– Я не стану. Йоав не причинил мне никакого зла.

– И правильно, шансы победить боевого генерала, которому предана армия, минимальны, аркадаш. Но это – твоя история. Я не знаю, какова твоя матрица и ее резистентность, и есть ли она вообще… ты называл ее волей Бога, так?

– Так, – растерянно проговорил я.

– Наука, как видишь, не поняла этого механизма и до моего времени: почему история идет этим или тем путем. Наш эксперимент – только маленький степ в этом направлении. Но ты свободен в выборе. И Джулия свободна. И Шломо, и каждый из нас. Что будет дальше, мы не знаем наверняка. Только экстраполируем тренды.

– Но твой мир – не просто экстраполяция. Это реальность.

– Мой мир – реальность, сложившаяся в результате действия миллиардов людей. И ты, и Джулия тоже среди них. Как поступите вы завтра, если вернетесь домой – я не знаю. Может быть, совсем иначе, чем поступили в моем мире. И если иначе поведут себя миллионы – тренд может измениться. А в критических точках бывает, что достаточно тысяч, или сотен, или десятков… иногда что-то меняет даже один человек. Ваше будущее вы определяете сами.

– Или воля Божья.

– Или вы вместе с волей, – он впервые за время разговора улыбнулся, – а мне пора. Мой выброс произойдет через четыре часа, мне надо завершить кое-какой бизнес, сделать медикацию и подготовить специмены… образцы.

– Успеха тебе, – улыбнулся я в ответ, – и спасибо за всё.

– Не за что совсем, – ответил он, – а успех пригодится. Примерно один дайв-ап из двадцати катастрофичен, а два других приблизительны. Техника пока очень несовершенна. Вроде первых аэропланов…

– Удачи!

Мы крепко пожали друг другу руки. Вот уж не думал: выходит, этот сухарь, этот экспериментатор – он жизнью рискет? Вот уж не подумал бы… Или может промахнуться мимо своего времени? И только тут до меня дошло… а если бы эксперимент окончился иначе – он бы тогда попал в совсем другое будущее! Как у Брэдбери с бабочкой.

– Слушай, погоди… а если бы всё удалось… так мир бы неузнаваемо изменился!

– Конечно.

– А в какое бы будущее тогда вернулся ты?

Он рассмеялся:

– При успешном дайв-апе – в то самое, из которого пришел. Миры ветвятся, я же говорю. Здесь мы бы создали экспериментальный мир, следили за ним в ключевых точках. Извлекали бы важные уроки. Возможно, кто-то из исследователей стал бы рефьюдежром… беглецом. Поселился бы в этом мире навсегда, если бы понравилось, но таких случаев пока не было. А исходный мир в любом кейсе-мейсе остается нетронутым. Но иногда хронодайверы промахиваются. Не то время или не тот мир, а возвращать их пока не научились. Зато всегда почему-то та же самая локация.

– И еще раз: удачи тебе! Точного всплытия!

– Спасибо. И вам – удачи в этом мире… или лучше возвращения в свой! И успеха в том… чтобы дальше в нем все сложилось благополучно. Лучше, чем у нас!

– Спасибо!

И мы разошлись. Я уже не знал, сопереживал я ему или нет… С одной стороны, все здешние жители для него – подопытные кролики, мы с Юлькой – досадная помеха. А с другой – он ведь первопроходец, вроде Амундсена и Скотта, рискующий собственной жизнью ради науки. И кем он прежде был для меня? Такая же помеха или подмога, по сути, и только. Личности я в нем в упор не видел… до этой минуты.

Только размышлять об этом было уже некогда – народ звали за стол. Я немного беспокоился насчет Юльки, но если ее позвали к Давиду, значит, все-таки плохо с ней там не так обойдутся… да и она вряд ли будет в царских покоях чувствовать себя несчастной и одинокой (а это, как оказалось, намного страшнее всякого «не такого» обхождения).

В жизни всегда есть место празднику. Только в эпоху, когда не было никакого видео-аудио, когда даже и книжку почитать – доступная немногим роскошь… что оставалось делать простому человеку, как не есть, пить и веселиться? Вот мы и ели и пили. Вчера за Адонию, сегодня за Соломона. Жареные на вертеле барашки и козлята, печеная говядина, даже фаршированные голуби, а к ним горячие лепешки, пряные травы, оливки в соусе, молодые сыры, подсоленное кислое молоко и разведенное водой вино очень среднего качества… всё то же праздничное меню трехтысячелетней давности. И я вдруг понял, что всё бы отдал, например, за обыкновенное эскимо на палочке, облитое шоколадом. Или за сковородку жареной картошечки, румяной такой, со шкварочками. За горбушку черняшки, и чтобы ломтик ветчинки на нее положить, или ароматного такого сыра… Или, на худой конец, за пачку чипсов и бутылку самого обычного пива!

И это на пиру, где чествовали юного Соломона и отца его Давида! Где рассказывались великие истории и пели песни о битвах с филистимлянами, о победах над моавитянами, о взятии Раввы, столицы аммонитян, и о том, что сам Левиафан не остановил бы давидово войско, если бы пробудился ото сна и пошел войной на род людской. Представляете, до чего я там дошел? И до чего народ допился? Безо всякого пива с чипсами.

А вот насчет пачки чипсов – это было как нельзя более уместно. В самом деле, предупреждение Ахиэзера звучало достаточно прозрачно. С Йоавом, моим непосредственным командиром, мне лучше не встречаться – а ведь придется. На защиту Соломона полагаться было рано, на вмешательство Давида – поздно. Оставалось одно: пересидеть всю эту смуту в тихом каком-нибудь месте… А такое место сначала надо было найти! Вот тебе теория и практика спецопераций.

И значит, завтра, чуть свет, предстояла мне дальняя дорога. Да и Юльку правильней всего было захватить с собой, чтобы тут с ней ничего не случилось… В общем, заховать пару-тройку лепешек, а с ними и сыр потверже, и даже кусок мяса мне удалось без лишнего шума. Не принято тут так делать, но мне, кажется, простили – а я плел что-то про срочное поручение, что завтра с утра в путь-дорогу и безо всякого провианта. Так что в наше уютное семейное гнездышко я возвращался как настоящий добытчик, с провиантом.

57

Честно говоря, я не слишком надеялась, что мою дерзкую просьбу вообще удовлетворят, а уж тем более – так быстро. Следуя за Тавитой по дворцовым переходам, я пыталась хоть чуточку собраться и включить голову. Откровенно говоря, после всех этих бурных событий и бессонной ночи чувствовала я себя разобранной на части и дорого дала бы за возможность беспрепятственно вздремнуть минут шестьсот. Но не было у меня не только шестисот минут, но и шестидести, и даже шести…

Машинально отметив про себя, что мужская половина по убранству мало чем отличается от женской, я притормозила, чуть не впечатавшись в Тавиту, перед тяжелой пурпурной завесой, закрывавшей проход… куда? Судя по тому, что перед ней стояли два воина при мечах, покои были явно царские. Неужели действительно моя безумная мечта исполнится? Нет, это было бы слишком хорошо, так не бывает…

Меж тем, моя провожатая шепнула на ухо правому стражу несколько слов, тот издал клекочущий возглас и подвинулся, а Тавита довольно чувствительно ткнула меня куда-то под правую ключицу.

– Ну что ты стоишь? Иди. Только не утомляй царя, он слишком болен…

Два шага на подкашивающихся ногах, и вот я уже внутри, в сумеречной комнате, окна которой прикрыты завесами, почти полностью скрывающими бледный зимний свет. В нос ударил резкий аромат незнакомых благовоний, а неведомо откуда возникший человек – видимо, кто-то из слуг, а может, родственник, ступающий мягко и неслышно, едва слышно прошелестел «Подойди ближе, не бойся, царь хочет тебя видеть».

Царь? Меня? Нет, такого быть не может… Кто я такая, чтобы сам Давид, царь израильский, захотел увидеть бестолковую московскую художницу, до рождения которой еще почти три тысячи лет? Сглотнув внезапно возникший в горле комок, я сделала три мелких шажка и остановилась перед ложем с высоким изголовием, на котором едва угадывался даже не человек, а, скорее, тень человека. Горбоносый профиль, седые спутанные кудри… Нет, в этом древнем старике не было и тени от того юного пастуха, чей скульптурный портрет, увиденный в далеком детстве, заставил меня учиться лепить и рисовать… Вот и замкнулся круг, Царь. Ты сделал меня тем, кто я есть, тебя я хотела изобразить, в детском самомнении резко замахнувшись на соперничество с самим Микельанджело. Только в отличие от знаменитого тосканца мне все-таки довелось увидеть тебя живым… Пока еще живым…