– У меня тали стащили.

– Чего?! Да ты что, Гайкин, ядрена корень, с ума сошел?! Я же тебя под суд! Я же… Я же тебя в Сибирь! – орал прораб так громко, что временами заглушал дизель – генератор.

– Я только на минуту отошел…

– «На минуту!» А может это ты сам их и стащил? Продал, а деньги пропил! А, Гайкин?

– Что вы такое, Игорь Леонидович, говорите? Будто меня не знаете.

– Знаю, Гайкин, знаю. Знаю так же, что судно завтра сдавать надо. А ты своей бесхозяйственностью нас всех под монастырь подведешь! Иди к директору, ему все объясняй.

– Может, взял тали кто из наших? Вернет, может быть…

– Ты что, Гайкин?! Вернут, как же! Дуй к директору. Может и простит тебя – ты, вроде, на хорошем счету.

Давно не бывавший «на ковре» Иван перед директорской дверью замялся. Тихо постучавшись, он боком протиснулся в кабинет.

В кресле сидел Аванес Аркадьевич Магарычан и с тоской смотрел в окно.

Вчера он вывез на грузовике с территории завода десять ФСок для своей строящейся дачи и буквально сразу же напоролся на главу города Погорелкина, который в окружении свиты совершал обход своих владений. Скандал вышел большой. И неизвестно было, чем все закончится, поскольку отношения между двумя этими серьезными людьми и раньше были напряженными. Оба крали. Крали много. И каждый считал другого своим конкурентом, поскольку город был маленький, особо не разбежишься.

Сейчас Аванес Аркадьевич страдал. Страдал от того, что не мог прямо сейчас раздавить господина Погорелкина, как какого-нибудь клопа. А даже напротив, ждал не раздавят ли его самого.

В такой вот не лучший час зашел Иван Гайкин к директору.

– Я по поводу талей… – еле слышно начал слесарь.

– Чего тебе? – рассеяно спросил Магарычан, косясь на вошедшего.

– Тали сперли, – продолжил Иван, слегка прибавив голоса.

– Какие еще, на хрен, тали?! – словно очнувшись, взревел директор.

– Полутонки, – оробев, ответил Иван.

– Да ты что, издеваешься что ли?! Тут дела такие творятся, а ты с какими-то талями!

– Так судно же… Регистру сдавать…

– Да пошли вы все вон со своими пароходами!

– Как это «вон»? – опешил Иван.

– Вон отсюда!

– Вы на меня, товарищ директор, не кричите! Я двадцать пять лет верой и правдой…

– Вере! Вера! – позвал Магарычан секретаршу и когда та, словно пуля, влетела в кабинет, сказал:

– Вот этому м… чудаку… как твоя фамилия? Вот этому Гайкину объявить строгий выговор и лишить премии. Напечатай приказ, я подпишу. А еще раз здесь появится – уволить!

Гайкин, потрясенный вопиющей несправедливостью, подталкиваемый мягкой Вериной грудью, покинул кабинет.

Глава 3

Когда Иван Гайкин вышел из междугороднего автобуса, доставившего его в город Зеленодар, он абсолютно не знал, что делать дальше.

Еще с утра в нем, как вода в самоваре, кипела злость на несправедливость начальства. Он взял у мастера отгул, собрал кой-какие вещи и, оставив жене записку, поехал в областной город. Там, по его мнению, он мог рассчитывать на понимание и помощь.

Однако, по прибытии на место, уверенность и здоровый пролетарский гнев куда-то улетучились, оставив вместо себя люмпенскую робость и пустоту в голове.

Побродив по окрестным дворам Гайкин, которому стало стыдно за свою трусость, сел в трамвай и поехал в центр города. Он был настолько растерян, что даже не проверил, счастливый ли билет.

Выйдя из вагона на центральной улице, Иван зашел в небольшой сквер, опустился на скамейку и положил на колени свой походный рюкзачок. В нем он хранил инструменты, болты, гайки, разнообразные проволочки и шайбочки. Этот вдрызг стертый брезентовый мешок, латанный-перелатанный, когда-то давно ему подарили родители на окончание школы. С тех пор Гайкин с ним расставался разве что только в ванной комнате. Он исправно, из года в год, пополнял его содержимое. Рюкзак тяжелел и его возможности, соответственно, увеличивались.

Покрутив в руках рюкзачок, и от этого несколько успокоившись, Иван посмотрел своими добрыми, как у уставшей лошади, глазами на купающихся в луже воробьев, тяжело вздохнул и задумался.

Мысли покрутились у него в голове и не обрели сколь заметных очертаний. «Может спросить у кого-нибудь?» – подумал он.

Мимо проходил грузный молодой парень. У него из уха торчал какой-то провод. Он смотрел прямо перед собой и беззвучно шевелил губами.

«Этот не подойдет. Может он больной какой?»

Следом шел высокий и худой старик. Он замахнулся на воробьев тяжелой тростью и, когда птицы испуганно разлетелись, зло засмеялся.

«Да и этот что-то не очень…»

Дальше шла немолодая женщина. Она несла два огромных пакета с чем-то съестным.

Гайкин поднялся ей навстречу.

– Мамаша, а вот, к примеру, что сделать, если на работе несправедливость?

Тетка нисколько не удивилась вопросу слесаря. Она остановилась, поставила пакеты на землю, достала из-за пазухи огромный носовой платок и стала им обмахиваться. Через пару минут, когда Гайкин уже потерял надежду услышать ответ, она, закончив махать, писклявым голосом, несоответствующим ее мощным телесам, сказала:

– Эта, значится, в ЖЭК надо идти.

– А почему в ЖЭК?

– А я всегда туда хожу, ежели что. Пошли, любезный, я тебе покажу. Сумки не поможешь донести? Умаялась я совсем.

Через триста метров показался теткин дом. Донеся поклажу до ее квартиры, которая оказалась аккурат на девятом этаже (лифт, естественно, не работал), Гайкин вытер пот и спросил:

– А контора-то где?

– Ах, да, контора, – как-то вяло спохватилась тетка, – выйдешь из подъезда и направо. Как дом закончится, дорожка будет. По ней и иди. Она выведет.

Пойдя в указанном направлении, Иван кроме будки приема металлолома ничего не обнаружил. Вести разговор с женщиной в синем халате о превратностях рабочей жизни было бесполезно, но Иван его начал:

– За тали меня наказали. А я их не крал! Кто угодно скажет.

Приемщица, уставшая за день от железяк, с удовольствием подключилась к разговору. Через пятнадцать минут доселе незнакомые люди знали друг о друге практически все, включая тайны ранней молодости.

– А чего же ты, Иван Петрович, в суд не обратился?

– Пусть судят тех, кто тали спер! А мне надо, чтобы выговор сняли и премию вернули.

– Ну, тогда тебе в газету какую-нибудь надо. Вот, хотя бы, в «Зеленодарский рабочий». У меня там племяш охранником работает. Я тебе адресок напишу.

Вооруженный бумажкой, Гайкин, неизвестно почему, приобрел уверенность в себе.

Расталкивая прохожих, он в десять минут добрался до искомого заведения. Передав охраннику привет от тети, вошел вовнутрь.

Лишь только он переступил порог областного СМИ, его тут же подхватил вихрь внутренних перемещений сотрудников. Готовился очередной номер. Журналисты метались так яростно и непредсказуемо, словно их только что ужалили злые дикие пчелы. Каждый с трепетом нес свой материал, показывая его поочередно ответственным работникам, от которых зависело появится ли сей шедевр на страницах газеты или нет. Причем, сам процесс написания статей занимал от силы полчаса. Все остальное рабочее время уходило на попытки авторов пристроить свои «детища» в очередной номер. Иногда из директорского кабинета выглядывал похожий на корсара главный редактор Опечаткин. Он хмуро оглядывал помещение (при этом весь редакционный народ тут же замирал как в детской игре «Море волнуется раз») и вновь скрывался за тяжелой дверью.

В очередной раз выглянув из кабинета, Опечаткин заметил сиротливо стоящего у стенки Гайкина. Главред зло посмотрел на него, потом показал на Ивана пальцем и громко крикнул:

– Вы! Да, да, вот вы! Зайдите!

Слесарь, робко ступая, проследовал в кабинет. Редактор принял посетителя стоя.

– Из народа?

Иван оглянулся, определяя один ли он в кабинете, и к нему ли обращается строгий господин, ответил почему-то по-военному:

– Так точно!