Изменить стиль страницы

Она прощально поклонилась в ноги императору, как когда-то, теперь уже так давно, поклонилась перед отцом.

Сын Неба хлопнул в ладоши.

– Мы пошлем с тобой к Стене свиту, которая подобает твоему рангу, госпожа: императорская колесница, верховая охрана, музыканты, чтобы развлекать тебя в пути, и все, слуги, какие тебе понадобятся. Если хочешь, можешь взять спутников. Мы хотим сохранить при себе только достойного Ли Лина и приказываем тебе писать ему и твоему отцу, чтобы мы могли воспользоваться твоими наблюдениями.

Двор одобрительным гулом встретил эти слова. Затем Юан Ти выступил вперед.

– Что касается меня, госпожа, – дрожащим голосом сказал он, – как только ты отправишься, я издам указ о трауре. Двор будет поститься и наденет белые одежды, – голос его дрогнул, – как в прошлый раз, когда я потерял тебя. А когда ты покинешь Чину через Нефритовые врата на западе, я прикажу, чтобы отныне и навсегда эти врата назывались Вратами Слез.

Устав от этих бесконечных любезностей на языке, которым он владел не очень хорошо, вперед выступил принц шунг-ню.

– Когда принцесса будет готова к отъезду? Мы должны миновать эти ваши Врата Слез до наступления морозов.

Снова Серебряная Снежинка посмотрела на Сына Неба. Император взглядом просил о задержке. Потом она взглянула на Ли Лина, тот еле заметно отрицательно покачал головой. Он явно давал понять, что ни себе, ни императору она не принесет ничего хорошего, если задержится. Каждый день, напомнила она себе, Сын Неба будет испытывать искушение разорвать договор и ввергнуть Чину в новую войну.

Она догадывалась, что шунг-ню непоседливы, они готовы в любую минуту свернуть свои войлочные юрты и отправиться на новые пастбища. Быстрота сборов, возможно, самое удачное начало жизни с ними. Она кивнула Ли Лину.

– Смотрите: принцесса уже покорная жена шан-ю, – сказал на языке шунг-ню выступивший вперед Ли Лин. – Она отправится, как только будет готова карета.

***

Сидя в роскошной императорской карете, Серебряная Снежинка не могла не сравнивать свое первое «свадебное путешествие» с предстоящим. Тогда, бедно одетая, она забралась в запряженную быками повозку, а ее немногие пожитки висели на спинах вьючных животных. Никаких факелов, никаких звуков музыки, кроме звона упряжи лошадей охраны и чиновника, в караване которого, одинокая и ничтожная, она ехала. Так приехала она в сердце Срединного царства, во внутренний двор Шаньа-ня, который, как ей казалось, она никогда не покинет.

Теперь она снова в пути. Нет, подумала она. Это не правда. Шунг-ню кочевники. Следовательно, теперь вся ее жизнь будет долгим путешествием; никогда больше не будет она заключена в стенах города или дворца. Вокруг нее вообще не будет стен.

На этот раз не любящий, опечаленный отец прощался с нею, а Ли Лин, который присматривал за приготовлениями. Впервые, насколько она помнила, он оделся в сверкающую роскошную одежду, подобающую евнуху высокого ранга, словно оказывая ей честь. Трудно узнать в этом нарядно одетом чиновнике того скромного ученого, который навестил ее накануне вечером и принес дары. Их, несмотря на всю их скромность, Серебряная Снежинка ценила выше мехов, нефрита или шелка. Он подарил Серебряной Снежинке запас писчего шелка, кисточки и новый чернильный камень. А Иве – сумку сушеных трав. Служанка понюхала их и кивнула. Глаза у нее горели.

Ли Лин закрыл карету на ключ, как полагается делать при отъезде невесты, и вручил ключ Вугтурою, который принял его с недоумевающим и неодобрительным видом. Затем по знаку старого евнуха музыканты завели мелодию, напоминающую одновременно приветствие и прощальный плач.

Они трубили, стучали в барабаны, дергали струны, пока карета оставалась в пределах дворца. Сзади ехали спутники девушки, а за ними – грандиозный караван с вещами. Упакованный среди шелков, золота и драгоценных пряностей, лежал погребальный нефритовый наряд для императрицы

– самое ценное и древнее имущество девушки. Сын Неба прислал его ей, потому что она не остается и не сможет воспользоваться им здесь. Хотя солнце уже встало, рядом с каретой бежали факельщики, а за распахнутыми воротами она видела большую толпу, отделенную от дороги воинами Чины и шунг-ню. Это зрители, хотевшие стать свидетелями ее отъезда.

Как только ворота за ними закрылись, Серебряная Снежинка поняла, что Юан Ти держит слово: двор погружается в глубочайший траур по той, кого он утратил – вначале из-за своего равнодушия, потом из-за данного слова. Девушка подозревала, что многие в ее кортеже, особенно женщины, которым император приказал сопровождать ее до Стены, считают, что рискуют жизнью, уезжая так далеко из Шаньаня и от Сына Неба. Она почти слышала их плач. Да и Ива говорила, что женщины использовали травы и косметику, чтобы скрыть свой страх и слезы.

Ни император, ни эти женщины никогда не узнают, что Серебряной Снежинке этот отъезд кажется освобождением из тюрьмы.

Извилистая процессия, если ее можно так назвать, растянулась по улицам города, направляясь к Западным воротам.

Ива прошептала заклятие, и Серебряная Снежинка оторвалась от своей задумчивости.

– К чему такие сильные слова? – слегка укоризненно спросила она у служанки. – Вообще зачем заклятия?

Та просто указала.

Над Западными воротами, на заостренном столбе, висела голова Мао Йеншу – последний свидетель ее отъезда из города.

Восхитился бы он таким зрелищем? Серебряная Снежинка почему-то в этом сомневалась.

Девушка вздрогнула и снова посмотрела на запад. Она уже думала только о том, что ждет ее впереди. Сквозь голоса всадников и звуки музыки были слышны бамбуковые флейты шунг-ню, жалобные, свободные и отчасти дикие.

Глава 12

Направляясь на северо-запад, навстречу своему будущему повелителю и народу, Серебряная Снежинка ехала из лета в осень. За собой она оставила двор в трауре; но сама она не горевала, по мере того как караван из стражников, женщин, музыкантов, слуг и воинов шунг-ню приближался к степям. Постепенно трава блекла, кусты, покрывавшие землю, стали оранжевыми, потом бронзовыми, точно как помнила Серебряная Снежинка с самого раннего детства. Они не могла не сравнивать это путешествие с предыдущим. Когда они с Ивой покинули дом ее отца и направились в Шаньань, она считала, что им повезло, если у них были чистые, нелатаные одеяла и подходящая еда. Огонь был роскошью.

Теперь она ехала в императорской карете. По сравнению с ней карета ее бывшего сопровождающего казалась бы такой же жалкой, как повозка с быками. На ней шелковые платья, а когда необходимо, верхнее сатиновое платье и капюшон, подбитые таким мягким мехом, что в нем тонут руки. Стоит ей высказать желание остановиться в пути на час или день, ее немедленно окружают всем необходимым. Не желает ли госпожа рисового вина или литчи? Может, позвать служанок или музыкантов?

Так много вопросов; так много мелких утомительных обсуждений; так часто ей выражают восхищение, приглашают, когда ей хочется просто смотреть вокруг, на землю, которая с каждым днем становится все более знакомой. Родная земля севера! Но девушка словно по-прежнему заключена во внутреннем дворе: ее женщины ведут себя так, будто и не покидали дворец. Она поняла, что вздохнет с облегчением, расставшись с ними.

Разглядывая шунг-ню, своих предполагаемых будущих подданных, она испытывала большее удовлетворение. Не обращая внимания на вопли и стоны своих женщин (когда они просто не плакали и не восклицали испуганно при виде чего-нибудь незнакомого; а незнакомым им было почти все), девушка расспрашивала своих стражников, и просто людей Чины, и кочевников. С каждым днем она все больше овладевала языком своего нового народа. Она настояла также на том, чтобы ежедневно, пусть недолго, ехать верхом. Вначале она ездила на ослике, которого шунг-ню считали подходящим для изнеженной принцессы. Позже, убедившись, что она не падает с седла и не жалуется, ей доверили лошадь. Возгласы шунг-ню убедили девушку, что те одобряют ее умение ездить верхом.