У меня нет мужества, чтобы пойти в психиатрическую клинику. Я грешен и слаб. Может, поэтому Господь и оставляет без внимания мои молитвы… Вся моя жизнь — это ложь. Я хожу среди зла и делаю вид, что не замечаю его. Иногда меня начинают одолевать сомнения, не сошел ли я с ума в самом деле. Может, то, что я принимаю за дьявольское искушение, — обыкновенные галлюцинации?

Но я видел! Видел этот кошмар наяву… Люди умирают, а потом приходят снова в измененном обличье. Их лица остаются прежними, но тела сжимаются, а кожа темнеет. Они приходят ко мне и дразнят. Я все жду, когда эта свора оживших мертвецов бросится на меня и утащит в ад, но они продлевают мои мучения, не причиняя никакого видимого вреда.

Я нужен им — хотя бы для того, чтобы другие решили, что все в порядке. И я не могу этому воспрепятствовать. Единственное, что я могу, — молиться за них и — увы, я настолько слаб! — за себя, чтобы эта беда обошла меня стороной. Может, мои молитвы не слышат именно потому, что последнее желание, греховное и насыщенное эгоизмом и страхом, звучит в них наиболее искренне.

Но что я могу сделать, если я боюсь? Я ведь никогда не был святым. И даже остатки моей храбрости держатся, увы, не на молитве. Моя сила духа — позор, но куда от этого деться! — спрятана в небольшой металлической фляжке, которую я всюду ношу с собой. Ну и в бутылке, конечно…

А вот сейчас я молюсь искренне и не за себя — мне жаль эту женщину, проехавшую почти полстраны, чтобы привезти тело мужа в это проклятое место. Не знаю, в чем согрешила эта супружеская пара, но наказывают их сейчас жестоко. Да и девчонку мне тоже жаль. Уж она-то вряд ли успела принести миру много зла.

Я видел много похорон, особенно за последнее время. Теперь, казалось бы, их число должно пойти на спад: умирать просто некому, — но нет, не раз за неделю мне приходится провожать граждан Перигорда в их последний путь. Я видел много слез — и текущих по лицам, и скрытых в глубине души, но такие, как у этой женщины, встречаются редко. Она копила их долго, пока чаша не переполнилась… И пусть слез было не так много, они были невероятно горьки. Большая часть их проливалась внутри души. Вот там их было много, целое море…

«Я так тебя люблю», — говорила она.

Даже на свадьбах это признание обычно не звучало так проникновенно. Неужели человек познает искреннюю любовь только с годами? Или просто отсеивается все мелкое и наносное, и выдерживает до такого возраста лишь истинная Любовь?..

Странно, но я уже начинаю забывать, когда последний раз венчал новобрачных… Смертей — сколько угодно, а вот свадеб почти нет. Неужели и впрямь конец света близок? Я никогда не позволял себе гадать о его приближении — при моей квалификации это оказалось бы сплошным дилетанством и искусом.

Я серый, средний человек… Но за что тогда Небеса послали мне испытания, достойные святого? Мне же не вынести их. Я одинок, и мои молитвы не находят ответа.

Я повторял это уже десять раз, и повторю еще сто: «Господи, зачем Ты меня оставляешь? Пошли Святого Духа укрепить меня! Восстави меня, Господи!».

«Я буду скучать… мне будет не хватать тебя» — рыдает старушка у гроба. Господи, не дай ей увидеть того, что видел я! Прости ей, прости всем!!! Разве мы хуже других, разве мы не такие же дети Твои?

Я тоже готов расплакаться, и руки мои сами тянутся к заветной фляге. Я улавливаю момент, когда на меня точно никто не смотрит, и подношу свое сокровище к губам. Обжигающая сладковатая жидкость льется мне в рот и наполняет кровь теплом.

Прости меня, Боже!

Старушка замолкает, слезы душат ее. Мне очень хочется встать и помочь ей, но я не рискую. В такие моменты лучше не вмешиваться: любые слова могут пойти во вред. Я еще поговорю с ней. Обязательно поговорю…

Она еще способна взять себя в руки. Появляется платочек, и прозрачные капельки исчезают с ее лица. Слезы души так не вытрешь. Душа плачет кровью… Она целует на прощание супруга и заставляет себя уйти. Именно заставляет — я вижу, каких сил ей это стоит. Она проходит мимо меня, тяжело переставляя ноги. И все же… ей легче в одном: она не знает, что может ждать ее мужа в ближайшее время, после похорон… Господи, прости эти погубленные души!

Спиртное сделало свое дело: мне уже немного легче, но хочется еще. Некоторое время я пытаюсь бороться с собой, но, увы, слабость побеждает. Я снова отвинчиваю пробку, и мои руки дрожат от нетерпения.

Это замкнутый круг — мне сложно рассчитывать на помощь Небес, пока не справлюсь с этим грехом, но пока я не могу на нее рассчитывать, я не могу и отказаться от этого греха. Алкоголь хоть как-то поддерживает меня — отказавшись от него, я совсем сойду с ума. Да, я знаю, самый страшный грех — это неверие, и все же… По-видимому, вера такой силы, чтобы я мог полностью положиться на волю Божию, мне не дана. И мне остается в тысячный раз упрекать себя за то, что я грешен и слаб, и вновь, обливаясь слезами раскаяния, тянуться к бутылке и грешить.

Но я не могу иначе! Не могу!!!

Вино, коньяк, виски — все это дьявольское зелье… Не потому ли он меня так смог опутать?

Но почему меня? Разве я был хуже других? Ах, да, это я уже пьян — думать об этом тоже грех. Но далеко ли до греха в этом страшном мире? Эти карлики, это вечное кощунство… До каких пор я должен его терпеть? Как ненавижу я сейчас Врага! Я готов пойти на любой подвиг, на любое преступление, лишь бы избавить от него мир. Или хотя бы этого несчастного покойника. Да упокой Господь его душу!

Но чего я добьюсь, кроме погибели своей души, если такие порывы возникают у меня под воздействием греховного напитка? А почему греховного? Грех — не знать в нем меры. Весь Израиль, со святыми и пророками, пил, так почему мне отказано в этом праве? Вслед за этим мне начинают лезть совсем греховные мысли, но я быстро от них открещиваюсь. В конце концов, пристрастие к алкоголю — мой главный грех. В остальном я ничем не хуже остальных, а значит, могу еще надеяться на спасение… Главное — поменьше думать о себе и побольше — о других. Вот об этом несчастном, душе которого не дадут найти покой. Как жаль, что я не знаю древних обрядов, ведь в свое время церковь умела бороться с силами тьмы совсем другими, более эффективными методами…

Я уже давно собирался провести один эксперимент, но никак не решался. Теперь — решусь…

Я подхожу к гробу. Лицо покойного кажется мне расплывчатым. (Странно, я ведь выпил совсем немного!)

— Прости меня, Господи! — взываю я к распятию вслух. Вслух молиться лучше: не вмешиваются посторонние мысли, способные запросто влезть не к месту и осквернить текст молитвы. — Я должен положить конец этому святотатству!

Я весь дрожу — возмущение против кощунства и страх борются во мне. Нет, я не могу отступить…

Это измена, грех… Пусть я возьму на свою душу грех меньший — я буду еще вымаливать прощение за него. Я не могу больше закрывать глаза на то, что вижу. Мы должны положить конец всему этому…

За дверью слышен шум мотора подъезжающей машины — скоро начнутся похороны… Мне надо торопиться. Я смотрю на Спасителя. Как грустны его полуприкрытые глаза! Небеса отказывают мне в знамении или в каком-либо знаке. Это тоже испытание, я сам должен решиться. Сам должен сделать выбор… Но как страшно его делать!!!

Где моя фляга? Нет, только не сейчас… Да и пуста она, давно пуста… А времени нет. Прости меня, Господи!

Я достаю серебряный нож… Раз они сохраняют покойникам головы, значит, именно мозг я и должен разрушить… Я поднимаю кинжал — он весит несколько тонн. Мои руки с трудом выдерживают его вес. Замахиваюсь. Опускаю… Лезвие входит покойнику в рот. Легко входит…

Сзади раздается отчаянный крик. Тихий, но страшный, как крик убиваемого… Я вздрагиваю и оборачиваюсь. У самого входа стоит моя бедная старушка. Ее лицо бледнеет на глазах. Что же она подумала обо мне?

Наши взгляды встречаются, и она вдруг валится на пол. Ее тело глухо ударяется о мраморный пол… Бедная женщина… Если бы она могла понять, РАДИ ЧЕГО я это сделал… Но лучше бы не знать. И мне лучше не знать. Никому такое знание не принесет счастья.