Длинный торопился к своему катафалку.

Реджи и Майк зашевелились. Мороженщик приподнял голову и медленно поднялся. Майк сел.

— Все в порядке, — проговорил Реджи, оборачиваясь в сторону горящего дома.

В его глазах блестели предательские слезы: вся прежняя жизнь взлетела сейчас на воздух и теперь догорали ее остатки.

Рыжее зарево вставало над горизонтом.

Где-то очень далеко загудела сирена пожарной машины.

Длинный подошел к своему катафалку и повернулся лицом к багажнику. Огонь прекрасно оттенял его грубый профиль с торчащей вперед тяжелой нижней челюстью.

Некоторое время служитель смерти смотрел перед собой, словно решал какую-то важную задачу. Может быть, он думал о том, остался ли кто-то в живых, или в «деле Майка Пирсона» можно поставить точку.

Пожалуй, он остановился на последнем: его руки потянулись к гробу и захлопнули крышку.

Сзади гудело пламя.

Длинный не спеша прошел вдоль автомобиля и сел на водительское место…

Я ощутила легкое головокружение — и горящий дом исчез. Я снова сидела в своей комнате, и в руках у меня была заветная тетрадка, ожидавшая новой записи. Если бы эта была последней!

Я знала, что не скоро расстанусь с этим страшным дневником. Пусть завершилась история Майка, — во всяком случае, первая из его историй — я не сомневалась, что еще встречусь с Длинным. В видениях, во сне, может быть, даже наяву. Я знаю, что он есть, знаю, что он рядом, и все усиливающееся беспокойство говорит мне, что до встречи осталось не так уж много времени. Мало того, я почему-то знаю, что он уже здесь, в нашей реальности.

Я не знаю наверняка, откуда он. Может быть, он действительно из другого измерения, как и все существа, пришедшие с ним. Но он существует и уничтожает целые города. Это тоже из видений, но уже моих собственных, поздних. Я видела людей в масках, раскапывающих могилы, видела пустые кладбища — бесконечные ряды ям.

Кроме того, у меня были и другие подтверждения истинности этих сведений, получаемых мною таким необычным путем: и по телевидению, и в газетах сейчас можно найти немало сообщений, касающихся вымирающих городков. Правда, считается, что их жители по большей части переселились в более крупные города и запустение можно объяснить массовым исходом людей, но я мало верю в такое толкование, как мало кто из не посвященных в тайны Длинного поверил бы мне. Города пустеют, кладбища раскапываются, и никто не заходит туда проверить их состояние. Я догадываюсь, что многие жители этих крошечных городков знают о том, что происходит на самом деле, но молчат, чтобы их не заподозрили в сумасшествии, как это произошло с Майком. Боязнь показаться смешным иной раз удерживает людей от откровенности сильнее, чем страх перед смертью. И что им, этим несчастным запуганным людям, могут предложить взамен, даже если поверят? Ничего. Мы, люди, еще не научились бороться с такими опасностями. А тем временем города пустеют, власть Длинного крепнет и над всеми нами нависла угроза скорой смерти. Им нужно много рабов — слишком много, чтобы болезни и старость сумели удовлетворить их потребности, — вот они и стараются ускорить естественный ход событий. Они убивают, и это происходит давно. Мертвых переправляют на свою планету…

Я вижу Длинного, победителем идущего по изрытому полю — месту, где совсем недавно покоились мертвецы и их родственники могли спокойно прийти к могиле и выплакать там свое горе. Он идет, и черная полоса выкошенной вокруг жизни тянется за ним. Слово «смерть» написано на каждом его следе.

Каждый день я чувствую, что он приближается ко мне, и теперь я вижу его заглядывающим в мои окна. Он приходит во сне, его лицо возникает за стеклом, и тогда я вижу его взгляд — пустой и глубокий, как бездна или как чернота. И я начинаю проваливаться в его глаза, они затягивают как в омут, пока я не начинаю кричать и брыкаться. Тогда я просыпаюсь в холодном поту и начинаю убеждать себя, что не боюсь.

Да, я уже говорила об этом — о своей подготовке к встрече. Я не могу запастись оружием: никто не понял бы меня, купи я пистолет, да и деньги мои находятся под бабушкиным контролем. Да и что мне может дать обычное человеческое оружие? Отсутствие страха и огромное самообладание — вот что я могу противопоставить ему. Только это…

Я вижу собственные картинки с ямами на месте могил и прислужниками Длинного в респираторах…

Нет, есть еще кое-что, от меня зависящее: буду ли я одна во время решающей схватки. Я до боли, до безумия не хочу быть одна.

Майк… знал бы ты, как мне не хватает тебя!

У тебя есть опыт, ты посвящен во все их тайны — на кого же мне еще рассчитывать в этом мире? Недавно умер мой дедушка; мы должны везти его в его родной город, такой же маленький городишко, как и наш Морнингсайд. Я не хочу уезжать отсюда, потому что не хочу покидать тебя. Помимо всего прочего, я люблю тебя, Майк. Знаешь, у меня есть еще один твой портрет — не прежний, детский, а такой, на котором я нарисовала тебя сегодняшнего. Когда я прикасаюсь к нему пальцами, мне кажется, что я трогаю твои щеки… И я снова и снова вспоминаю тебя: как ты отважно бросал Длинному вызов, идя ему навстречу… и как ты в последний момент упал на пол склепа, чтобы проклятый шар-убийца пролетел над твоей головой. (Я тоже буду делать так, Майк, если эта штука нагонит меня.)

Майк… почему ты не со мной? Мы выросли вместе, мы вместе наполовину живем в этом втором мире… Моя любовь к тебе похожа на боль — я начинаю думать о тебе, и внутри у меня все крутится и стонет от этой боли… Майк… Почему ты не на свободе, Майк? Тучи сгущаются над моей головой… Длинный все ближе и ближе… Наяву, как в страшном сне, я кричу и не слышу собственного крика.

От металлического шара можно спастись, пригнувшись, но от судьбы, летящей на меня с такими же выставленными вилками-ножами, не спрячешься так просто. Она мчит на меня, грозя раздавить, и в одиночку я бессильна. Я боюсь смотреть на часы: мне начинает казаться, что они отсчитывают время до моей встречи с Длинным и всем этим кошмаром. Я готова к этому — но все равно я боюсь… И я знаю, что скоро скончается мой дедушка, и тогда все мои видения станут реальностью. Я знаю, что так будет, Майк!

Может быть, ты слышишь мою мольбу?

Ты нужен мне, Майк! Помоги мне…

МАЙК

Я — сумасшедший. Так решили все, включая самых близких. Хотя разве у меня были близкие? Родители умерли, брат погиб, а Реджи… он был всего лишь другом моего брата, и не мне обижаться на него за то, что он позаботился обо мне таким образом.

Реджи верит в то, что я болен. Я не могу доказать никому обратное. Иногда я даже сам начинаю верить.

Вот взять, например, мои сны. Я сейчас говорю о настоящих снах — не о том, что является предметом вечного спора между мной и врачами.

Во снах я общаюсь с одной девчонкой. Я не видел ее уже восемь лет, но почему-то уверен, что нужен ей. Во сне я слышу ее голос — она разговаривает со мной, уверяет в любви, даже ждет… А на самом деле между нами никогда ничего не было. Клянусь, до больницы я никогда не обращал на Элизабет особого внимания: так себе девчонка, одна из многих в нашем городе. Я помнил ее еще нескладным подростком: длинные ноги, угловатые движения — ни девочка, ни пацан… Сейчас она хорошенькая. Даже очень: нежное личико, светлые волосы, взгляд будто с хитринкой, но на самом деле искренний и глубокий…

Конечно, я немного сумасшедший, раз выдумал ее такой. И в то же время я очень хотел бы вырваться на волю — для того, чтобы увидеть ее на самом деле. Если она действительно такая — я еще посмеюсь над всей нашей многомудрой медициной.

Сегодня Лиз снова звала меня, и так отчаянно и жалобно, что я подскочил среди ночи. Она была испугана, эта девчонка. Она боялась Длинного. Вроде бы у нее в семье кто-то умер или должен умереть… сон ведь не явь — в нем все нечетко.

Разве что ее мордашка…

Итак, я подскочил на кровати и проснулся.

Я был в палате, и она удручающе напоминала мне тюремную камеру. Милое место — психиатрическая клиника Морнингсайда! Городишко у нас маленький, а психов хватило бы для целой столицы.