Прежде всего, очень сильно отличались начальные условия. Как я и представлял себе, постоянной армии у Давида практически не было. В случае большой войны собиралось по всей стране ополчение, так что я хоть и был назначен сотником, но никакой сотни у меня под началом не было, и взять ее было пока неоткуда. Еще несколько таких же офицеров жило в небольшой нашей столице и ее окрестностях, остальные были рассеяны по стране, как и рядовые воины. Вот нападут филистимляне – соберется ко мне постепенно, за пару недель, человек сто, или пятьдесят, или двести, уж как получится, вооруженных чем попало и примерно так же обученных. Вот их-то я и поведу в бой, если другого командира у них на тот момент не случится. Радостная перспектива.

В Иерусалиме и его окрестностях квартировали только два отряда постоянной боевой готовности, и оба состояли не из израильтян. Называли их тут «керетеи» и «пелетеи», и кем они были по происхождению, я так до конца и не понял. Похоже, что это правнуки тех самых молодцов, которые разнесли в свое время в щепки Угарит, и даже может быть, что их названия указывали на Кипр и на тех самых филистимлян, с которым воевать мы и готовились. Друг с другом они говорили иногда на своих каких-то наречиях, явно не семитских, но и еврейским владели свободно, я даже акцента не замечал.

Воевать эти два отряда, впрочем, особенно и не собирались. Их задача была – охранять царя, и такое решение сразу показалось мне очень логичным. Набери Давид свою стражу из израильтян, пусть даже из своих сородичей, из племени Иуды – не миновать тогда распрей и дворцовых переворотов. Вон, родной сын Авессалом и то восстание против отца поднял. У нас Римских пап тоже издавна охраняют швейцарские гвардейцы, хотя среди самих пап швейцарским происхождением никто пока не отмечен, и вообще основная религия в этой стране – протестантизм. Видимо, самый верный слуга для правителя тот, кто лично обязан ему всем, кому нечего ждать от других ни на далекой родине, ни в стране, где он служит. Такого ни задурить, ни подкупить не удастся – он понимает, что его голова при смене власти полетит первой.

И особенно логичным показалось мне, что этих отрядов было сразу два. Допустим, забастуют керетеи – так сразу поспешат выслужиться за их счет пелетеи. Возникнет среди пелетеев заговор – керетеи встанут железной стеной. Может, и во времена д’Артаньяна, по крайней мере, как это описывает Дюма, так и обстояло дело, с этими мушкетерами и гвардейцами, вечными соперниками на одной и той же службе?

Так что было у Давида ополчение, то есть просто мужики, которые живут своей жизнью и при необходимости берут в руки оружие, и была дворцовая стража. А еще были Трое, и были Тридцать – ближайшие сподвижники и соратники, друзья самого Давида со времен его юности. Кто-то из них уже умер, и почти все состарилось настолько, что в походы ходить не могли, но по-прежнему считалось, что уж эти-то Тридцать, и особенно Трое (Йошев, Элазар и Шамма – три таких же, как и царь, старика), уж они-то точно выйдут на любую битву и всех победят. Что бы там ни планировали мы с Йоавом, как бы ни распоряжались – вот придет один из них, скомандует по-своему, и кто за кем в данном случае пойдет, еще не известно.

Да плюс мелкие полусамостоятельные отряды по всей стране, подчиняющиеся местным старейшинам и прочим авторитетным людям. Их вообще никто не мог ни сосчитать, ни проконтролировать, но предполагалось опять-таки, что в случае большой войны они явятся куда надо.

А собственно, чего я ждал? Регулярной армии? То, что было в наличии, во всяком случае намного превосходило угаритское воинство по качеству. От меня тут действительно ждали помощи, и я готов был эту помощь оказать: научить хотя бы самых активных и способных азам проведения спецопераций. И таких, на самом деле, нашлось для начала достаточно даже из того случайного набора людей, оказавшихся в Иерусалиме, а кто-то еще мог присоединиться со временем.

Только они ждали, что я их быстро обучу каким-то отдельным трюкам, а уж как их применять, они сообразят сами. Я пытался читать что-то вроде лекций по военному искусству (не то, чтобы я был его знатоком, но все-таки тридцать последующих веков кое-какие наработки дали), но это совсем никак не воспринималось. Ты показывай, куда и как бить… Да и ладно бы с ней, с теорией, я пытался внушить им представление не только о личной доблести и геройстве, но и о тщательном планировании операции и железной дисциплине.

И уже через три дня таких тренировок (это значит – с рассвета до заката, а поесть нам в поле приносили) я понял одну простую вещь: если они, как мальчишки, хотят играть в войнушку, то в нее мы и будем играть. Но только по правилам. Разобьемся на два отряда, будем отрабатывать наиболее типичные ситуации: засада на дороге, диверсия на охраняемом объекте, похищение важной персоны. Только оружие будет учебным, чтобы без травм, и с имитацией ударов. Но все остальное всерьез: одна сторона защищается, другая нападает.

Эту идею мои «курсанты» восприняли радостным ревом.

– Ну вот завтра и попробуем, – сказал я.

– Завтра не получится, – ответил один из них с некоторым сожалением на лице.

– Почему?

– День субботний, – ответил он.

Я и отвык считать дни в этом мире! И в самом деле, если март отличался тут от июля или декабря погодой, то суббота ничем не отличалась от среды, да и слов-то я таких не слышал прежде. Странно, мы были в Дане, мы странствовали с израильскими купцами – неужели ни разу за всё это время не выпадала суббота? Или… или они просто не обращали на нее никакого внимания? И значит, единственная точка на всей планете Земля, где у людей бывает раз в семь дней обязательный выходной – это там, где мы сейчас находимся? Ничего себе…

– Да, конечно, – ответил я, – я и забыл дни считать. В самом деле, суббота.

И это было очень даже хорошо! И с Юлькой пообщаемся, а то и не видим друг друга практически, прихожу уже затемно, вымотанный до предела. И, в конце концов, посмотрим на город! А то утром – на тренировку, вечером – обратно, всё по одной и той же тропинке. Даже Скинии еще не видел, вот, как раз повод будет посмотреть…

Утром, конечно, хотелось подольше поспать. А потом еще немножко подремать. А потом… да мало ли чего хотелось, времени уже не было! Меня же ждали на субботнее жертвоприношение! И Юльку, кажется, тоже.

Я выпрыгнул из постели, срочно стал одеваться. Юлька уже не спала, но еще и не встала… «Давай, давай», – поторапливал я ее, – «а то всё самое интересное пропустим!» Но отчего-то она энтузиазма моего не разделяла и вообще смотрела как-то неласково. Ладно, кто их разберет, этих женщин, что у них там за перемены настроения!

Мы все-таки немного опоздали – когда мы пришли, богослужение уже началось. Скиния, как оказалось, стояла буквально в двух шагах от городских стен на ровной площадке, и совсем не там, где собирались храм – да я ведь проходил мимо нее не раз по дороге на наши эти учения, только я и не думал, что это была Скиния. Довольно ветхий шатер скромных таких размеров за полотняным забором – я-то полагал, там что-нибудь хозяйственное! Тем более, что оттуда периодически пахло горелым мясом. Оказывается, приносили жертвы!

Юльку пришлось оставить среди женщин, а меня мои сослуживцы потащили дальше, туда, где стояло наше воинство. Впрочем, столпотворения не было – это ведь была самая обычная суббота, никакое не празднество, да и погода подкачала, так что пришли к Скинии лишь жители Иерусалима и ближних окрестностей, и то далеко не все. Народ стоял на открытом месте, переминаясь с ноги на ногу под холодным дождем, а из-за полотняной ограды доносилось какое-то торжественное и немного заунывное восточное пение. Слов было и не разобрать с непривычки.

Потом протрубил рог, и еще раз – и тут же запахло жареным мясом. А мы-то как раз не завтракали… интересно, у них тут что, как в наше время, не принято есть, пока жертву не совершат? Похоже, что так. А и в самом деле, если жертва – трапеза для всей общины, да еще и такая, на которую Бога пригласили, как можно собственными бутербродами перед тем напихиваться?