Что для любимой наше сердце? Милее мира суета!

Дичь сбитую не поднимая, прошла, надменна и крута.

Мы от восторга чувств лишились, когда ее красу узрели,

Но, ничего не замечая, она другими занята.

Она лишь повела глазами, и стали мы гонимой дичью,

А после даже не взглянула, ей незнакома доброта.

Сказала: «Пары не ищу я!» — и верность слову сохранила.

Сказала: «Буду одинокой!» — и правду молвили уста.

Когда удача изменила, из рук свидание уплыло,

Мне сердце милая пронзила, затем что не было щита.

Прошла молва, что процветают дворцы желанного свиданья,

Пошел я умолять о встрече, но отыскать не мог врата.

В отчаянье решил взлететь я на крышу этого чертога,

Но толку не было — бессильна моя бескрылая мечта.

Боролся Хакани с тоскою, с ней в нарды верности играя,

Но видит: кости нет прохода, ловушка прочно заперта.

Красавицам лишь власть мила, коварным верность не дана,

Из них любая жаждет зла и лишь насилию верна.

От мира и от всех, кого для этой жизни он взрастил,

По чистой правде говоря, исходит пагуба одна.

Каких не вспомнишь дивных лиц, каких не встретишь чаровниц,

Тебе презреньем воздадут и всякой мерзостью сполна.

В красавицах ты ищешь зло, на них посмотришь и найдешь,

К чему добра от злого ждать? Прождешь напрасно допоздна.

Стареет все, что рождено, и станет уксусом вино,

Зато из уксуса никто уже не сделает вина.

О сердце! В злую не влюбись, изменницы остерегись!

Утешит ли тебя душа, что кровожадна и темна?

Нет, человеку человек таких обид не причинит,

Похожа все-таки не зря на пери злобную она.

О сердце! В горестные дни будь верным другом Хакани,

Твои любимые тебя забыли в эти времена.

Что проку плакать и стенать? Ведь счастью не открыть глаза,

Не добудиться, хоть греми здесь Исрафилова зурна!

И друга верного искать среди дружков поберегись,

Тебе, я думаю, давно их суть змеиная видна.

Уста Исы даны любимой, но для меня вздохнуть ей жаль.

Пред ней — больной неисцелимый, но для меня шагнуть ей жаль.

Что думать мне о солнцеликой, как мне прославить прелесть злую?

Ей для меня благоуханья, цветенья легкой сути жаль.

Я преданности ожерелье ношу на шее, как голубка,

Но пусть любимая — Кааба, открыть к святыне путь ей жаль.

Надев рубашку из бумаги, жду осуждения проступка,

Но ей бумаги жаль, тростинку в чернила окунуть ей жаль.

Пишу кровавыми слезами страницы длинного посланья.

Жаль для меня чернил на строчку, бумажных ей лоскутьев жаль!

Как! Сердце Хакани забыто! Не вспомнит без напоминанья.

Неужто милости ей жалко, помочь в сердечной смуте жаль?

Такой красой твой лик сияет, которой и у пери нет.

Нет равных царств у Сулеймана, подобных ей империй нет.

Ступай, твори благодеянья и ведай: праведнее гостя

И в хижине у Джибраила средь преданнейших вере нет.

Нигде таких пиров халифских, нигде таких султанских ратей

По всей земле необозримой, да и в небесной сфере нет.

За поцелуй единый надо отдать в уплату оба мира,

И даже небу дозволенья коснуться этой двери нет.

Ты гневаешься, что в подарок могу отдать я только душу,

Но одари меня улыбкой, в том для тебя потери нет!

Ведь в мире этом человека, который, милую увидев,

Терзаний, Хакани сгубивших, не знал бы в той же мере, нет.

Любимая, подарок нам с печалью пополам пошли.

Еще невиданную боль привыкшему к скорбям пошли.

В прах наши души обрати, дома испепели дотла,

Боль подари, дай платье нам — одежду скорби нам пошли.

Как только ты припомнишь нас, хоть чем-то с нами поделись.

Заплачешь — слезы присылай. Мы рады и слезам… Пошли!

Твой облик — сладостный бальзам для сердца, что больно тобой.

Разлукой ранившая нас, болящему бальзам пошли.

В плену — пропавший наш Юсуф, он — в путах локонов твоих,

Ты весть о том, как хорошо ему живется там, пошли.

Пусть Сулейманово кольцо сумел похитить локон твой,

Владельцу перстень возврати и лишь рубин устам пошли.

Я вижу: в мире места нет пожиткам бедным Хакани,

Брось взгляд ему и в мир иной, к неведомым садам пошли.

Долгих молений, горестных слез ты отчего не приняла?

Сто заклинаний я произнес — и одного не приняла.

Я умолять о пощаде хотел, щелкая пальцами, я полетел —

Сердца, пронзенного тысячей стрел, ты моего не приняла.

Сердце горело в пламени бед, но у любимой жалости нет.

Душу свою ей принес, но она, скрыв торжество, не приняла.

Я у чертога свидания с ней плакал, стонал много ночей.

В дверь до утра я стучал, но стена стыла мертво — не приняла.

Тут я прибегнуть к обману решил, двери разлуки гвоздями пришил.

Хитрости я применял, но она и плутовства не приняла.

Ворогам злобным потоками ты сыпала злато своей красоты.

С жемчугом я к тебе приходил. Что ж ты его не приняла?

Дикая прихоть: сначала принять, после отвергнуть и гневно прогнать,

Сердце, пойми, что любимая зла и ничего не приняла!