Впервые они так близко подошли к возможности разрыва. Будущее — без семьи, без любимой женщины — пугало Шаляпина. «Жизнь моя, о какой я мечтал, сломалась», — написал он в конце. Он хотел уехать на Волгу.
Потратив несколько часов, Иола Игнатьевна все же дочитала это письмо до конца. Была глубокая ночь. В доме Козновых все спали, а она все сидела в своей комнате, как будто окаменев, глотая слезы несправедливости и обиды.
Ее жестоко упрекали — и кто же? Человек, которому она отдала всю себя, на которого перенесла всю надежду на любовь, на честную и достойную жизнь. Человек, которого она бесконечно любила, решился оскорбить ее, затронув самую чувствительную сторону ее души — ее честь. Неужели за семь лет знакомства Шаляпин так и не понял, насколько его Иоле выше всех этих «бесконечных низостей человеческой жизни»?
Шаляпин подозревал ее в неверности, вернее, в готовности совершить этот акт. Она не стала оправдываться. Если он думает, что она не изменяет ему только потому, что боится быть уличенной, значит, он слишком мало знает ее.
Он обвинял ее, что она не понимает его, не знает его душу.
«…Сказать по правде, ты не открывал мне души своей, — отвечала ему на это Иола Игнатьевна, — наоборот, кажется, ты избегаешь меня, ты скрываешь от меня свою душу, это ты отдаляешься от меня и предпочитаешь все остальное своей Иоле. Я не ищу никого, ничего не желаю, я дома с моими детьми, с нетерпением жду тебя, желаю тебя, а ты не идешь, не идешь, чтобы открыть мне свою душу, которую я так желала бы узнать и которую, к несчастью и к большому моему сожалению, вижу, что ты доверяешь кому-то другому или другой, а не той, которой бы ты должен доверять и с которой должен делить радости и боли и всю жизнь…»
«В те семь лет, что мы знакомы, — продолжала она, — ты должен признать и согласиться, что я от тебя не имела ничего, кроме слез и неприятностей (были очень короткие моменты счастья), и, несмотря на это, я все вынесла и простила, потому что всегда любила тебя, потому что всегда ждала момента, когда ты изменишься и когда ты полностью вернешься ко мне, когда ты узнаешь преимущества настоящей семьи, которая тебя по-настоящему любит, как твои бедные дочери, которые ни в чем не виноваты».
Ее письмо к Шаляпину было не менее длинно, чем его к ней, но более разумно, рационально. Она могла бы ответить на каждый пункт его обвинения. Ей было не в чем оправдываться. Но за чувством оскорбленного самолюбия она так и не увидела главного — его растерянности, его — несмотря ни на что! — любви к ней, его раненой души… Письмо Шаляпина лишь обидело ее — оно еще раз показало ей, что ее Федя слабый человек и что он совсем не понимает ее. Но как ни больно и ни обидно было ей, она всегда была готова простить Шаляпина. Да и как могло быть иначе? Ведь она любила его…
Свое письмо Иола Игнатьевна отправила Шаляпину на следующий день после того, как он спел «Фауста» в Большом театре. Не хотела волновать его перед выступлением. Начиналась обыденная жизнь. Как бы между прочим она упомянула в конце о том, что собирается в Москву, но сначала заедет в Новодевичий монастырь на могилку Игоря. Зная, что Шаляпин скоро должен петь Владимира Галицкого в «Князе Игоре», она просила оставить для нее один билет. Если этого нельзя сделать, она согласна посидеть в его уборной, лишь бы увидеть его в этой роли…
Что же касалось дальнейшего выяснения отношений, решать их судьбу она предоставила Шаляпину. Свой выбор она сделала давно, а как поступить ему, пусть он решает сам: «Как только мы встретимся и я увижу твое лицо, я все пойму без слов…»
После смерти любимого сына Иола Игнатьевна чувствовала себя особенно одинокой. Единственный человек, с кем она могла поделиться своими переживаниями, — ее мама — был далеко. Джузеппина Торнаги была уже немолода и к тому же больна. Она быстро уставала, долгие путешествия из Италии в Россию были для нее тяжелы, поэтому она могла только издали молиться о дочери и посылать ей свое родительское благословение.
Когда Игорь заболел, Иола Игнатьевна сразу же сообщила об этом матери. Та ответила, что молится за внука, но было уже поздно: несчастный ребенок умер.
Из Сальсомаджиоре, где она проходила курс лечения, Джузеппина Торнаги сразу же написала дочери, что она не имеет права падать духом и предаваться отчаянию. Надо просить у милосердного Бога сил, чтобы вынести все трудности и испытания. У нее есть долг перед семьей, у нее еще есть две дочери, а потому она должна успокоиться сама и успокоить Федю. Бог даст, у них еще будут дети! А если она будет мучиться и терзаться, Игорю будет плохо на небесах.
Тяжелая, тернистая жизнь, полная трудностей и испытаний, сделала Джузеппину Торнаги философом. «Но дорогая моя Иоле, — убеждала она дочь, — необходимо понять, что все мы здесь для того, чтобы уйти, и те, кто покидают эту землю быстрее, более счастливы, ибо они не испытывают мучений этого существования…»
Но Джузеппина Торнаги многого не знала. Ее Иоле потому и плакала, и отчаивалась, что смерть «их бедного ангела» показала ей, что все, что связывало ее с Шаляпиным, разрушено, уничтожено. Никаких преград для разрыва больше не существовало. Каждый из них остался со своим горем один. Страстно любя друг друга, они не смогли объединиться перед лицом несчастья, выдержать испытание достойно.
«Я чувствую себя настолько измученной, как будто уже умерла, — писала Иола Игнатьевна в октябре 1903 года Шаляпину в Петербург, куда он уже отправился на гастроли. — Во мне не осталось жизни, не осталось энергии. Я, как идиотка, не могу прийти ни к какому решению, бывают моменты, когда мне кажется, что жить незачем, и в голову мне приходит мысль оборвать жизнь, в один момент покончить со всем. Но я думаю о том, что у меня есть мать, брат, у меня еще есть две дочери, которые меня любят, и потерять меня будет для них слишком тяжело… Я так одинока с моими страданиями, с моими переживаниями…»
Письмо это рассердило и обидело Шаляпина. Призыва о помощи он понять не сумел — ухватил лишь то, что лежало на поверхности. Значит, она будет жить ради мамы, брата, детей, а он? Он?! Он совсем ничего для нее не значит? Он, который может воплотить на сцене образы царя и простого крестьянина, понимает их чувства и переживания, плачет их слезами и радуется их радостью, понимает чувства и переживания стольких людей, не может понять одного-единственного человека — свою жену? Она отказывает ему в этом! «О! как это тяжело мне, как тяжело!.. Слезы наворачиваются на глаза в этот момент, и я чувствую себя таким несчастным», — написал он в ответ.
В Петербурге Шаляпин жил тихо. Пирушки на время были забыты. Он почти нигде не бывал. После спектаклей возвращался в свою одинокую комнату, где его никто не ждал, и эта комната навевала на него тоску и грусть, заставляя о многом задуматься.
Несмотря на все неприятности, которые он доставил жене, Шаляпин безумно любил ее. Но сейчас он начинал понимать, что за все его безответственные поступки должна наступить расплата. Иола Игнатьевна могла разочароваться в нем, разлюбить его. Эта мысль не давала ему покоя, а между тем нечистоплотные люди, не гнушаясь даже горем, которое он только что пережил, писали ему анонимные письма о том, что Иола Игнатьевна им недовольна и если она встретит подходящего человека, она оставит его…
Поверить в это было невозможно, но испуганный, отчаявшийся Шаляпин готов был верить всему. А вдруг это правда, думал он, вдруг его Иоле, за которую он готов был отдать жизнь, действительно уйдет от него? Ему приснился страшный сон: Иоле покидала его, и когда он спросил, кто ее избранник, она ответила: «Это человек, понимающий мои страдания и переживания…»
Возможность разрыва между ними все еще оставалась весьма вероятной, и нервы Шаляпина были напряжены. Он устал бороться, устал оправдываться, он только хотел, чтобы она услышала его: «В конце скажу тебе, поступай, как хочешь, хочешь верь мне, хочешь не верь, но я говорю тебе искренне, как перед Богом, что я тебя люблю и в моей жизни есть только мои дети и ты, это истинная правда, но ты можешь делать со мной все, что захочешь, потому что моя жизнь кончена…»