- Чем бы ты хотела заняться в монастырских стенах? - поинтересовалась настоятельница.

   - А что, разве у меня есть возможность выбора? - осторожно спросила я.

   - Конечно. Большую часть времени монахини проводят в молитвах, но это не единственное их занятие. В монастыре есть немало работы. И хотя все здесь обучаются многому, у каждой есть дело, которому она посвящает больше времени, чем прочему. Подумай, что больше подошло бы твоему складу. Переписывать священные книги? Шить и штопать монашескую одежду? Лечить больных?

   Наступал очень важный момент, практически роковой, и я почувствовала, как стремительно вспотели ладони.

   - А нельзя ли мне работать на кухне? - спросила я, робко поднимая глаза.

   - На кухне? - Настоятельница выглядела несколько обескураженной. - Но я полагала, что, учитывая твоё происхождение и жизненный опыт, столь приземлённая работа станет для тебя чрезмерно большим испытанием.

   Я горько скривила губы.

   - Матушка, я буду с вами откровенна. Мне пришлось пережить очень большое горе. И теперь я хочу полностью забыть свою прошлую жизнь. Раз и навсегда отрезать её от будущей, пусть с болью, пусть по живому, но лишь бы окончательно и бесповоротно. Книги и шитьё лишь станут напоминать мне о прошлом, а я не хотела бы оказаться в плену тех ассоциаций, которые они будут вызывать. Поэтому я бы предпочла менее благородное занятие. В конце концов, я для того и пришла сюда, чтобы бороться со своими слабостями и научиться справляться с испытаниями. Не скрою, такой вариант, как уборка скотного двора, и вправду стал бы чрезмерным испытанием на данном, первичном этапе. Но кухня представляется мне как раз тем, в чём я нуждаюсь.

   Я с надеждой подняла глаза. В течение пары мучительных секунд настоятельница молчала, затем согласно склонила голову.

   - Ну что же, - произнесла она, - твоё стремление похвально. Хорошо, я распоряжусь, чтобы ты стала помогать на кухне сестре Беларии.

   Я была готова расцеловать мать Либелию в обе щеки.

   - Теперь тебе покажут келью, в которой ты будешь жить, - объявила та. Видимо, все наиболее насущные вопросы были решены. - Да спустится на тебя благословение светлых богинь.

   Как вскоре выяснилось, персональная келья была в Ниресском монастыре роскошью, недоступной кому попало, так что меня подселили в комнатку к двум молодым монахиням. Убранство было бедное: только самое необходимое, причём необходимым здесь, видимо, не считалось почти ничего. Но три жёстких кровати и правда было. Больше того, узкий коридорчик, в который не каждому дано протиснуться, вёл в дополнительную комнатку, о предназначении которой нетрудно догадаться, так что вдаваться в подробности не буду.

   Моими соседками оказались девушки приблизительно одного возраста - немного за двадцать, - но в остальном настолько разные, насколько возможно себе вообразить. Лизетта была пышногрудой шатенкой, пышущей здоровьем, любопытной и жизнерадостной, умудрявшейся источать вокруг себя ауру бодрости и оживлённости даже несмотря на монашеское одеяние. Мелани, напротив, была худенькой невзрачной брюнеткой, державшейся тихо и сдержанно, вечно опускавшей глаза долу и, казалось, не интересующейся ничем, кроме своих молитв и мыслей о вечном. Возможно, она и была интересной внешне, но, учитывая скрывавший волосы платок, отсутствие косметики и отрешённый взгляд, я не могла бы сказать этого однозначно. Как эти две девушки уживались в одной маленькой комнатушке, оставалось загадкой. Впрочем, я предположила, что причина заключалась в добродушии Лизетты, неспособной долго и всерьёз на кого-либо злиться, в сочетании с отстранённостью Мелани, не вступавшей в ссоры просто потому, что её мало волновали дела этого мира.

   - Ну, рассказывай! - заявила после первичного знакомства Лизетта, бесцеремонно усаживаясь рядом со мной на мою кровать.

   Мелани, напротив, чинно сидела на своей кровати, положив на колени какой-то увесистый том, но к чтению пока не приступила.

   - Что рассказывать? - поинтересовалась я, слегка оглушённая напором шатенки.

   - Не знаю, всё, что угодно! - воскликнула та, жестикулируя так активно, что я чуть было не осталась без глаза. Впрочем, девушка этого даже не заметила. - Для начала каким ветром тебя сюда занесло? Что, родственники решили отделаться?

   В её голосе прозвучали нотки сочувствия. Кажется, подобной ситуацией здесь никого не удивишь.

   - Нет, я сама решила уйти, - не стала противоречить собственной легенде я, хоть и понимала, что понравиться Лизетте было бы легче, дав на её вопрос положительный ответ. А я уже догадывалась, что войти в доверие мне будет необходимо именно к ней.

   - Чего так? - Лизетта изумилась настолько сильно, словно не жила в окружении монахинь и не являлась таковой сама. - Что ты здесь забыла?

   Она с насмешкой оглянулась на голые стены.

   - У меня случилось горе, - объяснила я. - Умер близкий мне человек.

   - Отец, мать? - вступила в разговор Мелани. - Или брат?

   - Какой брат? - пренебрежительно фыркнула Лизетта. - Наверняка любовник. Или муж?

   Она с интересом заглянула мне в глаза.

   - Жених, - уточнила я.

   - Вот видишь, я была права! - восторженно объявила Лизетта, после чего поспешила изобразить выражение скорби на лице. - Это, конечно, очень тяжёлая утрата, - вздохнула она. - Но зачем же было уходить в монастырь? Вся ведь жизнь впереди!

   Они широким жестом, жизнерадостно указала на пространство перед собой, хотя ничего, кроме голых стен, там по-прежнему не появилось.

   - Я так решила, - твёрдо произнесла я, поскольку, по правде сказать, более логичного ответа на вопрос Лизетты действительно не видела. - И потом, вы ведь тоже по каким-то причинам сюда пришли, правда?

   - Пришли! - хохотнула Лизетта. - Скажи лучше: силком притащили. Мы с Мелани тут ни при чём, нас родственнички сюда продали, меня - тётка, её - мать с отчимом. Вот и весь ответ.

   - Не смей так про мою мать говорить! - разозлилась Мелани. - Сколько раз повторяла! Меня сюда отдали для моего же блага. Чтобы на меня снизошла благодать богинь и в этой жизни, и в следующей.

   - Ну да, конечно, - скептически огрызнулась Лизетта, однако же на этот раз ей хватило ума не развивать тему.

   Вообще девушка сильно рискует, столь свободно рассуждая при своей непомерно благочестивой соседке. Как бы та не настучала настоятельнице, и как бы Лизетте после этого очень основательно не досталось. Впрочем, немного подумав, я пришла к выводу, что Лизетте навряд ли что-нибудь грозит. Если бы Мелани была доносчицей, её соседка уже успела бы обжечься достаточно много раз, чтобы выучить урок. К тому же сильно подозреваю, что о складе Лизетты и её мировоззрении в монастыре отлично знают, наверняка периодически по мелочам наказывают, но в целом мирятся. А что им, собственно, сильно страдать? Реальных проблем девушка не создаёт, деньги её они давно и благополучно получили, а то, что она безобидно болтает, сидя в келье, - ну, так особой беды от этого нет.

   Я поправила волосы, и Лизетта сразу же впилась взглядом в мою руку.

   - Что это? - спросила она, указывая на белую тряпицу, перевязывавшую запястье.

   Поскольку магия на территории монастыря не действовала, а носить браслеты, как и прочие украшения, послушницам возбранялось, мы решили использовать вариацию легенды, некогда придуманной Роленом. Только на сей раз речь шла не о переломе, ведь в противном случае я вообще не могла бы использовать руки.

   - Я чуть было не совершила смертный грех, когда умер мой жених, - тихо сказала я, уставившись в пол. - Перерезала себе вены. Но меня вовремя остановили.

   Теперь обе девушки взирали на меня с широко раскрытыми глазами, но на лице Мелани был написан ужас, а на лице Лизетты скорее удивление, перемешанное с любопытством. Словно через меня она получила возможность прикоснуться к страстям, которых ей так не хватало в монастырской жизни и добровольный отказ от которых так сильно её удивлял.