Примерно этим и были заняты мои мысли, когда я заявился на семинар по снятию лифчиков к дому Шеймаса О’Шоннеси, которого все почему-то (хрен его знает почему) привыкли тюкать с утра до вечера. Чем раньше, тем лучше, заявил мне мой одногодок Шеймас двадцать минут назад, в рубашке и при галстуке расставляя складные стулья на газоне вокруг статуи святого Блеза, у которого лысина на голове и по свече в каждой руке в знак того, что он — покровитель всех драных глоток на свете. Шеймас брал по пять долларов за билет на сегодняшнее представление, потому что хочет начать копить деньги на поступление в духовную семинарию и потом стать священником. Он живет через дом от нас и по соседству с Фрэнни Тухи, который, в свою очередь, живет по соседству с нами. Как только Шеймас сообщил мне об изменении графика, я криком известил об этом Бобби Джеймса, который в это время мыл велосипед у себя на веранде. Вот он уже возле моей двери, только что из душа, в рубашке с воротничком и плиссированных шортах и с кожаной папкой и ручкой «Филлиз» в руке. У меня ручка «Сиксерз» и точно такая же папка, но, в отличие от Бобби Джеймса, я не принимал душ и не переодевался. Да это и не важно, все равно я выгляжу лучше, чем он.

Мы подходим к газону перед домом Шеймаса, где с кожаными папками и ручками «Флайерз» расположились человек двадцать ребят с нашего квартала и нашего же возраста, ну, может, плюс-минус год, форма одежды свободная. Шеймас, который укладывает волосы муссом и ставит их гелем, приветствует каждого вновь пришедшего, пишет его имя на стикере ПРИВЕТ МЕНЯ ЗОВУТ и прилепляет стикер ему на рубашку. Мы пробираемся к столу регистрации. Его явно вынесли из столовой в доме О’Шоннеси.

— Йоу, Генри, Бобби Джеймс. Как дела, парни? — спрашивает Шеймас, а сам при этом пишет на двух бирках БОББИ ДЖЕЙМС и ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЕЦ ТУХИ соответственно. Всеобщее рукопожатие — включая нас с Бобби Джеймсом — и смех.

— Йоу, — говорит Бобби.

— Йоу, — говорю я, — похоже, неплохо вы тут устроились.

Помимо стола здесь есть складные стулья, доска, скатерть на столе (там же: кувшины с водой и вазочка с фруктовым салатом), подиум (деревянный и с крестом впереди) и манекен телки, наряженный под девочку из католической гимназии.

— Спасибо, Генри, — говорит Шеймас. — Ты первый, кто это заметил. Только посмотри на этих животных.

Реймонд Макафи, этот густоволосый озабоченный дебил, хватает манекен и сует его в объятья святому Блезу так, будто бы они трахаются, и отвечает на наши приветственные улыбки, просунув язык между двух пальцев.

Публика уже начинает кипятиться. Макафи забирается на стул и заводит песню, которую подхватывают все остальные: Сиськи, сиськи, сиськи. Если кто-то, кого могли ввести в заблуждение рубашки с воротничком и бирочки с именами, поначалу и думал, что событие намечается тихое и мирное, то теперь стало ясно как день, что подобные мысли можно смело засунуть себе в жопу.

— Ну да, ты же знаешь, что сиськи буквально сводят нас всех с ума, — говорю я.

— Он дело говорит, — поддерживает меня Бобби Джеймс.

— Я все понимаю. Просто мне бы хотелось, чтобы после того, как мы закончим, уцелело хоть что-нибудь из мебели. Все просто ошалели, когда я сказал, что моя сестра собирается устроить живую презентацию, — говорит Шеймас.

— Шутишь, — с восторгом выдыхаю я.

У Шейлы О’Шоннеси коровьи сиськи номер четыре. Ошибочка. Номер пять.

— Никаких шуток, — говорит он.

— И как ты ее уломал? — спрашиваю я. — Обещал ей заплатить?

— Нет. Я сказал ей, что двадцать парней будут смотреть, как она снимет лифчик.

— А, все понятно, — говорит Бобби Джемс. — Я слышал, она еще та шлюшка.

— Хлебальник заткни про мою сестру, — говорит Шеймас. — Она согласилась на это во имя науки, в качестве соцнагрузки.

— Соцнагрузка. Может, пригласим ребят с государственного канала — пусть репортажик сделают.

— He-а, не прокатит, я уже звонил им и предлагал. Отказались, — мрачно отвечает Шеймас.

— Черт, вот незадачка-то, — грустно замечает Джеймс. — Генри, пойдем-ка поищем где нам сесть.

— Стойте, — говорит Шеймас, — а где Гарри? Он на той неделе заплатил за вас и за себя.

— Не думаю, что он появится, — сообщаю ему я.

— Упускает шанс посмотреть на сиськи моей сестры? Он что, гомик?

— Сложно сказать. — Бобби Джеймс пожимает плечами.

— Что ж, деньги за билет я ему не верну. Я коплю на то, чтобы стать священником.

Мы садимся, кому-то говорим йоу, кому-то жмем руки и соглашаемся, что семинар получится просто супер. Шеймас приближается к подиуму. Итак, семинар «Сиськи Экспо 1984» будем считать открытым.

— В первую очередь я хочу поблагодарить всех за то, что пришли, — начинает он.

Аплодисменты. Реймонд Макафи встает и начинает свистеть и делать неприличные движения тазом.

— На свете слишком много несчастных телок, — продолжает Шеймас. — И не только здесь, на улице Святого Патрика, но и повсюду. Так почему же они несчастливы? Потому что ребята, которые пытаются залезть к ним в лифчик, на самом деле просто-напросто неуклюжие любители. Сегодня мы постараемся разобраться с этой проблемой.

Аплодисменты усиливаются. Макафи обегает всех собравшихся и всем дает пять.

— Спасибо тебе за рвение, Реймонд, — говорит Шеймас. — Оно крайне заразительно. Сегодня у меня по плану информативная неформальная и развлекательная программа. Мы будем говорить о лифчиках. Мы будем говорить о сиськах. Но это будет не простой разговор. Мы будем учиться на практике.

Толпа входит в раж. Макафи кувыркается через голову.

— И как я уже сказал вам заранее, моя сестра Шейла выступит с живой презентацией.

От оваций у меня начинают болеть уши.

— Но начнем мы с вопр. и отв. — говорит Шеймас. — Хорошо, Реймонд, давай ты первый.

— Когда твоя сестра собирается выйти и показать нам свои сиськи? — спрашивает тот.

— Уже довольно скоро. Еще есть вопросы? Да, вы, в заднем ряду.

— Твоя сестра сейчас дома?

— Ага, — говорит Шеймас. — Кто еще? Спрашивайте, смелее.

— Нижнее белье уже на ней?

— Не могу точно сказать. Еще вопрос. Да, сэр?

— Можно я помогу ей расстегнуть лифчик, когда она выйдет?

— Давайте все вместе взглянем на манекен, — вздыхает уже порядком подуставший Шеймас. — Кто-нибудь, пожалуйста, передайте ее сюда, — просит он, указывая на куклу, которая уже стоит на коленях перед святым Блезом с лицом, повернутым в ту сторону, где у того должен быть член. Святой Блез умиленно взирает на Небеса.

Мы передаем куклу с задних рядов, при этом каждый, к кому она попадает во время своего путешествия по рукам, обязательно либо хватает ее за грудь, либо задирает ей юбку. Наконец она доходит до Шеймаса, который хмурясь поправляет на ней блузку, что твоя мамаша.

— Это форма гимназистки из католической гимназии, — торжественно объявляет он. — Эта вещь — не что иное, как искусный замысел попов и монашек, цель которого — спрятать от вас сокровища, скрытые внутри. — Шеймас пристально смотрит на нас. Больше никакого тупизма. Все понимают, что это, бля, серьезная проблема, требующая серьезного, бля, подхода. — Гениальность замысла заключается всего лишь в следующем: сзади одна длинная молния, вот и все. Она может быть либо застегнута, либо расстегнута. Руке неудобно шарить в области сисек, даже если вы сидите внизу, а родители наверху и заняты приготовлением коктейлей. Остается лишь раздеть полностью. Но только недоумок или псих станет это делать.

— Так в чем же секрет? — спрашивает кто-то.

— Секрет в том, что нет здесь никакого секрета, — отвечает Шеймас, которому в равной степени отвратителен как вопрос, так и сама тема обсуждения. — Форма католической гимназии непреодолима. С тем же успехом вы можете пойти и поцеловать вашу собаку. — Шеймас снимает форму с манекена. Мы свистим. Двое зрителей — меня в их числе нет — вырубаются на месте. Шеймас набрасывает снятую форму святому Блезу на лысую голову. Мы хлопаем. Он напяливает на куклу футболку и шорты — возгласы неодобрения — и пишет на доске слова ТЕРПЕНИЕ и МЯГКОСТЬ. — Есть два ключа к тому, чтобы снять лифчик. Требуется терпение. И нужно делать все мягко.