Наполнено сердце тревогой.

«На счастье» билет со стола

Перед комиссией строгой

Алиева Ася взяла.

Испуганно, хоть и прилежно,

Глядела в билет Асият.

Потом на подружек с надеждой

Растерянный бросила взгляд.

И в нем, убежден глубоко я,

Легко прочитали бы вы:

«Да как же могло вдруг такое —

И вылететь из головы!»

Мне бедную девушку жалко!

Я был бы воистину рад,

Когда б от подруги шпаргалка

Попала тайком к Асият.

Она погибает в пучине

Реки, ей знакомой давно.

Досаду, что горше полыни,

На сердце унять мудрено.

Юсуп ли виновен был в этом —

Он сердцу смятенье принес —

Иль хитрый, как ларчик с секретом,

Доставшийся Асе вопрос?

А может быть, просто устала,

Как лань устает на бегу?

«Сегодня, — чуть слышно сказала, —

Экзамен держать не могу…»

Отчаянно сердце забилось,

Ладонями голову сжав.

На жесткую койку свалилась

Она, в общежитье вбежав.

Лицо все омыто слезами.

Несчастна моя Асият.

«О, горе! С какими глазами

Вернусь я в аул свой назад?

Что Вера Васильевна скажет?

Больнее не знала я ран.

Во всем себя блеске покажет,

Смеясь надо мною. Осман.

«Ха-ха! — загогочет ехидно

Он, щипля подстриженный ус. —

Ты очень способная, видно:

Так быстро окончила вуз…»

Достигнутых с боем, обратно

Нельзя отдавать рубежей.

О, как мне близка и понятна

Печаль героини моей!

Волнуясь, пишу до полночи

И слезы над строками лью.

А вдруг издавать не захочет

Редактор поэму мою?!

Бумажка — попутчица века,

С печатью сойдясь гербовой,

Живого не ты ль человека

Порой заслоняешь собой?

Стремишься быть главным мерилом

Способности, знанья, ума,

Хоть видом болезненно-хилым

Всегда отличалась сама.

Дочь замуж родные толкнули —

Шестнадцати девочке нет.

Два года ей в горном ауле

Прибавила ты — не секрет.

То взятка в тебе отзовется, —

И можешь, спорхнув со стола,

Ты мула назвать иноходцем,

Из ворона сделать орла.

По мненью чинуш аккуратных,

На папках покоится мир.

С бумажкой о подвигах ратных

К ним смело войдет дезертир.

И, строгие, без канители

Они обласкают его.

А честные шрамы на теле

Не значат для них ничего.

В бою не до справок солдату.

Там писарь порою и тот,

Очки протерев, не по штату

С другими в атаку идет.

И справку о том, что здоровью

Работа в колхозе вредит,

Имеющий шею воловью

Порой поднимает, как щит.

Бывает крива в человеке

Душа, как дверная скоба,

И в руки не бравший вовеки

Ни молота, ни серпа,

Неправду скрепляет святою

Печатью Советской страны.

Где молот и серп над звездою

Колосьями обрамлены…

…Мой добрый читатель, постой-ка,

Ты, видно, подумал, собрат,

Что нос свой склонившая двойка

Решила судьбу Асият;

Что люди с холодностью строгой,

На двойку взглянув, не учтут,

Какой каменистой дорогой

Горянка пришла в институт,

Что вряд ли коснется их слуха

Стук сердца в груди Асият

И что в канцелярии сухо

Ей школьный вернут аттестат.

Пожалуй бы, так и случилось,

Когда б, по привычке дурной,

Суть дела была бы на милость

Душе отдана ледяной.

Но с этой привычкою круто

Вступила в решительный спор

Директор того института,

Сама она — женщина гор.

Вплелась седина в ее прядки,

Собрались морщинки у глаз.

Ей, как говорится, на пятки

Беда наступала не раз.

Умела она, коммунистка,

Где надо, быть твердой, как сталь.

И к сердцу горячему близко

Людей принимала печаль.

Когда бы так мало на свете

Мог значить внимательный взгляд,

Вопрос на ученом совете

Не встал о моей Асият.

Она не спешит восвояси,

В аул, на родное крыльцо.

Студентки Алиевой Аси

Счастливое вижу лицо.

Лохматые тучи нависли

Над морем и дальней горой.

И осень в студенческих письмах

Свой след оставляет порой.

Все ново на первом семестре,

Кругом интересного — тьма.

Пусть дома, в родимом семействе,

Узнают о том из письма.

Уже на рассвете морозит,

На юг потянуло гусей.

И кто-то деньжат уже просит

Прислать на пальто поскорей.

Спешат из аулов нагорных

К студентам посылки.

                                И в них

Находится белых и черных

Немало вещей шерстяных.

Шарфы, башлыки и перчатки,

Из козьего пуха платки,

Жакеты на теплой подкладке

И вязки цутинской носки.

Под небом, что сделалось строже,

Летят Асият моей дни,

Но чем-то с апрельскими схожи

Счастливыми днями они.

Багрянцем и золотом ясень

Осыпал приморский бульвар.

Скучать не приходится Асе:

То лекции, то семинар.

То снова над книгой склонится

В том зале моя Асият,

Где шелест рождают страницы,

Где шепотом лишь говорят…

Влюбленный коня через пропасть

Бросает, настойчив и смел.

Преодоленная робость —

Влюбленной горянки удел.

Проводит почти каждый вечер

С Юсупом теперь Асият.

То падает дождь им на плечи,

То под ноги листья летят.

Иль купит заранее в кассе

Юсуп два билета в кино

И шепчет там на ухо Асе

Заветное слово одно.

Иль снова они на галерке

В театре бок о бок сидят

И хлопают в шумном восторге,

Чтоб спела еще Рагимат

(Поет свои песни артистка

На десяти языках),

Звучит ли на сцене даргинский

Кумуз у артиста в руках,

Звенит ли волшебницей лакской,

Как будто в ауле, зурна, —

Глядит на любимую с лаской

Юсуп: «Как прелестна она!»

Любви их волшебные нити

Чисты и светлы, как апрель,

Когда Асият в общежитье

Вернется и ляжет в постель,

Она, о Юсупе подумав,

Ресницы смежит и уснет.

И, может быть, вновь к ней угрюмый

Отец в сновиденьях придет.

Ладонь — не приветствия ради —

На сердце положит: болит,

Все чаще приходится за день

Класть руку на сердце, как щит.

Он скажет:

                «При людях не в силе

Я гнев свой неправым признать.

Сам выгнал тебя я.

                            В могиле

Мне было бы легче лежать.

Теперь ни тебя, ни Махача —

Забыл меня, видно, аллах…»

Иль явится мать к ней и, плача,

Вздыхая, промолвит в слезах:

«Одна я и в доме и в поле,

Все валится нынче из рук.

Письмо написала б ты, что ли,

Спасла б меня, дочка, от мук.

Велел бы, шумя для порядка,

Отец его бросить в огонь,

Но сам прочитал бы украдкой,

К груди прижимая ладонь…»

Спит все общежитье устало.

Еще далеко до светла,

Но Ася встревоженно встала,

Настольную лампу зажгла.

И, вспомнив печальную маму,

Достала перо Асият.

В тиши об оконную раму

Дождинки стучат и стучат.