вниз, ломались, с ревом ударялись о берег, продолжая вечную битву между морем и сушей.

И над всем этим светилось огромное ночное небо; луна, блестящая и светлая, лениво опускалась за океан на западе.

Откуда-то из другой реальности донесся голос голландца:

— Я мог бы поклясться… нет, я клянусь! Я видел фигуру человека на фоне луны!