Изменить стиль страницы

Мне удается заинтересовать гостей. Чашки отставлены в сторону, о чае забыто, а мои гении, все как один, опускаются рядом со мной на колени и наклоняются к ковру. Обращаясь персонально к Леонардо, я предлагаю ему присмотреться к тому, насколько колышущийся ворс ковра похож на волнуемое ветром кукурузное поле или на рябь, идущую по водной глади. Вот бы еще проникнуть в тайны этих ежесекундно меняющихся узоров! Но — увы! — эта величественная тайна служит лишь фоном, на котором я веду свое собственное, куда более скромное исследование. Тема его — грязь; грязь, которая либо внедряется в глубины ковра и его нитей, либо остается лежать среди ворсинок на поверхности сетки основы. Эта грязь, кстати, и дает мне материал для повествования. О потемневших кончиках ворсинок я уже упоминала. Это просто до тривиальности. Но — смотрите сюда! Вот — кусочки сухих осенних листьев, неизвестно как попавшие сюда, вот другие объекты явно органического происхождения. Вот, глядите, личинка коврового клеща прогрызает себе путь в узком ущелье между двумя параллельными волокнами. Обычно этих личинок называют шерстяным медведем. Несмотря на довольно милое, безобидное имя, шерстяной червь — настоящий разрушитель. Здесь он только один — и то слава Богу. Давайте проследим, куда он направляется. Так и есть: в конце ущелья виден курган из нескольких склеившихся между собой ворсинок. Их удерживает в таком состоянии капля некоего плотного черного вещества, которое я определяю как смесь машинного масла с какими — то камушками и песчинками. Это сооружение возвышается над окружающей равниной, словно огромный купол храма злых сил.

Мои гении, пожалуй, излишне восхищены этим зрелищем. Это может стать опасным. Попробуем снизить накал бушующих в их умах страстей.

— Итак, господа, мы видим, что эффект общей загрязненности достигается поэтапными наслоениями грязи, что роднит этот феномен с произведениями кисти художника. — (Дальнейшее говорится ради удовольствия Де Хоха.) — Естественный цвет нитей и волокон ворса, как мы можем видеть, был приглушен нанесением органических и неорганических отложений, затем слегка припорошен пудрой пылевых фракций; кроме того, в отдельных местах мы имеем дело с грубым воздействием машинного масла и, наконец, с наложением окончательного блеска при помощи сверкающих частиц измельченного кварцевого песка и гравия. Все это существенно изменяет текстуру исследуемой поверхности и применяется лишь для того, чтобы создать на ней какое-нибудь темное пятно — едва ли не самый малозначащий эффект, возникающий в процессе развития Империи Мукора. Полагаю, что я сумела кратко изложить вам вводную часть отчета о своих исследованиях, и если у вас есть вопросы по сути дела или по отдельным деталям, я буду рада дать на них самый исчерпывающий ответ.

До меня доносится недовольный ропот, какие-то невнятные возражения. Кое-кто из гениев возвращается к успевшему остыть чаю. Первым открыто заговаривает Гальтон:

— Марсия, ты была великолепна. Представление того, что ты видишь, прошло кратко, изящно и на редкость убедительно. Лично я был особенно заинтересован твоим образом, идентифицирующим каплю масла как храм Сил Зла. Не могла бы ты сказать еще несколько слов на эту тему?

— Разумеется. По-моему, этот храм — форпост Мукора, его колонию, основанную на ковре с целью культивирования сил зла в моей гостиной.

А что до ее конкретной идентификации, то я полагаю, что умение читать узоры пыли — это дар, не чуждый многим людям. Приобретение устойчивого навыка требует в первую очередь смирения и усидчивости. Опытный критик, анализирующий грязь, вскоре приходит к осознанию того, что он или она не столько читает ее иероглифы, сколько сам пишет их. Я имею в виду, что до какой-то степени мы можем накладывать сетку координат нашего восприятия на весь этот хаос. Я бы хотела привести пример: это Гамлет с его облаком, которое «чем-то походит на кита». В этом примере мы видим явную неуверенность в чтении героем скрытых в хаотичности образов. Причиной такого неустойчивого проявления навыка дешифровки является, по моему глубокому убеждению, характеризующая героя интроспективная смиренность в ее наиболее яркой форме.

Теперь поднимает руку Блейк.

— Храм Сил Зла закрыт для моих пяти чувств. Мне не попасть туда, куда бредет шерстяной медведь. Заколдованные Атомы смеются над нами с капителей храмовых колонн. Что же нам делать? Мой Ангел, я вижу — ты плачешь. Чем мы можем тебе помочь?

— Я не собираюсь входить в этот храм. Мне нужно его уничтожить. Он излучает негативную эмоциональную тональность…

Присутствующие среди гостей писатели недовольно морщатся.

— Прошу прощения. Можете забыть обо мне, обычной домохозяйке, раз и навсегда, но сначала я выскажусь. Этот «храм» продуцирует вибрации, — (они снова вздрагивают и морщатся), — которые отравляют наши отношения с Филиппом. Нет, он ничего не говорил мне по поводу конкретно этого комочка грязи или какого-нибудь другого, но на подсознательном уровне это воздействие сказывается на его и моем настроении. — (Черт! Они опять корчат рожи!) — В любом случае я хотела бы избавиться просто от грязи, но сделать это не так-то легко. Машинное масло с песком очень трудно отходит от ворсистой поверхности. Пылесос здесь не поможет. Я пробовала шампунь и даже отбеливатель.

По-моему, я позволила себе что-то лишнее. Наверное, сказанного мною вполне хватит, чтобы они с чистой совестью попрощались и ушли. Нужно остановиться, пока не поздно.

Первым выдвигает предложение Тейяр:

— А сам Филипп разве не может помочь в решении этой проблемы?

— Полагаю, что ответ на этот вопрос известен всем заранее. Филипп понятия не имеет о том, как все это делается. Нет, мне нужна именно ваша помощь.

Среди тех, на кого я возлагаю особые надежды, — Дарвин. Сейчас он, подвергнув комочек грязи дополнительному минутному рассмотрению, обсуждает проблему с Леонардо. Де Хох беспомощно поливает грязь чаем и молча созерцает происходящие на ковре метаморфозы намокания. Гальтон и Тейяр вступают в напряженную дискуссию. Через несколько минут я наблюдаю в собственной гостиной показательный сеанс мозгового штурма. Я, конечно, пытаюсь следить за ходом обсуждения, но гении говорят слишком быстро и излишне сложно. То, что мне удалось ухватить — в основном со слов Дарвина, — я привожу ниже.

— Классификация — вот ключ к решению этой проблемы. Грязь никогда не подвергалась серьезной классификации. Чтобы понять, что подразумевается под настоящей классификацией, я приведу знакомый всем пример: классификация подобна наведению порядка. Это сродни раскладыванию валяющихся повсюду вещей по определенным для них ящикам, коробкам и прочим местам хранения. Ну, это напоминает то, как я, когда делаю уборку, складываю диванные подушки на диван, газеты — на журнальный столик и так далее. Так классифицируется каждая вещь в доме. Есть классы вещей с кухни, вещей из гостиной и так далее. Порядок расположения вещей в доме не менее важен, чем порядок слов в английском предложении. Посторонний человек может воспринимать долго не убиравшийся дом как невнятное бормотание на незнакомом языке. Каждая вещь — это не только знак самой себя, но также составная часть более крупной единицы коммуникации — комнаты. То же касается и грязи в комнате (кстати, комнаты философов и мудрецов — не исключение).

«Грязь» — это приблизительный бытовой термин, обозначающий целый класс аномальных объектов, нарушающих установленные схемы коммуникации в той или иной комнате. Другими словами, грязь общается с нами совсем не так, как, скажем, выложенные в идеальном порядке столовые приборы на скатерти. Этот провал в коммуникации, признанный такими мыслителями, как Леонардо и Дарвин, величайшим белым пятном западной мысли, обязан своим существованием частично слишком антропоцентричной классификации типов грязи, а также — использованию излишне эмоционально насыщенных терминов, например: «Грязь, провоцирующая мыслительную деятельность», или «Грязь, вызывающая чувство страха», или — наиболее простое и часто встречающееся определение — «Подавляющая грязь, грязь, вгоняющая в депрессию». Если копнуть поглубже, то выяснится, что корень проблемы лежит в недостаточно динамичном определении грязи, ибо — представьте себе! — у грязи тоже есть своя скрытая динамика. Прорыв на этом направлении возможен только при условии полной трансформации рамок референции. И этот вопрос решается не столько методами научного наблюдения и эксперимента, сколько внесением изменений в парадигмы, к которым эпистемологический рывок приведет в том случае, если…