Мыслями я был там, в толпе, рядом с Зотом и твёрдо решил встретиться с ним в самое ближайшее время. Теперь у меня было что сказать ему…

«Вчера на Театральной площади нашего города, во время митинга, организованного активистами движения «АРИ», произошла трагедия… Погибли трое митингующих, оказавших сопротивление силам правопорядка. Один из них – рабочий завода «Луч», двое других – члены «АРИ». По делу ведётся …»

Пульт прирос к моей руке. Что же они делают? Что же все они делают?! Очнувшись, я вскочил с дивана и подбежал к окну. Нежное, но уже позднее утро расцветало по ту сторону. Я открыл рамы и перегнулся через подоконник. Вот знакомый дед в смешной лыжной шапке трусит со стадиона, вот мирно курят очкастый дворник Митя с пропоицей без возраста, вот трамвайные рельсы, вот здание педколеджа… Ни одного нового движения в этом музее на открытом воздухе.

Я схватил мобильный и сделал три безуспешных дозвона Зоту. Четвёртый предотвратила своим звонком Диана. Не успев толком уяснить ситуацию, я принял её вызов.

– Вадим… Здравствуй, Вадим! Как ты?... Ты ведь знаешь, правда?

– О митинге или … (или о твоём новом покровителе – хотелось съязвить мне).

– Да, о вчерашнем ужасе. Я звонила Зоту, но… Да и ты наверняка тоже. Домашний у них выключен. Надо ехать туда, слышишь?! Вот прямо сейчас и ехать.

– Твой словесный сумбур почему-то кажется мне убедительным. Едем. Прихвати с собой большую спортивную сумку и всё имеющееся мужество.

– Вадим, что же нас ждёт там за рекой?

– …Мой оракул спит, а тебе советую отключить воображение. Пришла пора играть самих себя – таких, о которых обязательно вспомнят, когда станут подписывать приговор нашему времени.

Мы въехали на мост. Диана молчала. Водитель тоже молчал и глядел на дорогу как в компьютерный монитор. В конце моста резкий юго-западный ветер полоскал растяжку с чьим-то улыбающимся лицом. Вот буян на мгновение стих и я узнал эти популярные черты. Рядом мелькала двустрочная цитата, но мне был важен только Он.

«Поговорить бы с Ним… Поговорить без официозных липкостей – как с приятелем-ровесником и как с равным мне по любви ко всему свежему и молодому. Эти глаза с мальчишеской задоринкой, не видя всего, обещали многое:

– Друг мой, современность заставляет нас думать о технических инновациях.

– Техническое подождёт. Мы ведь и раньше обгоняли прорывом… Куда важнее раздобыть духовный огонь, возвратить мечту, которая одна сможет больше, чем все запасы нефти и газа.

– Да – система образования. Я предпринял меры: новые учебники, классы, возможности интерактива и прочее по пунктам. Неужели мало?

– Мало, друг мой. Ты вновь говоришь о сопутствующем, а главного настойчиво избегаешь.

– Чего именно?

– О том и хочу я с тобой говорить…»

– Кажется, мы приехали, Вадим, – робко прозвучал голос Дианы.

Обязав водителя подождать, я вышел из машины. Двое худых мужиков пилили и строгали какие-то подозрительные доски.

Я поздоровался. Они угрюмо кивнули в ответ. Со стороны дома раздался надсадный женский плач. Затем мужской голос:

– Всёдагже и устроил он…А?! Засранец-то какой!

– Отстань…

– А ты не вой. Анфиска, скажи ей… И так башку ломит.

– Ой, да что же это… Да чего же он сотворил-то.

– Здравствуйте, – сказал я, взойдя на знакомое крыльцо.

– Привет. Знал что ли? – ответил мне, как я догадался, отец Андрея.

– Близко…

Мать быстро взглянула на меня заплывшими от рыданий глазами и снова упала на плечо безмолвной, как сама смерть, женщины в лиловом платке.

Тихий Зотов лежал на сдвоенных лавках, покрытых условно белой простынёй, с лицом младенца, сильно зажмурившего глаза перед невыносимой яркостью мира. Фиолетовая змейка вокруг шеи досказала остальное. И мне сразу вспомнилось нелепое стальное кольцо на потолке его комнаты.

– Часу в шестом поди… Мы не слышали как и пришёл. Знал я, что митинг у него вместе с этими полудурошными…Ведь даже не пикнул, засранец. А всёдагже стул уронил – мать-то и проснулась.

– Мне нужно забрать его бумаги.

– Зачем тебе они?

– Это старая его просьба. Почти завещание. Отдадите?

– Вот ведь… А мне что! Бери. Теперь макулатуру не принимают… Валяться будет. Бери. Может тебе и надо. Выпить-то хошь?

– Спасибо. Меня ждут. А вы молчите. Никого у вас не было. Бумаги Андрей сам унёс и вы даже не знаете когда точно.

– Так и скажем, так и скажем уж…ага. Слышишь, Нюра, скажем ведь?

– Отстань… Скажем…

Я дал им денег и, забрав у всё понявшей и от того побелевшей Дианы сумку, прошёл в дом… «Чисто прибранный стол, лампа без абажура, жёлтое обойное пятно на месте блоковского портрета. Предсмертная записка? Нет, эти пошлости для других. Он никогда бы не унизился до столь беспомощного жанра».

Я спешил, я торопился отвоевать его у забвения…

– Вадим…

– Диана?

– Может сейчас и не время этих слов, но для меня очень важно сказать тебе… Сказать, что в моей жизни больше нет Станислава. Мы – я и … – оказались людьми с разных планет, из разных галактик – если быть совсем точной. Были, конечно, и глупые слёзы, и досада… Впрочем, какой смысл в пересказе общих для всех банальностей. Прощай, Вадим. Я очень рада, что вновь узнала тебя. Рада, что теперь ты разговариваешь с людьми, а не с зеркалами. Прощай…

– Останься, Диана. Такой день трудно доживать в одиночку. Да и как я без твоей помощи управлюсь с архивом Андрея? Он завещан нам обоим – нам и решать его судьбу.

– Ты справишься …

– Без тебя ни за что на свете – знаю. Останься.

– Как же просто мне сказать тебе «да». Как мне стыдно за эту лёгкость… Да, я согласна, согласна…

Я притянул её к себе и поцеловал. Внутри меня, вокруг нас сделалось так тихо и спокойно, что можно было услышать саму осень, медленно приближающуюся к городу…

Кладбище. Мы с Дианой стоим возле невысокого холмика, одетого живыми цветами, среди которых и наши астры. Через два ряда могил виднеется дорога с чуть прибитой ночным дождём пылью. Мы молчим. Рука Дианы тёплая и влажная: она то сжимает мою, то даёт ей некоторую свободу и легонько дрожит. Ей хочется говорить и я подбадриваю её решимость взглядом.

– Вадим, зачем он сделал это, почему не боролся дальше?

– Время баррикад прошло, Дианочка. И Зот, конечно же, всё понял. Но он был солдатом. Настолько солдатом, что не мог умереть тихой смертью обывателя.

– Не мог иначе… И в какое же время, после всего случившегося, мы по-твоему живём?

– В своё. Только от нас теперь зависит какая из него выйдет История.

– Да… Странно… История. Это слово всегда будило во мне невыносимую скуку и грусть, а теперь… Делать Историю, наверно, очень интересно.

– Что нам мешает?!

Послышался монотонный гул автомобильного двигателя и вскоре из-за пышного барбарисового куста выехал «Opel» Коцака… Вот он уже стоит рядом с нами: вихрастый, в изящном чёрном плаще, благоухающий ароматом сигариллы и парфюма.

– Приветствую и прошу не озадачивать себя вопросом: как Станислав Коцак узнал, что мы здесь? Это Жанна – мой старый новый ангел-хранитель. Жанна вторая и …

– Станислав! – мягко, но решительно оборвала речь Коцака высокая, плавная в движениях брюнетка.

– Прости, Жанет… Я сегодня определённый весельчак и остряк, и… как же дальше?...

– Знаешь ведь… Ну, признайся, кокетка, – парировала Жанна и по-хулигански чмокнула пухлыми губками.

– Согласен. А теперь положи эти мимозы к прочим цветам…Мы уезжаем сегодня, – обратился к нам Коцак, – Знайте же, вы были лучшими моими собеседниками, способными удивляться и удивлять. Идём, Жанет… Нас ждёт прощание с городом.

Они направились к машине, но едва минув черту последних могил Коцак обернулся:

– Вот кажется и начался этот невообразимый век! Прощайте…

Когда от Коцака и его спутницы осталось лишь призрачное облачко сгоревшего бензина, я посмотрел на смущённую Диану и тихонько сказал: