Как одна фраза не стыкуется с другой, так и Гуров – нынешний не совпадает с Гуровым – прежним.
Как же описывает Чехов это поистине волшебное чувство, зародившееся поначалу в условиях пошлого «курортного романа»? Как рисует он Анну Сергеевну? – «Молодая дама, невысокого роста, блондинка, в берете; на нею бежал белый шпиц». «Её выражение, походка, платье, прическа говорили ему, что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь». И впечатление, которое она поначалу произвела на Гурова: «Вспомнил он её тонкую, слабую шею, красивые серые глаза. Что-то в ней есть жалкое всё-таки».
Между тем, кроме располагающей к сближению курортной праздности, было между ними одно общее свойство: оба они были подспудно не удовлетворены своей жизнью, обоим, говоря словами Анны Сергеевны, «хотелось чего-нибудь получше».
Это желание побуждало Гурова заводить многочисленные романы, приносящие лишь поначалу иллюзию счастья и рождающие в итоге презрительное отношение к женщинам («Низшая раса!» – называл их Дмитрий Дмитрич). А между тем – «хотелось жить» – и всё повторялось сначала.
И Анна Сергеевна в браке несчастна. О своей семейной жизни она говорит так: «Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! ¼Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, – говорила я себе, – другая жизнь. Хотелось жить! Пожить и пожить…» С этим желанием она и приехала в Ялту, где встретила Гурова, который показался ей «добрым, необыкновенным, возвышенным». И началось это «сладкое забытье, безумие», которое от начала и до конца их ялтинского романа каждый, впрочем, воспринимал по-разному. Она относилась к происшедшему «как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению». Он же, со своим вульгарным любовным опытом, не сразу понял, что встретил главную женщину своей жизни. Не вписывалась она в изобретенную им классификацию завоёванных дам. «Анна Сергеевна была трогательна, от неё веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины…» Вот почему после сближения, с аппетитом поедая арбуз, Гуров пребывает в некотором недоумении, ему «было уже скучно слушать, его раздражал наивный тон, это покаяние, такое неожиданное и неуместное; если бы не слезы на глазах, то можно было бы подумать, что она шутит или играет роль.
«– Я не понимаю, – сказал он тихо, – что же ты хочешь?»
Не сразу поймет он Анну Сергеевну, как не сразу поймет и себя самого.
А пока герой переживает сложную гамму чувств: «он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние». Ведь эта молодая женщина не могла быть с ним счастлива, в его отношении к ней всё-таки «сквозила тенью легкая насмешка, грубоватое высокомерие», и если она не почувствовала этого, то, значит, «он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит, невольно обманывал её…»
Расставшись навсегда, потому что, как сказала на прощанье Анна Сергеевна, – «не следовало бы вовсе встречаться», – каждый из них вернулся к своей прежней жизни: Гуров – в суетную Москву, Анна Сергеева – в казенный город С.
И вот тогда-то вместо того, чтобы навсегда исчезнуть из памяти, Анна Сергеевна, неожиданно для Гурова, прочно проросла в его душе. Нет, она не снилась ему, просто она всюду сопровождала его, как тень. Не смогли московские снега замести ярких красок ялтинского приключения. Всё, оказывается, осталось с ним: и раннее утро с туманом в горах, и поцелуи украдкой, и встреча парохода из Феодосии. Более того, всё начинало приобретать свой глубокий смысл, который тогда Гурову был неведом. Теперь в полной мере он смог понять, что он встретил редкую, очаровательную женщину, что всё происшедшее с ним в Ялте было красиво, поэтично, интересно.
И это открытие так завладело его душой, что московская сутолока – эти бестолковые ночи и незаметные дни – стала невыносимой. Стала невозможной жизнь без любви. И хотя даже про себя Гуров не произносит ещё этого слова, хотя мотивирует свою странную поездку в город С. весьма неопределенно: «Зачем? Он и сам не знал хорошо. Ему хотелось повидаться с Анной Сергеевной…» – ясно, что ведет теперь его по жизни сила властная. Именно она теперь будет определять все его мысли, дела и поступки. Имя этой силы – любовь.
А что же Анна Сергеевна? Как живет она со своим фон Дидерицем в доме за длинным серым забором с гвоздями? – Она несчастна. Её любовь к Гурову – единственный яркий эпизод в жизни, где всё, кажется, подернуто серой пеленой скуки и безысходности. «Серый» – основная характеристика казенного города, который, как в ловушку, поймал мечты Анны Сергеевны о лучшей жизни.
В гостиничном номере, в котором остановился Гуров, «весь пол был обтянут серым солдатским сукном», на столе стояла чернильница « серая от пыли», постель была покрыта «дешевым серым , точно больничным, одеялом». Про серый, будто ощерившийся гвоздями забор мы уже упоминали. Что же прояснила короткая встреча Гурова с Анной Сергеевной в театре? Он при первом же взгляде на неё со всей очевидностью понял: «…для него теперь на всем свете нет ближе, дороже и важнее человека». Он испытал неведомые доселе сильнейшие эмоции: «сердце у него сжалось», у него «сильно билось сердце»; обращаясь к ней на людях, он говорил «дрожащим голосом, улыбаясь насильно».
Она пребывает в таком же состоянии: «взглянула на него и побледнела, потом ещё раз взглянула с ужасом, не веря глазам». Она борется с собой, чтобы не упасть в обморок. Бледная, ошеломленная, Анна Сергеевна глядит на него «со страхом, с мольбой, с любовью». Она умоляет его уехать, обещая, что вскоре они встретятся в Москве. Теперь любовь очевидна для них обоих. Непонятно только, как теперь быть?
Они начинают тайно от других видеться друг с другом, ведут двойную жизнь: одну – полную условностей и обмана, огражденную безысходным серым забором. И другую – настоящую, единственно важную и интересную. Именно в ней заключен для них смысл жизни. Здесь они до конца искренни и правдивы.
С годами они всё больше привязываются друг к другу и всё невозможней становится жизнь в разлуке. «Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках». Так, любовь, открыв для Гурова «зерно жизни», упрятала его под покров тайны. Сделав героя искренним и нежным, поставила перед необходимостью прятаться, обманывать, жить с любимой в разных городах, не видеться подолгу.
Только один вопрос на своих долгожданных свиданиях пытаются разрешить Гуров и Анна Сергеевна: «Как освободиться от этих невыносимых пут?»
Но поскольку очевидно, что врозь им жить нельзя, что любовь их изменила обоих, – не угасает надежда, что «ещё немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь…» Ясно также, что «самое сложное и трудное только ещё начинается».
У рассказа этого открытый финал, автор оставляет своих героев на распутье. Однако закрываем мы это произведение со светлым убеждением, что любовь есть, что она существует на свете, и лишь она придает жизни аромат подлинности, только она способна изменить человека к лучшему. Вот почему любовь с полным основанием можно отнести к высшим целям бытия, о которых как-то задумался на ялтинском берегу Гуров, очарованный молодой женщиной и сказочной обстановкой – морем, горами, облаками, широким небом:
«Гуров думал о том, как в сущности, если вдуматься, всё прекрасно на этом свете, всё, кроме того, что мы мыслим и думаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
И это очень созвучно мыслям самого Чехова. Человеку вообще не следует предавать в себе человека.
«Ионыч» (1898)
Историю такого предательства узнаем в рассказе «Ионыч». Это горькое повествование о том, как молодой земский врач Дмитрий Ионыч Старцев превратился в грубого, обрюзгшего, жадного Ионыча. Как же происходила эта деградация? Что её обусловило?