Итак. Минимум – трое. Предпочтительно – не однополые. От десяти до семнадцати лет. Обязательное условие: ни алкоголем, ни наркотой не балующиеся. Это заказчик легко проверит. Если что - цена падает втрое. За каждый дополнительный экземпляр – плюс треть оговоренной суммы.  Завтра с утра первая часть денег будет у него на счету. Что еще? А, да – ПДА. Персональный миникомпьютер, он же средство связи. За двое суток до возвращения выйти на связь, доложить ситуацию и получить указания о способе передачи. Дальше – свобода и обеспеченная жизнь. Все.

     Следующим вечером Пряжка обиженно заявил Леонтьеву: «Что, Димон, загордел совсем? Не заходишь, забыл меня! Что там твои малые-то пишут, давненько ты мне их писем не читал. Заходи, приноси цыдульки ихние, послушаю, порадуюсь, как детки-то растут».

     А через пару недель выправил себе прапорщик отпуск по состоянию здоровья и отбыл в родные края. Димке Леонтьеву он обещал навестить по дороге его оболтусов, передать записку и гостинцев от брата.

      И только уже засыпая на верхней полке поезда, слушая стук колес и глядя на убегающие от него фонари, Пряжка понял: а ведь он ни на что не соглашался. Его и не спрашивали.

                                                        Дети 

                                                           1

Клавка торопливо бежала, привычно прыгая через переплетающиеся под ногами рельсы. Настроение было хоть куда – сегодня Армен-палаточник пребывал в ностальгическом настроении. В связи с этим он задарил ей целый пакет хот-догов,  не раскупленных пассажирами за последние дни. Хороший дядька -  всегда что-нибудь подкидывает и никогда не пристает, как другие. Только вздыхает и вспоминает жену и четырех дочек, оставшихся на исторической родине. Скучает по ним, бедолага.

     Теперь девчонка бежала к своим, одной рукой прижимая к животу пакет с едой, а другой пытаясь удержать за горлышки две выворачивающиеся из пальцев бутылки газировки. Обогнув пассажирскую платформу, она юркнула в узкий проход между двумя порожними товарняками. Еще немного пропетляла между разнокалиберными вагонами и, наконец, попала в тупик, где они с ребятами обжили один из старых пассажирских вагонов.

     Странно, но никто не выскочил к ней навстречу, чтобы первым ухватить что-нибудь вкусненькое.

-Э-э-э-й, народ! – крикнула она – Жрать принесли! Никому не надо, что ли?

Из окна вагона высунулась всклокоченная белая голова Толика.

- Клав, где ты бродишь-то? – возмущенно пропищал братец – Дуй сюда быстрее, тут у нас такое!

     С этими словами голова втянулась обратно и больше не показывалась. Задыхаясь от злости, Клавдия полезла на подножку, закинув вперед себя колу.

«Ну, гады! Паразиты!  Ни крошки не получите у меня!  Сама все сожру, даже если лопну!» - роились в голове оскорбленные мысли.

     Даже не пытаясь поднять с пола опостылевшие бутылки, она протиснулась в вагон. Они с ребятами давно выломали стенки нескольких купе и устроили одну большую «залу»  для посиделок. Остальные купе в конце вагона остались нетронутыми и назывались у них «кабинетами».

     Ввалившись в помещение, Клавдия остолбенела. Самодельный стол, занимавший центр комнаты, просто ломился от разной вкуснятины. Колбаса нескольких видов, растерзанная копченая курица, какие-то разноцветные пакетики, шоколадки, соки, апельсины – это только то, что бросилось в глаза первым.

     Девочка притулила свой жалкий сверток на дерматиновый диванчик, стоявший возле стола, и огляделась. Все были на месте: ее младший брат Толька, подружка-соседка Ниночка, верный рыцарь и по совместительству старший Нинкин брат Витек и, конечно же, Гена. Куда ж без него-то? Гена был среди них самым старшим. Ему уже стукнуло шестнадцать, но умственное развитие у парня остановилось на уровне трехлетнего ребенка. Зато силушкой природа не обделила убогого. Если уж здоровенный, курносый, веснушчатый Геннадий  начинал махать  пудовыми кулачищами, то сметал с лица земли все, что шевелится и уже не шевелится. Тетя Тамара, его мать, кассирша из привокзального универсама, давно махнула рукой на сына. Спецзаведений для таких, как он,  поблизости не было. Дома умом обиженного бугая не удержишь,  а Клавку он, на удивление, слушался. Бедная женщина лишь одевала, кормила и обстирывала сыночка, а за одно подкармливала и всю компанию за то, что присматривали за убогим. Клавдия иногда удивлялась странному промыслу судьбы. Вот почему так, нормальная же баба, Тамара – не пьющая, муж есть – а единственным сынком-то как обижена!  А вот их мамка – ведь трое здоровых ребятишек – а что творит!

                                                                 2

     Их с Толиком родительница, со своей бессменной товаркой – матерью Нинки и Витька – каждый день надиралась до невменяемости. В их двухкомнатной квартирке всегда толклись какие-то пьяные мужики и шло безудержное, безобразное пьяное веселье. Клавка ненавидела водку и истерически боялась пьяных. До конца своих дней она не забудет, как три года назад несколько вусмерть налакавшихся материных дружков, повалили ее на грязный, заплеванный пол прямо в полутемной прихожей. Как они елозили по ее телу потными лапами, смердели ей в лицо перегаром и бессвязно матерились. Как у стенки в луже крови бился и бессильно, истошно визжал девятилетний Толик. Мальчишка сунулся было защитить сестру, но его отшвырнули, как котенка, разбив затылок о бетонный угол. Как ее родная мамаша, бешено вращая налитыми водкой глазами, надсадно орала: «Ну, че ты рыпаисся, дура? Че тебе не нравится-то? Жалко тебе, жалко? Думаешь, лучше меня, что ли? Цена тебе такая же,  как нам всем, так что не ерепенься!» - и ее хохот переходил в какой-то хрип и бульканье.

       Шедший с тренировки Димка, услышав вопли еще из подъезда, ногой вышиб хлипкую дверь и остолбенел на пороге. Но ненадолго. Его глаза Клавдия тоже не забудет никогда. Она увидела в его глазах смерть. Они как будто повернулись внутрь Димкиной души, чтобы не видеть того, что сейчас сделают его руки. Беззвучно, пригнувшись, по-животному хладнокровно, брат двинулся вперед.

     Видимо, не только Клавдия его испугалась. Мать заблажила так, что зазвенели стекла. Мужики потеряли интерес к девчонке и кто ползком, кто на карачках шарахнулись в разные стороны. Освободившись от их туш, Клавка, как была, на спине, отталкиваясь руками и ногами,  заелозила по полу навстречу брату, вцепилась обеими руками в его штанину и тоже завопила: «Ди-и-и-и-ма, не на-а-до! Димочка, посадят тебя, на кого нас бросить хочешь?» - и повисла, как пиявка. Один Толик ничего этого не видел - к тому моменту глаза у него закатились и изо рта пошла пена.

     Димка, кандидат в мастера спорта по самбо, прошел еще пару шагов, волоча ногу вместе с вцепившейся в нее сестрой. Потом он остановился, зажмурился и со свистом выдохнул воздух. «Дима, Димочка, они мне ничего не сделали, не успели…» - лепетала Клава, и все прижималась к его коленке. Парень поднял глаза на мать, перевел взгляд на Толика, потом - снова на мать. Та от ужаса застыла, забыв закрыть рот. Димка наклонился, осторожно отцепил судорожные Клавкины пальцы от своей штанины, выпрямился и медленно двинулся к матери. Подойдя, он коротко, без замаха, отвесил ей оглушительную затрещину. Мать крутанулась волчком, споткнулась об притаившегося за ней на карачках собутыльника и рухнула на пол. «Сука…- в наступившей тишине почти прошептал Димка – Это же твои дети…Хуже зверей вы!»

     Все они были от разных отцов и Димка – единственный, который знал своего. Его отцом был мамкин муж, капитан спецназа, демобилизованный по состоянию здоровья в конце Афганской кампании. Приехав жить в их тихий городок, он хотел пойти работать в милицию, да не взяли из-за контузии. Тогда он открыл школу самбо. Учил в ней всех, от детишек до больших дядечек из милиции, которым очень помогали на службе спецназовские особые приемы. Хороший мужик был Димкин папаша, Виктор Федорович.