Далее, в других промыслах мы замечаем такие случаи, когда мастер производит лишь часть предмета, следовательно, создает нечто непригодное в таком виде для потребления, нуждается в помощи других, изготовляющих прочие части, и в человеке, выполняющем сборку самого предмета. Именно самопальные мастера разделяются на ствольников, станочников и замочников, из которых каждая группа выделывает лишь часть оружия, но отнюдь не все ружье (самопал) полностью. Равным образом имеются особые пушечные резцы и особые пушечные литцы и, наконец, специальные пушечные кузнецы, так что и выделка пушек разбита на несколько операций и находится в руках различных мастеров.

В других группах можно предполагать разделение труда такого же рода, читая о специальных мастерах подошвенниках и каблутчиках; и тут речь идет о выделке только части предмета — не всего сапога, а лишь подошв или каблуков.

Но эта форма разделения труда, предполагающая сравнительно значительное развитие промышленности, находится здесь в зачаточном состоянии. По общему правилу мы имеем лишь то, что именуется специализацией (выделка предмета от начала до конца), и специальностей хотя и насчитывается весьма много, но все же большинство из них представлено всего одним-двумя мастерами. Последнее является доказательством того, что специализация еще не вполне установилась, что в большинстве случаев одни и те же мастера выделывали предметы различного рода и наряду с ними лишь в виде исключения появились другие, которые занялись только определенной более узкой — составляющей часть промысла первых — специальностью.

Так, если мы находим одного собольника или одного золотых дел мастера, то мы имеем основание предполагать, что собольи меха, весьма распространенные в те времена, изготовлялись теми же скорняками, а предметы из золота — серебряниками. Другое дело, если имеется 43 пряничника и пирожника или 30 клетников — очевидно, изготовление пряников и пирогов отделилось от производства хлеба и калачей, а выделка клетей выделилась из плотничьего ремесла в качестве особой специальности. В других случаях, впрочем, вопрос остается открытым, ибо мы не знаем, объясняется ли, например, наличность всего трех замочников или четырех кафтанников тем, что кузнецы выделывали и замки, а портные шили также кафтаны, или тем, что замков и кафтанов изготовлялось вообще мало, или, наконец, тем, что кафтаны шились в собственном хозяйстве людьми бояр и иных вотчинных владельцев.

Вообще, как можно усмотреть из приведенного выше, главную роль в появлении новых специальностей играли, по-видимому, нужды духовного свойства, вызываемые церковными обрядами. Так, мы видели, что в области приготовления продуктов питания вновь появилась целая группа просвирниц, ранее не встречавшаяся, в области работы по металлу — паникадильщики, колокольники, в иконном деле — производители крестов. Надо думать, что и вновь появляющиеся стекольщики работали по преимуществу для церковных надобностей, ибо в домах светских лиц еще преобладали окна из слюды.

Что и специализация находилась еще в начальной стадии, можно усмотреть из того же промысла по обработке металлов, в области которого мы находим зачатки расчленения работы между несколькими мастерами, изготовляющими отдельные части товара. Именно в переписи московских кузниц, как принадлежащих посадским людям, так и беломестцам, произведенной в 1641 г. (три года спустя после общей переписи посадских людей), было зарегистрировано 152 кузнечные мастерские, из которых, однако, 24 стояли впусте. В действующих же 128 кузницах оказалось 172 человека хозяев, арендаторов кузниц и наемных рабочих.

При этом выяснилось, что в огромном большинстве кузниц, именно в 91 из 128, т.е. почти в ³/₄ всех работавших кузниц, производилось всякое мелкое и черное кузнечное дело, т.е. всевозможная работа из железа, подковы, топоры, замки, ножи.

Этим, очевидно, и объясняется тот факт, что в переписи 1638 г. отмечен всего один подковщик, всего один ножевник и три скобельника (тоже выделывающие ножи), один оковщик, один пряжник, один латный мастер, три замочника и т.д. Все эти работы по общему правилу выполнялись во всякой кузнице. Только 20 кузниц ограничивались выделкой подков, четыре — производством ножей, две выделывали сабли и две топоры. Три кузницы вырабатывали мельничные снасти и три — сапожные скобы; эти две специальности, требующие особого умения, должны были отделиться от прочей кузнечной работы. В одной кузнице показано было производство и оружия, и замков, и разного черного дела, т.е. всевозможных предметов, как это было обычным для кузниц в те времена. Таким образом, здесь подтверждается предположение, что делались еще только первые шаги в области более значительной специализации, что процесс выделения из работ по данного рода материалу только определенных и отказ мастера от изготовления прочих им ранее производимых товаров находился еще в первых стадиях.

Любопытно, что из 128 работавших кузниц в 83 работал сам владелец, а в шести владелец вместе с наемными рабочими (в пяти кузницах по одному рабочему, в одной два рабочих). В 39 кузницах владельцы не работали, причем в 15 были наемные рабочие (в двух по два, в остальных по одному), остальные 24 сдавали в аренду, причем имели по одному рабочему (одна — двух рабочих). Получается 83 кузнеца — владельца мастерской и 49 рабочих; большинство мастеров работают одни, без наемных рабочих.

Это подтверждается отчасти записями относительно платежа пятинных денег в 1634 г., когда на 626 посадских ремесленников приходилось 158 захребетников; последние в большинстве случаев работали у хозяев. Наибольшее количество их имелось среди кузнецов — 24, далее 11 сапожников, 8 портных, 7 скорняков.

На иностранцев московские ремесленники производили впечатление бедноты: «Для их плохой жизни требуется немного, и они трудами рук своих добывают себе в такой большой общине, как Москва, денег на пищу и на чарку водки и могут пропитать себя и своих родных». И в то же время картина жизни московского мастерового того времени получается такая, что он «изделие свое продает когда придется, скитается по чужим дворам и пьянствует». У Федьки-сапожника «двора на Москве нет, живет по чужим дворам, а в ряд де он Федька приходит к ним (в сапожный ряд) недели в две и три и в пять и в десять… У стрельца у Петрушки Ортемьева он в прошлом во 175 году (1167 г.) из зени есть рублев денег вынял, а как де он Федька напьетца пьян, и он де Федька со многими людьми деретца».

Иностранные путешественники рассказывают также о московских мастеровых, что они живут в курных избах на окраине города. Правда, в большинстве случаев они жили в собственных избах, но избы эти были очень незначительных размеров, и большей частью мастеровые не владели целым дворовым местом, а только частью его, половиной, четвертью и даже восьмухой, т.е. «целый ряд небольших избенок занимал собою тоже небольших размеров московское дворовое место». Были среди них, однако, и такие, которые вообще не имели избы, а нанимали ее или даже часть ее (подсоседники), в одной маленькой избе жили 4-6 мастеров, иногда и более (9 сапожных мастеров-костромичей). При найме избы фигурируют поручители: «Живучи в нем (снято помещение из подклета с сеньми) ему, Никите, в том подклете вином и табаком не торговать, в карты не играть и с воровскими людьми не знатца и, отжив год, тот подклет с сеньми очистить и наемные деньги по срокам заплатить все сполна безубыточно»^{667}.

М. В. Довнар-Запольский приводит и распределение московских ремесленников по степени состоятельности на основании пятинного сбора 1634 г., раскладываемого по животам и промыслам^{668}. Оказывается, что самыми бедными являлись портные, в среднем уплатившие налога в ²/₃ руб. наравне с извозчиками, пильщиками, наемными ярыгами и т.д. Немногим выше стоят сапожники, плотники, хлебники (1-1¹/₂ руб.). Состоятельнее их скорняки, кожевники, в особенности же кузнецы, платившие в среднем 6-7 руб. Наибольшими средствами обладают серебряники, из которых каждый был обложен в среднем 18 руб. Вообще от 5 до 15 руб. внесено 60 мастерами, а с 35 причиталось свыше 15 руб. Отдельные же мастера и в серебряном, и в кожевенном, и в кузнечном промысле уплачивали гораздо более, свыше 30 и даже 50 руб., т.е. их средства превышали 150-250 руб., что равнялось 3-5 тыс. руб. (золотом) в начале XX ст., один кузнец даже имел 500 руб., т.е. 10 тыс. на современные деньги (золотом).