Переменчивая судьба привела ее затем в Мадрид, где она — по рекомендации своего двоюродного брата, работавшего привратником в одном из особняков на улице Гойи, — устроилась работать служанкой в дом очень богатой семьи. Там на нее нацепили красивую синюю униформу — с передником и чепчиком. Вскоре она научилась утюжить и крахмалить белье, прислуживать за столом в белых перчатках и складывать салфетки в форме лебедя. Еще она впервые в жизни сходила в кинотеатр — сходила туда с начавшим увиваться за ней угольщиком. Со временем она не только стала копить деньги на черный день, но даже отправляла небольшие суммы своему отцу. В тот год судьба, казалось, все время улыбалась Дарии. Однако так, к сожалению, продолжалось недолго. У хозяев дома был сын, человек настолько безнравственный, что частенько воровал деньги из ящика письменного стола своего отца, причем тратил эти деньги не на девиц (если бы он тратил их на девиц, то его родитель этим даже гордился бы), а на юношей. Когда простодушный хозяин дома наконец заметил, что у него систематически пропадают из ящика письменного стола деньги, его гнев вылился в гневные крики, отдававшиеся гулким эхом от стен дома. Мать юного вора поспешила не только выгородить свое чадо и уберечь его от отцовского гнева, но и сберечь добрую репутацию семьи. Ради этого она, ни на минуту не засомневавшись, обвинила в воровстве ни о чем и не подозревавшую служанку, и Дарию быстренько выставили на улицу. Не получив от бывших хозяев платы за последний месяц и — уж тем более — рекомендательного письма, она была вынуждена согласиться на предложение угольщика выйти за него замуж. Ей впоследствии не раз пришлось горько пожалеть об этом своем решении. Угольщик начал вести себя, как последний негодяй, буквально сразу после того, как побывал со своей невестой перед алтарем, — как будто в этом святом месте его благословили не на благопристойную жизнь, а на всякие бесчинства и безобразия. Он каждый вечер приходил домой пьяным и так сильно избивал Дарию, что обычным цветом ее кожи стал фиолетовый. Кроме того, он истратил все сбережения своей жены — истратил их на вино и на женщин. Дария никогда раньше не сталкивалась с таким злобным и подлым мужчиной. К примеру, ее отец хотя и слыл извращенцем (она время от времени заставала его на скотном дворе пристроившимся сзади к какой-нибудь козе и делавшим с этой козой нечто такое, отчего бедная коза тряслась и блеяла, а сам он издавал глухие стоны), но, он, во всяком случае, не был пьяницей и никогда ее не бил — несмотря на то что она с ее строптивым характером не раз того заслуживала.

После шести месяцев издевательств, побоев, оскорблений она, еще и ограбленная мужем, покинула свой «семейный очаг», однако перед этим так заехала пару раз угольщику ногой между ног, что негодяй рухнул на пол, согнувшись вдвое и разевая рот, как рыба. В течение некоторого времени она бродяжничала по улицам Мадрида, питаясь отбросами и ночуя на ступеньках подъездов домов (однако не теряя даже и капельки собственного достоинства и самолюбия, которые не позволяли ей вернуться в дом своего отца, потерпев крах в предпринятой ею авантюре). Потом она села в вагон третьего класса скорого поезда, следующего из Мадрида в Саламанку. Там она встретилась с компанией комедиантов из Хаэна, направлявшихся в муниципалитет Альба-де-Тормес по случаю каких-то местных праздников, чтобы дать там веселое представление, главным героем которого была ведьма. Одному лишь Богу милосердному известно, почему она этим людям приглянулась, но они решили предложить ей подменить юношу, который играл роль ведьмы и который, получив сильный удар в глаз за одну из своих «ведьминых» шуточек, в течение ближайших двух-трех месяцев работать вряд ли смог бы. Вот таким вот образом Дария начала странствовать по Испании в одеяниях ведьмы, пока наконец волею судьбы она не оказалась перед входной дверью дома Исабель. Исабель и сама не знала, какая путеводная звезда привела к ней в дом Дарию и почему она в нем осталась. Она знала только одно: с тех пор, как в ее доме появилась эта женщина, в ее, Исабель, жизни все резко изменилось. Дария, считавшая себя большим знатоком по части привлечения клиентов, как-то раз попросила ее, чтобы она написала на нескольких четвертушках бумаги объявление, сообщающее о замечательнейшем месте отдыха, которое Дария предложила называть отныне не гостевым домом, а «Маленький отель на гористом побережье». Дария была неграмотной: она не умела писать и могла прочесть лишь те несколько слов, начертание которых она попросту запомнила, как рисунок, — однако она очень хорошо представляла себе, что ей следует делать. Прихватив с собой написанные Исабель объявления, она направилась в Сантандер и прикрепила их у входа в элегантные кафе, которые посещал самый что ни на есть цвет местного общества. Вскоре — как по мановению волшебной палочки — дом Исабель наполнился состоятельными господами и дамами, которым нравилось бродить по пляжу летом и по лугу зимой и которые получали в отеле возможность насладиться кулинарными шедеврами Дарии, готовившей на углях божественно вкусные рыбные блюда, бесподобные тушеные овощи с ветчиной и свежей зеленью, собранной на собственном огороде, и флан[81], который буквально таял во рту.

У Исабель и Дарии даже начали налаживаться нормальные отношения с обитателями городишка — а особенно после того, как на коварных прибрежных скалах потерпело крушение судно и Исабель с Дарией всю ночь жарили гренки для жертв кораблекрушения и отважных добровольцев, помогавших этим жертвам спастись. С тех самых пор местные жители стали смотреть на это удивительное женское «трио» как на полноправную семью, живущую в городишке: они вежливо здоровались с Исабель и с Дарией, встречая их на улице, они приглашали их на собрания прихожан и на собрания, организуемые местной властью, а дядюшка Фруктуосо время от времени присылал им корзину своего лучшего инжира, из которого Дария варила варенье — такое вкусное, что пальчики оближешь.

Впервые в своей жизни Исабель в полной мере осознала, что означает иметь свой родной дом.

С тех пор прошло почти четыре года.

Стояла осень — середина ноября. Денек выдался сырым и холодным, но тихим, а потому Исабель решила, что сейчас вполне подходящее время для того, чтобы, забравшись на приставную лестницу, тщательно вымыть окна веранды, пока еще осенние ливни и туманы не мешали любоваться красивым видом, открывающимся через эти окна на пляж. Однако едва она принялась за работу, как в двери появилась Дария, кокетливо собирая пряди, выбившиеся из пучка волос, обратно в пучок и нервно разглаживая свой передник. Тишину нарушил ее хрипловатый голос:

— Исабель!..

Дария всегда звала Исабель по имени, хотя и обращалась к ней на «вы». Исабель не раз говорила Дарии, чтобы та обращалась к ней на «ты», однако Дария в ответ неизменно отвечала, что женщинам «из харошего обчества» нельзя тыкать. «Паймите, это — вапрос прынцыпов», — качала головой Дария.

— Исабель!

— Что случилось? — отозвалась Исабель, продолжая тереть тряпкой стекло, становившееся все более и более прозрачным.

— Там, у входа в дом, стаит какой-то маладой гасподин — стройный и илегантный — и он гаворит, что хочит вас видить. Я ему сказала, что вы занятая, а он все знай свое далдонит.

Исабель перестала тереть стекло и посмотрела на Дарию.

— Молодой господин?

— Ну да. И, чесно гаворя, решпектабельного вида. Такой энтересный!.. Я, канечно, женщина парядочная, скромная, богабоязненная и сторонюся мущчин, но и мне, бываит, хо-чится, чтобы меня позажимал где-небудь в углу какой-небудь кавалер…

— Дария, ради бога… — сердито оборвала ее Исабель. Дарию обычно раздражало, когда Исабель ее подобным образом одергивала. Она не понимала, почему вещи нельзя называть своими именами. Разве не для этого и были придуманы слова? Если не называть вещи своими именами, то зачем тогда все эти слова вообще нужны?