«Это ужасное явление, признающее самое дерзкое насилие над личностью. Для них неважно, что фактически среди народа националистическое движение хотя и существует, но пока еще в слабой степени. Что наш украинец будет всегда украинцем «русским» в отличие от «галицийских» украинцев, это им безразлично. Они всех в один день перекрещивают в украинцев, нисколько не заботясь о духовной стороне индивидуумов, над которыми производят опыты. Например, с воцарением Директории, кажется, через три дня, вышел приказ об уничтожении в Киеве всех русских вывесок и замены их украинскими. Ведь это вздор, но это типично как насилие над городом, где украинцев настоящих если найдется 20%, то это будет максимум. В результате, вместо привлечения к Украине неукраинских масс, они воспитывают в них ненависть даже среди людей, которые были дотоле скорее приверженцами этой идеи и считали действительно справедливыми и имеющими жизненные основания теории создания Украины».

Чем мне особенно близок Скоропадский, каким он предстает в этом отрывке? Тем, что он украинский государственник, а не украинский националист. Это совершенно разные типы личностей. Государственник понимает каждой клеткой своего существа, что главное - создать полноценное, прочное, независимое современное государство. Все остальное приложится, со всем остальным можно, а нередко и нужно не спешить. В этом подходе разум преобладает над чувством. Националист же только шумит о создании государства, а на самом деле плохо понимает, что это такое. Особенно чужд мне националист-революционер. Он ведь помимо своей воли разрушает государство, не успев его создать! Разрушает, подрывает его тем, что своими радикальными действиями сужает социальную базу государственности. Понятие «социальная база» для него вообще не существует. Для него существует только масса, над которой нужно произвести насильственную операцию украинизации. А для Скоропадского, для таких деятелей, как он, нет ничего важнее, как привлечь на сторону государства как можно больше людей. Сделать все, чтобы они привыкли к новому государству, признали его своим, захотели в нем жить. Гетман на все и всех смотрит через призму государственности: понимает ли человек дело государственности, может ли он служить этому делу. Вот как он характеризует Винниченко: «Винниченко человек левых и совершенно не государственных убеждений. Но это еще ничего, а главное то, что это демагог, находящийся во власти элементов уже прямо-таки антигосударственных». Поразительно точно и прозорливо сказано. Человек «очень левых» убеждений не может быть государственником. Такие люди бредят «интернационализмом», «солидарностью трудящихся всего мира», что было в большой моде как раз тогда.

Но Скоропадский не ставит точку там, где осуждает националистов-революционеров. Он пытается понять и их: «В оправдание украинцев я должен сказать, что в этом их шовинизме очень виноваты русские. Эта мрачная нетерпимость, эта злоба даже ко всякому невинному проявлению украинства, это топтание в грязь всего, что дорого каждому украинцу, вызывает противодействие…» И проявляют себя так не какие-то люмпены-великороссы, а «культурные классы»: «эти культурные классы именно и являются самыми нетерпимыми в отношении ко всякому украинству». Он вспоминает свою речь при открытии первого украинского университета: «В моих словах была нотка примирения Украины с Россией. Обдумывая мою речь дома, я именно хотел оттенить, что в науке особенно нет места узкому шовинизму, с другой стороны, я указал, что старая высшая власть на Украине всегда заботилась о просвещении народа и в числе гетманов указал, между прочим, Мазепу. Все у нас знают его любовь к просвещению, искусству и религии. Я это сказал без всякой политической тенденции, но нужно было бы потом слышать, как зашипели со всех сторон в некоторых кругах, для того, чтобы понять, какой дух непримиримости живет в отношении ко всякому неказенному проявлению мысли. Я терпеть не могу украинского шовинизма, но должен сказать, что этот шовинизм искусственно поддерживается многими дикими выходками с противной стороны». Под «неказенным проявлением» своей мысли он имеет в виду ее несоответствие положениям официальной исторической науки Российской империи.

Вот еще: «Меня всегда то удивляло, что как-то все смотрели на ту работу, которую творили, как на дело, которое создавалось лично для меня, а не как на широкую государственную творческую работу».

Павлу Скоропадскому было тогда неполных 45 лет. Большинство его противников были значительно моложе. С моей точки зрения, они были моложе его не только по возрасту, но и по уму. Намного моложе! Вспоминая восемь месяцев своей «каторги» на посту гетмана, он то и дело подчеркивает злобу своих политических противников. Злобу и непонимание.

Я тоже этого хлебнул.

Последнее покушение на меня готовилось, когда я уже был в отставке, в начале этого года. Информация была получена россиянами. Из ФСБ ее передали в СБУ, назвали предположительного исполнителя, день намеченной акции. Что интересно - на всякий случай продублировали эту информацию американскому посольству в Киеве. Или наоборот: сначала сообщили американцам, потом продублировали украинским спецслужбам. Нет, скорее всего, все-таки сначала связались со Службой безопасности Украины, которую тогда возглавлял Турчинов. Мне американский посол при встрече говорит: «Господин президент, мы тоже принимали участие в предотвращении покушения на вас. Обратились в СБУ и предупредили их».

Я потом подумал, что россияне решили подключить американцев не случайно. Видимо, это принято в таких случаях. Таким способом предотвращается злонамеренное игнорирование информации. Я все это узнал по прошествии времени. По правилам, охраняемое лицо не обязательно ставится в известность о таких делах. В общем, это можно назвать рутиной. Минимум одна предполагаемая попытка покушения в год - такова статистика моей охраны. В последние пять лет, кажется, было больше, но я запретил мне докладывать. Подобные доклады не прибавляют настроения, тем более что ты не можешь быть на сто процентов уверенным, что тебе не посылают таким способом некие сигналы. Что-то до меня доходило потом, стороной, случайно. В последний раз целью могло быть одно: дестабилизация обстановки в стране. «Оранжевой» власти это было однозначно невыгодно. Россиянам и американцам - тоже, иначе они бы не вмешались. Вот и думай: кому же было выгодно?

7 октября

Депутатский корпус постсоветской Украины отличается массовым походом «в науку». Не успел стать депутатом - глядишь, он уже доктор наук, член-корреспондент академии наук, академик. В этом смысле Украина стала приближаться к республикам Кавказа брежневского времени. Там, как тогда шутили, каждый четвертый житель был кандидатом или доктором наук - главным образом исторических. Вместе с депутатами «в науку» пошла и верхушка нашей бюрократии… Дело понятное, но для меня все-таки и загадочное. Ведь люди же отлично знают, какой ты «ученый». Зачем же по собственной воле становиться объектом насмешек и презрения? Или это все делается для того, чтобы похвастаться своими «достижениями» перед друзьями детства? Но ведь и они знают, что к чему - на дворе двадцать первый век.

Неловко ставить в пример себя, но все же… Мне не было тридцати лет, когда я получил предложение войти в список группы ракетчиков, выдвинутой на соискание Ленинской премии. Я отказался в пользу человека, чьи заслуги тогда были значительнее моих. Сказалось, наверное, самолюбие молодости. Мне, мол, не нужны не вполне заслуженные награды - я еще добьюсь вполне заслуженных. Мое имя в творческом коллективе, получившем Ленинскую премию, появилось значительно позже.

28 октября

К 1994 году вся наша экономика была бартеризована. Меняли товар на товар. Искусство наживы состояло в том, чтобы в конечном итоге получить все-таки деньги, продав полученный товар тому, у кого они имеются, - например, иностранному покупателю. Такая схема позволяла руководителю предприятия легко присваивать значительную часть выручки. Сначала бартер был ограничен рамками Украины. Потом изобретательные люди сообразили перенести его на межгосударственный уровень. Берешь в России газ по 50 долларов, у себя в Украине продаешь по 80 (а было и по 120). Но рассчитываешься с Россией не деньгами, а товарами - по ценам, естественно, значительно превышающим себестоимость, и часто - по специфической договоренности с теми же россиянами. «Наваривали» огромные капиталы.