Фонари охватывали нас широким кругом.

— Сюда, дворняги! — рявкнул Бухло, схватил березовую метлу, оставленную садовником. — Я вам все кости пересчитаю!

Фонари на мгновение замерли. Тупорылые вынюхивали след. Раздавались команды, лай своры, видимо, напали на свежий след — фонари стягивались к нам.

Метла со скользкой от росы палкой против алебард. Я еще не свихнулся, чтобы принять такой бой.

— Ты, трус! — зашипел в ухо артиллеристу. — Вознамерился сдаться, вот и гонишь меня… Беги, мы должны продолжать борьбу!

Я знал, что говорил: в сержанте взыграло ретивое, охая, рысью припустил за мной. Огромное брюхо врезалось в кусты, как нос галиона — в морские валы. Ломались ветви, осыпались и горько пахли листья. Раздался дикий вой — бульдоги один за другим наскочили на спотыкалку, свились в клубок и грызлись друг с другом. Свалка росла: набегали все новые и новые псы, бросались на верх кучи в уверенности, что мы барахтаемся где-то под ними. Никто из бульдогов не хотел упустить своей доли в аресте заговорщиков!

Кольцо облавы распалось, теперь либо сдаться, либо бежать… Я бежал и пихал грузную тушу сержанта перед собой, пока высокая живая, давно не стриженная изгородь не преградила путь. Бухло валуном скатился по склону, тяжело пыхтел:

— Больше не могу! Смилуйся, дай передохнуть!

— Ишь чего захотел! Не надейся, не смилуюсь!

До половины удалось протолкнуть его в стену черной зелени, однако живая изгородь держала крепко, заколодило на славу… Стонал, бился, как рыба в пасти щуки.

— Вот до чего доводит обжорство! — Я изо всех сил уперся в увязшего Бухло. Никакого толку. Тогда, отбежав на несколько шагов, я с разбега двинул, как таран, и заклиненный артиллерист тяжело вывалился по другую сторону. Зато увяз я. Задрав повыше голову, я в отчаянии греб руками, как веслами. Бухло подхватил меня под мышки и выволок на улицу.

В парке продолжались шум, свалка, лаяли бульдоги, обыскивавшие кусты. Искали даже на деревьях — фонарики мелькали где-то высоко. Надрывался Бобковит:

— Они здесь! Работайте! Ищите след! Не жалеть ног!

Бухло тяжело опирался на мое плечо. Я волок его, будто куль с мукой.

— Ты спас мне жизнь, — хрипел он. — Попадись я им, виселица обеспечена! Во второй раз проделать номер как с Мышебратом не удалось бы.

— Не горюй! Веревка все равно оборвется, и вся площадь потребует помилования, — утешал я его не без ехидства. — Ты хоть знаешь свой вес?

— Не знаю, наверно, большой.

Мы медленно тащились переулком, вдруг вдалеке замаячил патруль.

Я оглянулся в поисках убежища. Рядом, внизу, вход в подвалы, лестница прикрыта досками. По ним скатывали бочки с вином или с пивом — давно, еще во время царствования короля, в добрые времена сытости. Я стряхнул с себя податливое тело усталого сержанта и плечом подтолкнул на доски. Он съехал на спине, и массивная дверь закрылась за ним беззвучно. Если бы бульдоги не заметили, у них слабые глаза! Может, хоть Бухло уцелеет?

Я бросился бежать, наконец-то мне удалось вильнуть в зубчатую тень домов, на миг исчезнуть от преследователей. Но любопытная луна выкатилась на самую середину неба, высветила меня не хуже полицейского фонаря. Как громко отдавались мои шаги, как пронзительно сверлили уши патрульные свистки! За мной гнались тяжкими прыжками, вопили:

— Стой! Руки вверх! Взять его!

Я бежал спокойно, как и положено стайеру, моя тень явно больше меня боялась бульдогов — так далеко она опередила меня. Вдруг вторая тень, поменьше, начала догонять мою, я оглянулся и с облегчением увидел Мышебрата.

— Быстро! Сюда! За мной…

Он внезапно свернул в узкую щель между домами. Я этой темной щели просто не заметил бы и пробежал мимо. Мне удалось протиснуться боком, подпрыгивая, словно в краковяке, с поднятой рукой, этой рукой я рассек мрак до самой серебряной полосы и выскочил вслед за котом во двор. Распахнутые настежь каретные сараи с брошенными санями, карета с дышлами, уходящими в небо, будто в нее впрягали не коня, а Пегаса, а он сорвался и понесся в тучи.

— Я здесь знаю все лазы, — мяукнул кот. — Задвинь калитку.

Я с трудом закрыл калитку — она осела и цеплялась за траву. Мы оказались в саду. Я с треском ломился сквозь шпалеру подсолнухов с открученными головками, кот скользнул между высокими стеблями, не задев ни одного сухого листика. Под развесистой яблоней белело несколько яблок. Я вытер одно о росистую траву. Антоновка. Прижал яблоко к потному лбу. От яблочного аромата потекли слюнки.

Город шумел, как разворошенное, похожее на большую серебристую розу осиное гнездо, в которое зловредный мальчишка ткнул палкой и продырявил.

— Иди скорей! Слышишь, что творится в городе? — Кот тормошил меня за рукав. — Обыскивают дома… Бульдоги вот-вот вернутся и нападут на след. В саду растоптанный укроп, грядка сельдерея лишат их нюха, да ненадолго — прочихаются и возьмут след… Это вонючий козлище нас выдал!

Мы быстро шли по тропинке через бесконечные огороды. Кот показывал, где отодвинуть доску, а сам проникал через заборы подобно тени.

— Все разбежались. Надеюсь, Бухло не нашли, я столкнул его в винный подвал, небось все еще блуждает в темноте, одурев от винного запаха, или присел отдохнуть и задремал. Только за нами еще гонится враг. А ты откуда взялся?

— Я шел за тобой по крышам. Смотрю, бульдоги совсем близко, вот я и слез, чтоб помочь…

— Благодарю! — выдохнул я.

Мы то бежали во мраке под деревьями, то ныряли в лунный свет.

— Не за что! Спасай свою шкуру! Я-то всегда успею взлететь на дерево и притаиться в кроне. Псы могут глумиться надо мной сколько угодно, пусть себе лают, задрав морды и дрыгая со злости задними лапами, а я пройдусь с достоинством на соседнюю крышу и спокойно удалюсь…

Несмотря на успокоительные заверения, бульдоги пыхтели так близко, что я бросился форсировать высокий забор.

— Только без паники. Проход чуть дальше.

Разумеется, лаз был тесный, но я выбрался на улицу.

Мышебрат все время держался впереди и подавал мне знаки лапой. Его глаза горели, как зеленые звезды.

Я бежал за ним — легкими прыжками он постоянно опережал меня. Сердце у меня колотилось, дышалось с трудом. В голове мелькали гневные мысли: на кой черт полез во все это? Ведь вполне мог заупрямиться и остаться дома. Дружки мои побрюзжали бы, ясное дело, а после смирились: для писателя всего важней писание.

Лежал бы я сейчас удобненько на своем топчане, почитывал книгу кого-нибудь из коллег, с большим удовольствием констатируя, что книга хуже моих. Попивал бы себе крепкий чаек, перебивая его терпкий вкус маленькой ложечкой варенья. Может быть, даже того римского варенья, которое долго не держится. Баста, хватит с меня ночных погонь, постоянных угроз, хочу домой!

И, ухватившись за ствол яблони, я перепрыгнул через сетку, оплетенную виноградом, и оказался на задах нашего сада. Дом спал, только в окне жены еще горел свет. И похожая на кота совка на трубе заныла:

— Сюда! Сюда!

— Предатель! — фыркнул за моей спиной Мышебрат. — Бросаешь нас!

Сквозь сетку, затканную листьями винограда, его едва удалось рассмотреть.

— Ну, полезай за мной! Иди сюда!

Кот печально покачал головой — нельзя, здесь, куда я перескочил, уже иной мир, он управляется не законами сказки, а моей женой.

— Прыгай же! Вернемся вместе!

— А, тогда другое дело, — вздохнул он с облегчением и легко влез по сетке. — Только, если я вошел сюда, не забудь, погоня тоже ворвется… Ринется целая свора, — растолковывал мне кот, придерживаясь когтями за сетку и как бы напоминая, что все-таки мое родное королевство здесь. При этом он косился на открытое окно спальни.

Я сделал несколько шагов к дому. Повеяло приятным дымком от костра и подгоревшим повидлом. В мое отсутствие у жены спорилась домашняя работа: варила варенье, закатывала банки с компотом, старательно укладывала яблоки и твердые, как галька, груши на полках, устланных сеном. Зима обещала быть долгой и морозной, так предсказывали садоводы, а они знают точно, потому что наблюдают за деревьями и насекомыми.