— Тогда, в Ленинграде, ты мне показался мятущимся, неустроенным, неуверенным в себе, а теперь ты совсем другой.

— Ты любишь слабых? Таких, чтобы можно было по­жалеть, да?

— Когда-то для меня идеалом был мужественный, сильный мужчина. За такого я и вышла замуж. По край­ней мере, мне сначала так показалось...

— За моряка?

— Какое значение имеет профессия? Он прирожден­ный артист. В зависимости от обстановки он всегда кого-нибудь играет. Познакомившись со мной, он угадал мой идеал и блестяще сыграл свою роль. А потом.., как это и бывает иногда с артистами, он с треском провалился... Сейчас он переменил амплуа. Изображает из себя кого-то на служебной сцене. Рвется в начальники. Пока по­лучается.... .— К чему ты мне все это говоришь?

— Женщины любят сами себе придумывать героев. А говорю тебе потому, что не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне. И не сердись за тот последний вечер в Ленин­граде. У меня было очень плохое настроение.

— Я не сержусь. С чего ты взяла?

— А у нее красивые глаза, у твоей дикой Бары... Убе­жать через окно в одних чулках по снегу... Я уже на та­кое не способна.

— Я знаю, — сказал Артем.

— Не печалься, мой дорогой, — улыбнулась Нина. — Когда любовь легкая и безмятежная, без тревог и пере­живаний, она быстро и легко проходит... Как у нас с то­бой... Правда, то, что было у нас, и назвать-то любовью нельзя... Так, небольшая интрижка... Радуйся: у тебя, ка­жется, трудная любовь.

— Я и радуюсь, — пробурчал Артем.

На крыльцо выскочила Ира с полотенцем на юбке вместо передника. Тоже румяная, озабоченная.

— Куда ты пропала? Где же лук?

— Лука в этом доме нет, — сказала Нина. — Бедная Ирочка, что же нам делать? Алеша любит картошку с лу­ком, а его, как назло, нет.

— Иди кофе вари, — распорядилась Ира. — Артем, будь добр, попроси у соседей пару головок лука.

— Золотая жена будет у Алексея, — сказала Нина, поднимаясь. — Ведь для вас, мужчин, хорошая еда — это главное в семейной жизни... Недаром же говорят: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок,

— Злая же ты, Нина! — усмехнулся Артем.

— Я ревную тебя, дурачок! — засмеялась она. — И не сердись, в конце концов, я ведь тоже баба!..

Артем встал с чурбака и пошел к Кошкиным за луком. Сосед был дома и дал ему целую золотистую связку.

— Этого добра нонче много уродилось, — сказал он. — Головки одна к одной. А чесноку дать?

И, не дожидаясь ответа, вручил Артему увесистый пу­чок чесноку.

У калитки Артема догнала Машенька. Она была в си­них трикотажных брюках в обтяжку и капроновой кур­точке с серым воротником. Лицо у нее очень серьезное и таинственное.

— Чего тебе? — спросил Артем.

— Тс-с!— Машенька, оглянувшись на свои окна, по­тащила Артема за рукав к поселковому. Там, за поленницей дров, остановилась и, поглядев на него круглыми бле­стящими глазами, покачала головой:

— Ой, что теперь будет! Что теперь будет!

— Что же будет?

— Ой, какое у вас лицо, дядя Артем! Несчастное ка­кое... А кто это к вам приехал? Важные такие, наряд­ные... У той высокой тетечки с конским хвостом на голо­ве, с ума сойти, какая красивая кофточка.

— Чтобы об этом спросить, ты меня притащила сюда?

— Ой, что вы, дядя Артем! У меня есть большие но­вости... А эти тетеньки артистки? Они поют?

— Сама ты артистка. Я пойду, «тетеньки» лук ждут.

— Идите. Я хотела вам сказать... Татьяна Васильев­на... — девчонка сделала паузу, наблюдая, как будет реа­гировать Артем. — Ну, если вам неинтересно.

— Где ты ее видела? — сразу оживился Артем.

— Обещали мне портрет нарисовать, а сами...

— Нарисую, нарисую. Где Таня... Татьяна Василь­евна?

— Уехала, — сказала Машенька. — Села на автобус с вещичками и уехала. Ой, что теперь будет! Придут ре­бята в школу, а учительницы нет... Лучше бы наша хи­мичка уехала... Позавчера пять двоек поставила.

— Погоди ты со своей химичкой! Когда уехала?

— С утренним автобусом, я еще помогала ей сумку нести... Идем по дороге, а она все на ваш дом огляды­вается...

— Ну а дальше?

— Села в автобус, я ей вещи подала. Спрашиваю: да­леко собрались, Татьяна Васильевна? А она молчит, будто не слышит. И все на ваш дом смотрит, а вас никого не видать.

— Так ничего и не сказала?

— Очень расстроенная была, а в глазах ни слезинки... Чего же она сказала? «Прощай, Машенька». И еще пись­мо дала... Я ей долго рукой махала, пока автобус...

— Где оно? — перебил Артем.

— Так письмо не вам, дядя Артем.

— Покажи!

— Так оно у меня дома. В географии лежит.

— Неси же скорее, черт бы тебя... — увидев озадачен­ные девчоночьи глаза, спохватился. — Извини, Машень­ка, вырвалось... Я лишь на конверт взгляну.

Машенька, обиженно надув губы, подумала, потом по­вернулась и пошла к дому.

— Вам она потом по почте пришлет, — обернувшись, сказала она.

— Неси, неси, — торопил Артем.

Ему казалось, что она слишком медленно идет. Выхватив из ее рук голубой конверт, Артем надо­рвал его.

— Ох, дядя Артем! — укоризненно сказала Машень­ка. — Чужие письма ведь читать стыдно!

Это было заявление на имя директора восьмилетней школы. Таня сообщала о своем внезапном уходе и проси­ла уволить ее с работы. Куда она уходит, об этом в письме не было ни слова. О причине тоже. Артем сунул Машеньке конверт и, пробормотав: «Это не письмо, а за­явление...», бросился к своей калитке. Связка лука упала на землю, он даже не заметил.

— Лук уронили! — крикнула Машенька, но он не ог­лянулся.

Девочка подняла связку и степенно пошла вслед за ним. Когда она отворила калитку, Артем уже сидел за ру­лем и подавал машину назад. На крыльце стояли Алек­сей, Ира и Нина и с недоумением смотрели на него.

— Куда же ты, Артем? — расстроилась Ира. — Сей­час обедать будем.

— Обедайте без меня... — отмахнулся он. Выскочив из машины, отворил ворота и выехал на дорогу. «Моск­вич» фыркнул и рванулся вперед.

— Как же обед? — растерянно спросила Ира.

— Не расстраивайся, дорогая, — сказала Нина. — По­верь, ему сейчас не до обеда...

— Вот ваш лук. — Машенька поднялась на крыльцо и протянула тяжелую связку.

— Дядя Артем поехал в Бологое, — затараторила она, с любопытством разглядывая незнакомцев. — За Татьяной Васильевной, нашей учительницей... Она утром уехала на автобусе, я ей еще сумку помогала нести...

— Тебя как звать? — спросила Нина.

— Машенька. 

— Мы приглашаем тебя пообедать с нами, Машенька.

— Ой, спасибо, я уже пообедала... Я просто так по­сижу!

5

Артем стоял на обочине шоссе и смотрел на пронося­щиеся мимо машины. Снова ночью выпал снег и снова ут­ром растаял. Сохранился лишь на дне оврагов и канав. На откосах кое-где вяло зеленела жухлая поникшая тра­ва — последний привет лета. Холодный северный ветер с сухим шорохом возил по асфальту истрепанные листья, раскачивал телефонные провода, завывал в голых ветвях ольшаника.

Артем ждал попутную машину. Он бы и пешком до­шел — подумаешь, три версты с гаком, — но у его ног, завернутая в мешковину и перевязанная шпагатом, лежа­ла тяжелая рессора. Три дня назад сломал ее Артем, пу­стившись в погоню за Татьяной Васильевной на своем «Москвиче» по смеховскому бездорожью.

Не доезжая речки Березайки, машина вздрогнула от тяжелого удара, затем тяжко охнула и присела.

Артем свернул с проселка на лесную просеку, бросил в кустарнике покалеченный «Москвич» и, остановив мо­тоциклиста, — на его счастье, тот ехал в Бологое, — про­должил свой путь.

И все-таки он опоздал: Тани на станции не было. Уехала в неизвестном направлении.

В Смехово Артем вернулся лишь к вечеру. Алексей и его пассажирки, так и не дождавшись его, уехали в Ле­нинград. В доме все прибрано, подметено, посуда вымы­та, а на столе приготовлен для Артема давно остывший обед. Ничего не скажешь, хозяйственная эта девушка Ира!..

На следующее утро Артем пригнал домой «Москвич», снял рессору и отвез ее на автобусе в Вышний Волочек, где была станция технического обслуживания. Там про­торчал до вечера, пока не отремонтировали рессору. На автобусе доехал до повертки, а теперь вот нужно ждать оказии. Автобусы до утра не пойдут в Смехово.