У меня больше нет возможности скрывать нетерпение.

— Слушайте, я с вами совсем свихнусь, — заявляю я. — Да, еще: если это пятно останется на своем месте к тому времени, когда вернется Филипп, я не знаю, что с вами сделаю. Объясните мне, как все эти смены парадигм и прочая чушь могут помочь мне вывести пятна с ковра?

Дарвин спокойно выдерживает мой взгляд, но не торопится с ответом. Выдержав паузу, он говорит:

— Напрямую… никак. Но мы уже сделали большой шаг вперед. Трансформация мышления не достигается за один вечер. Порой на это уходят столетия. Я сейчас уже жалею, что никак не коснулся этих вопросов в «Происхождении видов». Первый вывод наводит на серьезные размышления: похоже, что скрытое движение грязи направлено на создание структур, которые прогрессивно (хотя в данном случае я бы предпочел термин «регрессивно») становятся все более сложными и одновременно — все более функциональными.

Он покровительственно похлопывает меня по плечу.

— Я понимаю, Марсия, тебе нелегко понять все это…

— «Все это» не отчистит мне ковер!

— Между прочим, мне тоже нелегко. Чего стоит только необходимость строить умозаключения в терминах какого-то подобия нового закона Гришема! Согласно этому закону, мусор постепенно вытесняет вещи, существование которых мы привыкли считать оправданным. В этих координатах мы наблюдаем постоянное регрессивное развитие ненужного. Пожалуй, в качестве подсказки для облегчения понимания этого кошмара я бы не отказался от какой-нибудь привычной аналогии.

— …Как волна, форма которой проста и едина, пока она поднимается, но, обрушившись, волна распадается на бесконечное множество осколков… которые художник пытается… как может… — Попытка Леонардо внести образную ясность в обсуждаемый вопрос удается лишь частично.

— Еще это похоже на коробку с кукурузными хлопьями, — (это уже моя попытка подсказать подходящую научную модель), — где крупные, несломанные кусочки остаются наверху, а мелкие крошки постепенно скапливаются на дне коробки.

Дарвин относится к этой идее подозрительно, но мне на помощь приходит Тейяр. Он подтверждает истинность моих наблюдений, в связи с чем Леонардо и Дарвин выражают желание немедленно собственными глазами убедиться в существовании этих самых кукурузных хлопьев, а затем и проследить за их распределением в коробке в зависимости от размера. Я вношу дополнительную сложность в разговор, упомянув, что в случае с томатным соком густая его составляющая скапливается вверху банки, а более жидкая оказывается внизу. Разумеется, Леонардо с Дарвином требуют, чтобы им предоставили и томатный сок в банке. В общем, все сводится к тому, что мне опять нужно идти на кухню. Чтобы познакомить ученых мужей с невиданным чудом — несломанными кукурузными хлопьями, мне приходится доставать новую, еще не вскрытую коробку. Пока я вожусь на кухне, начинает звонить телефон. Прихватив томатный сок и хлопья, я иду к аппарату.

— Марсия?

— Да, Филипп, я слушаю.

— Я звоню, чтобы сказать, что на сегодня почти управился с работой и вернусь домой пораньше.

— Во сколько?

— Как повезет с пробками. Минут через двадцать буду. Может быть, через полчаса.

В углу прихожей я вновь вижу пятно Мукора, который следит за мной единственным воспаленно — гноящимся глазом. С того момента, как мы сели пить чай, плесень не издала ни звука. Она явно чего-то выжидает. Тут я вспоминаю, что для сока мне понадобятся стакан и открывалка.

— Эй, Марсия, ты там не умерла?

— Нет-нет, все в порядке. Просто я вспомнила, что до сих пор ничего не достала из морозилки. Боюсь, до ужина продукты не успеют разморозиться.

— Насчет еды не беспокойся. Не волнуйся. Кстати, когда я приеду, нам нужно будет кое о чем поговорить.

Теперь из гостиной раздается вопль Де Хоха. Он зовет меня и требует, чтобы я принесла ему два яйца — сырое и вареное. Он очень нетерпелив.

— Хорошо, обязательно поговорим. Все, пока, Филипп. Жду тебя.

Я кладу трубку и снова иду на кухню. Здесь я ставлю вариться яйцо, а тем временем складываю на поднос то, то нужно нести в гостиную. Странно, что Филипп не спросил о том, как мы с подругами посидели утром за кофе. Из гостиной доносится какой-то шум, глухие удары и чье-то хихиканье.

— Марсия, иди сюда скорее! Нам без тебя не справиться.

К тому времени, когда я снова захожу в гостиную, здесь уже все снова тихо и спокойно. Большинство гениев вновь расселись по местам; Дарвин и Тейяр завели серьезнейший спор на тему, является ли грязь и процесс ее регресса частью единого Божественного Плана. Дарвин считает, что нет. Тейяр утверждает — да. При этом в воздухе просто висит ощущение затаенного веселья. Гении отдыхают. Леонардо, предусмотрительно спрятавшись за спинами Блейка и Де Хоха, очень вежливо предлагает мне раздеться и тоже немного расслабиться.

— Спасибо, но мне пока хватает забот с ковром.

Дарвин, заполучив кукурузные хлопья, раздирает коробку и впивается взглядом во внутренний прозрачный пакет. Он то и дело встряхивает его и завороженно созерцает стохастические узоры, возникающие в процессе беспорядочного перемещения мелких крошек кукурузных хлопьев ко дну пакета. Но всех, кроме Тейяра, интересует, что же будут делать с яйцами. Их заказал Леонардо, но, несколько застеснявшись, попросил Де Хоха прокричать заказ за него.

Взяв оба яйца, Леонардо кладет их на стол и крутит. Яйца вращаются не в такт друг другу — с явно разной скоростью. Всем видно, что вареное (всмятку, варить в кипящей воде три минуты) яйцо крутится медленнее, чем сырое. Вскоре вареное останавливается, а сырое продолжает вращаться еще в течение некоторого времени.

— В этом нехитром опыте, господа, — говорит Леонардо, — мы видим действие энергии круговорота жизни. Сырое, то есть живое, яйцо все еще движется, тогда как из вареного выкипела всякая жизнь, и оно уже неподвижно.

— При всем моем к вам уважении позволю себе заметить, что это полнейшая чушь! — восклицает юный Гальтон. — То, что мы видим, есть всего лишь иллюстрация действия принципа крутящих моментов в приложении к жидкостям и твердым телам. Смотрите еще раз!

Он хватает яйца и запускает их вертеться. К сожалению… увы, он делает это слишком резко и энергично; как следствие — сырое яйцо скатывается со стола и разбивается на ковре. Там уже лежат несколько кукурузных хлопьев, выпавших из раскрывшегося пакета. Я уже готова наорать на гостей, но тут подряд происходят два отвлекающих меня события. Во-первых, вновь трезвонит телефон, а во-вторых — Де Хох вдруг валится на пол. Сначала я думаю, что старик переволновался, глядя на опыты с яйцами, и ему просто стало дурно. Вот только что-то я не припомню, чтобы люди так страшно стонали и хрипели перед тем, как упасть в обморок. Затем он затихает — ни дать ни взять самый натуральный покойник. Телефон все звонит. Неужели сердце старого художника не выдержало испытания такими спорами и весельем? Или он отравился, съев кусок заплесневевшего дарвиновского кекса? Видя искреннюю скорбь на моем лице, гости почему-то давятся от смеха. Наконец Тейяр помогает мне сориентироваться в ситуации.

— «Убийца-моргун», — говорит он мне. — Знаешь такого, Марсия? Как? Ты не знаешь «убийцу-моргуна»? Понимаешь ли, таксономия разных типов грязи и реконцептуализация разложившихся мыслительных констелляций — вопросы, конечно, важные, но, как видишь, совместные усилия наших блестящих умов привели к тому, что предварительные ответы мы получили достаточно легко. Вот нам и стало скучновато. И пока ты была в кухне, мы решили сыграть в «убийцу-моргуна», чтобы повеселиться и сделать путь к достижению окончательного ответа более увлекательным.

Ну почему этот чертов телефон все звонит и звонит?! Тейяр продолжает объяснять мне правила игры в «моргуна». Его голос словно сливается с настойчивым трезвоном телефонного аппарата. Диккенс предложил сыграть в «Мориарти, ты здесь?», чем вызвал восторг большей части присутствующих. Эта веселая игра заключается в том, что двое играющих с завязанными глазами ложатся на пол рядом друг с другом. Одной рукой каждый держит руку партнера, в другой сжимает свернутую в трубку газету. Один из них кричит: «Мориарти, ты здесь?» В это время, ориентируясь по слуху, второй участник игры должен попытаться огреть его по макушке той самой газетой. Двое лысых членов компании — Леонардо и Дарвин — накладывают вето на этот шедевр остроумия. Довольно быстро все сходятся на менее разрушительном «убийце-моргуне». В этой игре участники тянут жребий. При этом тот, кому досталось быть водящим, то есть убийцей, ничем себя не выдает. Затем можно продолжать нормальный разговор. Когда «моргун» считает это возможным, он «убивает» своих партнеров. Убийство выражается в неожиданном подмигивании кому-нибудь втайне от других. Жертве полагается со стонами и воплями рухнуть на пол, чтобы на миг привлечь к себе общее внимание и затруднить вычисление «убийцы», чем и остается заняться поредевшей компании.