– Еще не хватает, чтобы нас разместили вместе с кем-нибудь, – произнес едва слышно капитан Комочин. – Тогда все пропало.

Трубка долго молчала.

– Ладно, – наконец услышали мы. – Пусть идут к майору Троппауэру, я передам ему бумагу. Но только в последний раз, господин капитан. Больше не обращайтесь ко мне с такими просьбами.

– Сердечно благодарен. – Капитан положил трубку, вынул из кармана носовой платок. – Фу! Разговаривать с немцами… Идите в их комендатуру. На нашей же улице, тридцать шестой дом. Особняк со львами у подъезда. Торопитесь, как бы он не передумал…

Майор Троппауэр, высокий мужчина с совершенно голым яйцевидным черепом, встретил нас в коридоре.

– Еще минута – и я ушел бы на обед, – недовольно сказал он на приличном венгерском языке. – Заходите.

Он встал у двери, пропустил нас в кабинет.

– Вы отлично говорите по-венгерски, – сделал ему комплимент капитан Комочин.

Троппауэр ничего не ответил, сел за стол.

– Документы! – приказал он коротко и требовательно протянул руку.

Мы подали документы. Лейтенант Нема хорошо рассчитанным жестом положил свое офицерское удостоверение – в отличие от наших оно было настоящим – подальше от рук майора, на самый край стола. Троппауэр начал именно с него. Внимательно, шевеля губами, прочитал фамилию, имя, осмотрел печать, фотокарточку. Потом поднял свою яйцевидную голову и вонзил острый испытующий взгляд в лейтенанта.

– Возьмите!

Затем он принялся за мое удостоверение.

Я смотрел на стену за его спиной. Там, у самого потолка, лениво играла отраженная солнцем зыбь листвы, как свет на дне неглубокой прозрачной речки.

– Елинек?

– Так точно.

– Словак.

– По отцу.

– Они не очень-то воюют против русских, ваши словаки. Сдаются целыми пачками.

В его взгляде сквозила насмешка, желание уязвить меня.

– Я венгерский словак, господин майор.

– Но словак!

– Вы напрасно обижаете лейтенанта Елинека, – вмешался Комочин. – Не далее, как двадцать минут тому назад мне его отлично рекомендовал сам капитан Киш. Лейтенант Елинек выделился во время патрулирования, задержал целую группу подозрительных лиц… А что касается его национальности, то это само по себе еще ничего не значит. Я знаю одного немецкого генерала, который не только сдался в плен русским, но еще и возглавил там, в России, изменнический комитет «Свободная Германия». Его фамилия Зейдлиц. Генерал-лейтенант фон Зейдлиц, может быть, слышали?

Это был великолепный ход! Лицо Троппауэра пошло красными пятнами, даже лысина слегка покраснела.

– Возьмите. – Он брезгливо, кончиками пальцев, отодвинул от себя наши документы. – Мне нравится ваша прямота, господин капитан. – Щелчком выбил из пачки сигарету, закурил. – Мы, немецкие солдаты, особенно умеем ценить прямоту в других, так как сами терпеть не можем виляний. И поэтому позвольте вам сказать, что отдельные предатели вовсе не определяют лица нации. Если бы мы по предателям судили, например, о вашей венгерской нации, то у нас было бы достаточно оснований не доверять и вам, венграм. Вы мне привели в пример одного Зейдлица, а я вам мог бы назвать сколько угодно примеров… Вот позавчера военный трибунал здесь, в городе, вынес смертный приговор одному венгерскому офицеру. Если бы вы знали подробности! Кошмар! Кошмар! И, к сожалению, к сожалению, он далеко не один… Но ведь я из этого не делаю вывод, что все венгры предатели. Вот вы, например. Я уверен, что когда вы попадете на фронт, то будете сражаться достойно… Ах да, я упустил из виду! Вы же химик, тыловое подразделение.

Он сиял. Он отомстил наглому венгерскому капитану.

Но Комочин не уступал:

– Химики тоже нужны, господин майор. Так же, как работники комендатур.

Троппауэр поджал губы.

– Комендатуры, к сожалению, необходимы. А вот химики… Я считаю, я убежден, что вашу роту следовало бы расформировать, а личный состав отправить в пехотные части… Химия! – воскликнул он с презрением. – Если бы вы хоть газы против русских пустили!

– А русские? – спросил Комочин.

– Что русские?

– А если русские тоже пустят? Думаете, у них нет? И при нашей скученности населения – кстати, у вас в рейхе, скученность еще больше, – вряд ли это было бы нам выгодно. Я думаю, фюрер все взвесил. Если была бы хоть малейшая возможность применить против русских дихлордиэтилсульфит…

– Что это такое?

– Вы его называете ипритом… Так вот, если была бы хоть малейшая возможность, фюрер, несомненно, ею воспользовался бы.

– Да, разумеется, фюрер все предусмотрел. – Троппауэр был уже не прочь прекратить спор со строптивым и неуступчивым венгром. – Так, значит, вы насчет размещения?

– Так точно!

– Есть только одно помещение, не из самых лучших. Далеко не из самых лучших, – подчеркнул Троппауэр. – Вы знаете чарду «У цыганского короля»?

– Я впервые в городе, господин майор.

– Я знаю, – выступил вперед лейтенант Нема. – Берлинская улица. Подвальное помещение.

– Подвальное? – разочарованно переспросил капитан.

– Да, – подтвердил Троппауэр. – И к тому же с выбитыми окнами – неподалеку упала бомба. Но другого ничего у меня нет. И этого бы не было; вам просто повезло. Трактирщика призвали в армию, а жена закрыла заведение… Ну, как? Если не подходит, вам придется обращаться к самому господину коменданту.

Майор торжествовал: вот когда он взял реванш!

Комочин сделал вид, что колеблется.

– Право не знаю. Мои люди уже в городе… Господин комендант здесь? – спросил он.

– Нет! – быстро сказал немец. – Нет, нет! И вряд ли будет сегодня… Так выписывать ордер на занятие помещения?

– Что же делать! – капитан Комочин сокрушенно махнул рукой. – Не могу же я держать людей на улице.

Майор подписал какую-то бумагу, поставил печать.

– Вот. Передадите хозяину дома – он живет там же, на первом этаже.

– А квартиры для офицеров? У меня трое.

– Офицеров мы не размещаем. Договаривайтесь с местными жителями. И советую особенно не церемониться. Ваши соотечественники в последнее время не очень-то любезны с людьми в военной форме.

Мы откланялись и пошли к двери.

– Да, – остановил нас Троппауэр. – Хлорная известь у вас есть?

– В известном количестве, – повернулся к нему капитан.

– Имейте в виду, я вас буду привлекать для дезинфекции помещений.

– Это не входит в круг обязанностей химической роты, – сухо отпарировал капитан.

– Гм… Видите ли, говоря по правде, я не очень доверяю местной санитарной команде. А в городе появился тиф… Вы понимаете, насколько это серьезно.

– Только в порядке личного одолжения, господин майор…

На улице капитан Комочин спросил у лейтенанта Нема:

– Что за помещение?

– Подходящее, – ответил тот бесстрастно. – Три большие комнаты. Два выхода, на разные улицы.

– Сколько времени вам понадобится, чтобы привести людей на место?

– Полтора часа.

– Действуйте!

Лейтенант козырнул, повернулся по-уставному. Мы остались одни.

– Капитан Комочин, – сказал я тихо, – не могу не признать, что восхищен вашей выдержкой.

Это было очень скупое признание. Я бы мог сказать гораздо больше. Что верю ему теперь, верю безоговорочно и навсегда. Что бы ни услышал о нем. Что бы ни узнал. Что бы ни случилось.

Он поморщился.

– Фу! Откуда такой напыщенный стиль?.. Что вам ставили в школе за сочинения?

Я не сразу пошел в чарду на Берлинской улице. Сначала нужно было навестить кондитера – капитан Комочин, узнав, что он какой-то там начальник в доме нилашистов, советовал не порывать с ним. Тем более, что он уже клюнул на пенициллин.

Кондитер действительно ждал меня. Как только я появился в его заведении, он, улыбаясь во весь свой широкий, как у жабы, рот, пошел мне навстречу.

– Сервус! – часто моргая, поздоровался он со мной, как со старым приятелем. – Молодец, что пришел. Пойдем, поговорим.

Я, сославшись на занятость, отказался. Сказал ему о своем переводе в химроту. У него разочарованно вытянулось лицо. Я поспешил успокоить: