Странно, снова начала раздражать пыль, чем ближе замена, тем сильнее. Впрочем, начинает раздражать всё. Скорей бы отсюда…

Сегодня улетаем в Кундуз. Замена. Два лишних дня проторчали в Файзаоаде. Шла пыльная буря. Афганистан и его пыль не хотела отпускать нас…

Через год после Афгана сломался мой фотоаппарат «Зенит». Отнёс в мастерскую.

— Им что, в песочнице забавлялись? Ремонту не подлежит! — вынес вердикт мастер. Хотел последовать его совету. Не получилось. Не смог выбросить верного друга, верой и правдой служившего мне там. У нас одинаковое число вылетов. Лежит в шкафу.

Сегодня, перебирая вещи, нашёл свою афганскую панаму. И хотя она стирана-перестирана, она всё равно пахнет афганской пылью. Особый этот запах. В курсантскую пору, в заволжских степях тоже было много пыли. Но та пахла полынью, ковылью, простором. Эта — гарью солярки и керосина, пороха, тротила и, кажется, немного юностью. А может мне всё просто почудилось и разыгралось воображение?.. Ведь сколько лет прошло!.. И всё это просто,, пыль…

Говорят, что в древней Спарте, или в другом месте, был своеобразный способ учить человека плавать, оросить человека в воду, выплывет хорошо, а нет — судьба такая. Старлей Л. особо в это не верил, пока подобным способом не начали учить его самого.

Нет-нет, не плавать, тем более что старлей это умел, подобным способом его научили искусству руководства полётами.

Дело было так. В одно прекрасное, солнечное утро старлей Л. пребывал в хорошем настроении. Завтрак в столовой оказался вполне сносным, его экипаж находился сегодня в третьей готовности, а это, по сути своей, считалось почти за выходной. Оставалась только малость, дождаться окончания мероприятия, своеобразного утЕеннего ритуала под названием предполётные указания экипажам, [а практике это дело больше двадцати минут не занимало…

Эти самые указания старлей слушал в пол-уха. На кой ляд ему сегодня были нужны эти барические тенденции и тактические обстановки, когда в планшете лежала заныканная в карты новая книга, а самое главное, уже топилась гарнизонная банька. Старлей уже мысленно был в парилке, нырял в бассейн, нежился на солнышке с книгой в руках.

У обычной школьной доски начальник штаба закончил докладывать данные разведки и принялся зачитывать боевые расчеты. Это означало, что указания почти закончены, и старлей принялся запихивать в планшет карты, записную книжку, карандаши.

— …Помощник руководителя полётов, старший лейтенант JL, — возвестил начальник штаба среди прочего.

— Попарился, блин!.. Позагорал на солнышке! — от благостных мыслей о почти узаконенном отдыхе у старлея мгновенно не осталось и следа. От ощущения испорченного дня он поморщился как от зубной боли. Рядом ехидно хихикнул капитан А… Он всегда был готов порадоваться за своего лётчика-оператора. Старлей даже не стал после окончания указаний заходить в свою комнату, дабы не видеть, как тот с довольно злорадной физиономией будет демонстративно и нарочито медленно готовится к таинству бани. И он понуро, как говорится нога за ногу, поплёлся сразу на КэДэПэ, или как говорят в авиации, вышку.

— А может не всё так плохо? — в робкой надежде начал размышлять старлей. — Наш аэродром не Домодедово, полётов не много, это раз. В руководстве полётами я не в зуб ногой, а Афганистан — не лучшее место для обучения, это два. Так что моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.

Такой расклад приободрил старлея, и он бойко поднялся по трапу, толкнул дверь и переступил порог командно-диспетчерского пункта. Руководитель полётов подполковник Н. уже был на месте. Это был грузный мужчина лет сорока пяти, по неизвестно какому недоразумению попавший в Афганистан. В беседах он часто упоминал, что уже пол-года как должен быть на пенсии. Характер у подполковника был под стать телосложению, добродушно-флегматичный.

Сейчас он восседал, как на троне, на неизменном вертящемся кресле руководителя, в руках держал символ власти — микрофон. Его огромная фигура занимала почти всё тесное помещение.

— Ну вот, тут даже места для меня нет, — старлей всё ещё надеялся на благополучный для него исход.

Подполковник по-отечески снисходительно смотрел на старлея.

— Ну что, — молвил он, — Наш аэродром не Домодедово, полётов не много, это раз. В руководстве полётами, ты не в зуб ногою, а Афганистан лучшее место для обучения, это два. Так что дерзай, а моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.

С этими словами он царским жестом — словно гетманскую булаву — вручил оторопевшему старлею микрофон и покинул помещение.

— Да, — обернулся он с порога, — вон ракетница лежит, солдаты понимаешь, через полосу в столовую ходят, а Ан-26 разбегается неслышно. Так ты если что, шугани. А я пойду в баньку,, попарюсь…

— с этими словами подполковник захлопнул за собой дверь.

— Влип я однако, — с тоской в душе подумал старлей. Оставшись в одиночестве, он огляделся по сторонам. КэДэПэ представляло собой сколоченное из подручных материалов на крыше казармы помещение, где с трудом могли поместиться три человека. И если бы не остекление, его — ни дать ни взять — можно было бы принять за курятник, или голубятню. Из технических средств в распоряжении старлея оказались: прибор для определения скорости и направления ветра, высотомер барометрический, часы и радиостанция.

Афганский Ан-26 после посадки на ВПП (вверху). Добрался до крупнокалиберного ДШК. Сейчас посмотрим, как эта «машинка» работает…

— Маловато будет… — подумал он. Затем нажал кнопку и подул в микрофон, из динамика донеслось шипение, — ты, глядика, работает, блин.

Вертолёты на стоянке ещё только загружались, и старлей вышел на улицу. Подошёл к стоящему рядом пулемёту ДэШэКа, подёргал за ручки, попробовал прицелиться. Затем подумал, что такому большому начальнику, каким он является сейчас, не солидно вести себя столь по-детски. Старлей вздохнул, с сожалением отошёл от пулемёта и вернулся в помещение. И вовремя.

— …надцатый, запуск, — донеслось из динамика.

Старлей уселся в кресло, откинулся на спинку, нарочито небрежно и медленно взял в микрофон, нажал кношсу и… С ужасом обнаружил, что не с силах произнести ни слова. Эта проклятая трубка, оказывается обладала магической способностью лишать голоса.

— …надцатый, запуск! — более настойчиво повторил динамик, но старлей всё ещё не мог совладать с собой, оказывается, он вдобавок забыл все слова.

— Разрешаю…, — после третьего запроса наконец смог выдавить из себя старлей.

— Понял, …надцатый, разрешили, — примирительно согласился динамик и со стороны стоянки донёсся вой пускового двигателя, а затем стронулись с места и завертелись каруселью винты.

В течение следующего получаса старлей, растерявший всю спесь, монотонно, как попугай повторял всего одно слово: разрешаю. И, о чудо!.. Вертолёты запускали и выключали двигатели, взлетали, садились, уходили на задание. Аэродром жил, и старлею начало казаться, что он овладел ситуацией.

И даже когда с динамика донеслось:

— …надцатый, следую группой 12 бортов, подскажите условия посадки, — смог выдать в эфир ветер и давление на полосе. Вскоре на аэродром пришёл караван из десяти тяжёлых Ми-6 и, сопровождавшей их, пары вездесущих Ми-8.

Но через час старлея постигло новое испытание. Запросил условия посадки другой караван. Одновременно первый запросил взлёт и вдобавок нелёгкая принесла пару афганских транспортников Ан-2б. Старлея Л. буквально поразил ступор. Минут пять он не то что слова сказать не мог, даже двинуться с места. Затем ему стало в высшей степени на всё наплевать, бросили его тут одного, уроды… Старлей успокоился и четким внятным голосом стал отдавать команды. Открылось второе дыхание, он вновь развалился в кресле, но при этом контролировал обстановку, словно всю жизнь только этим и занимался. Через час улетел и второй караван, аэродром снова опустел. Старлей вызвал дежурного по связи. Минуту спустя появился заспанный сержант-сверхсрочник.