Вадим и Диана

сказочное повествование о начале века

И провести границы

Меж нас я не могу…

Б. Пастернак

Короче говоря, уже приближалась ужасная девальвация слова, которая сперва тайно и в самых узких кругах вызывала то героически-аскетическое противодействие, что вскоре сделалось мощным и явным и стало началом новой самодисциплины и достоинства духа.

Г. Гессе

Посвящение

Поверьте, зная, что слова

Для вас ничто уже не значат,

Я б не являл свои права

И повести б слагать не начал.

Жить можно тихо и смешно,

Простым, как выдох, человеком:

Избрать навеки лишь одно

И покоряться ему слепо.

Но, к счастью, небо для меня

Замыслило иную участь.

И, всуе жребий не кляня,

Я к истине любовью мучусь.

Мои поступки и грехи,

Моё волненье и отрада,

Моя наука и стихи –

Герои этого парада …

Блуждания

Поезд прибывал в город, как всегда, игнорируя расписание. Дорога как-то сразу не задалась. Я так и не смог прочитать ни одного пожелтевшего листка из «Госпожи Бовари». Сначала отвлекали шумные бойскауты, ехавшие с палатками, котелками и вещмешками на им одним известный пленэр. Потом, как это часто бывает в русских пригородных, пьяный ухарь с пепельно-сизыми губами дёрнул ручку стоп-крана, едва не пустив весь состав под откос. Вконец измучившись дорожными прелестями, я отдал себя в руки сна, надеясь хоть там обрести ускользающий призрак покоя…

Мы-мы-мы, – дрожал мобильный в виброэкстазе. Затем к нему присоединилась увертюра из «Женитьбы Фигаро». Я лениво отодвинул одеяло и нащупал сонной нечувствительной рукой кнопку «NO». Звуки смолкли, но в голове уже проснулась мысль о том, что нужно вставать, проглатывать антипохмельную таблетку аспирина, умываться и жить новый взбалмошный день. Сегодня было не до упражнений. Попытка ещё в кровати покрутить воображаемый велосипед обернулась трескучей болевой волной с неясным эпицентром: ох уж эти дни «после вчерашнего»!

Я знал, что сейчас ещё немного приду в себя и выбегу из общежития в город: пройдусь мимо армянских фруктовых ларьков, пересеку трамвайные пути, обогну жёлто-белое здание цирка, прогуляюсь по тихому утреннему тротуару. В окошечко газетного киоска высунется смешное личико продавца и между нами состоится примерно следующее:

– Чего желаете, молодой человек? Вот клубничка, вот мм…

– Нет. Спасибо. Мне нужно Последнюю Газету!

– А её сегодня не привезли. Лучше купите…

– Послушайте – начинаю я понемногу кипятиться , – вот же моя Газета пылится у вас на витрине, а вы и не видите – точно спите. Продайте уже скорее. Голова болит.

– Ах, ну да! Её же вчера ещё …

– Конечно! Мне лучше знать.

– Нате-нате… Только может купите и …

– В следующей жизни. Всего доброго, мадам.

Возвращаюсь, на ходу заглядывая в газетные полосы, и радуюсь, если нахожу ожидаемое. Только эта Газета ещё не утратила способность видеть и замечать, способность протестовать, не боясь жёсткого ответа. Только она из ряда вон, глоток свежего воздуха, проблеск надежды… Я не разочарован.

Приятель ждёт меня у входа. В его чертах живёт что-то бунинское. Он догадывается об этой своей особости и умело несёт её по жизни. Строгие губы легонько играют дымящейся сигаретой. Я заговариваю первым:

– Прочитал, что наш век полностью упразднит половые различия. Мужчин и женщин, в нашем с тобой понимании, больше не будет, но появится человек вообще – окончательно завершённый и неделимый.

– Ересь, друг мой! Ересь и дичь!

– Возможно. Но если теоретически удалиться лет эдак на …

– Дичь полнейшая, с особой лживой подливой. Хорошо приготовленная дичь.

– С тобой трудно.

– С тобой тоже.

– Здравствуй.

– Привет.

Быстро миновав холодные дворы постмодерновских зданий, дразнящих небо мнимой черепицей, мы выходим к трамвайной остановке; ждём, не садясь на облупленную красную скамейку, и я опять завожу разговор:

– На днях заседали в «Золотом сердце». Знаешь, я, кажется, увлёкся. Нет, брось морщиться и жамкать. Она … представь себе … прямая иллюстрация к одной моей записи … сейчас вспомню … так кажется: « Женщина смугла, зеленоглаза и затаённо оскорблена».

– И это всё, что ты увидел в ней?!

– Нет, но остальное тебе знать ещё рано… И мне тоже.

– Глупости, друг мой. Женщину, как и рыбу, прежде чем съесть, надо оглушить. Или ты не собираешься превращать предмет обожания в объект потребления?

– Варвар.

– Елейный мальчик.

– Влюблённый мальчик.

– Эх, жаль, что не наш трамвай, другой маршрут … Влюбился он! Ха… Такое практически невозможно в этом веке. Только обладание здесь и сейчас делает нашего современника счастливым.

Проходящий транспорт утаскивает на боковых стёклах отражения наших слегка сонных лиц. Через несколько минут мы уже трясёмся всем существом тела, металла и стекла над полурастаявшим полотном реки. Вдали серебрится церковный шпиль, похожий на одинокую корабельную мачту. Странно, но уже в трамвае я чувствую тонкий аромат ладана, благоухающего гарденией. Он исходит не то от кондуктора, не то от соседа в коротком ёжике редких волос, победивших – как я представил – последствия химиотерапии. А может, это сама церковь наполняет окрестности святым благовонием…

К храму нужно было подниматься в гору по хлюпающей весенней дороге, которую прорезали во все стороны овражки ручейков. Мы шли довольно споро, обмениваясь – не глядя друг на друга – краткими описательными репликами. Из маленьких, наглухо обшитых тёмной доской, двориков на нас глядели печальные физиономии жителей окраин. Чуть впереди скрипнула тяжёлая, выше человеческого роста, калитка и на обочине показалась женщина в летах с торжественным пучком вербы. Местность вздрогнула от первого удара колоколов …

Я невольно очнулся. Поезд продолжал стальным монотонным гулом отписывать вёрсты, а в кармане джинсов угрожающе нарастала пещерная симфония Грига. Со мной хотел говорить Станислав Коцак.

– Здравствуй, милый Асмодей! – выпалил я ему первое, что пришло в голову.

– Хоу… В самое сердце… Привет! Ты в каком сейчас положении?

– В сонно-сидячем.

– Значит, едешь где-то?

– Да. Опять ты обо всём догадался…

– Нет, просто сверил даты и допустил предположение…

– А я так желал тайного приезда.

– Что ж, я постараюсь сохранить твою тайну часа на два. Предлагаю отправиться ко мне: немного выпить, поболтать, решить вопросы…

– Вопросы?!

– Ерунда. Я зову тебя на домашнюю встречу без женщин. Супруга с дочкой укатили к тёще в Битово. Скажи лучше – сколько ещё твоему зелёному чудовищу пыхтеть до города?

– Минут двадцать.

– И это воодушевляет меня. Я на авто. Буду ждать возле памятника Савве. Звони!

Коцак прервал связь, не дожидаясь ответной реплики. Он всё решил заранее. Он – мой вездесущий знакомый Станислав Германович Коцак. Я теперь и не вспомню, как проступил в моей судьбе этот чрезвычайный персонаж. Только он со своим даровитым чутьём мог собрать в одном месте представителей золотой молодёжи, начинающих писателей, стритэйджеров, менеджеров среднего звена, ультралевых маргиналов, панков, дизайнеров-флористов, провинциальных студентов юрфака, мнимых и явных гомосексуалистов, журналистов und anders mehr [1].