Из всех моих задумок работало всего два заводика – свечной и производящий мыло, да зубной порошок. Ноутбук с синтезатором не работали, как и все средства связи – закончилось питание. У меня не было универсальных радиостанций, работающих от разных источников. Печенкой чую, вскоре появится Стас – безопасник будущего, та еще сволота.

В последний день перед отъездом мы с Семеном сидели в летней беседке, попивали винцо и обсуждали насущные дела.

– Ты гонцов отослал за Митрохиным и Кацманом?

– Неделю назад, они прибудут в Уфу согласно твоему повелению.

– Вот и славно. – Под Уфой нефтескважины нужно образовать, да нефтезаводик построить. На южном Урале – цементный завод.

– Зачем тебе завод, Владимир?

– Семен, что такое государство в первую очередь?

Семен принялся чесать затылок.

– Не мучайся, первые признаки государства, развитого, разумеется – дороги, пути сообщения – андэстенд?

– Ты хочешь дорожное покрытие крыть бетонными плитами?

– Верно мыслишь, из камня плиты тесать гораздо дороже.

– Большое дело замыслил.

– По другому ускорить прогресс нельзя, сколько золота не вбухивай, толку не будет. Излишек желтого металла только развращает людей, по этой причине погибла не одна империя.

– Карчи заберешь от Толгатхана?

– Естественно, нечего ему там груши околачивать.

– Вот это правильно, пусть забирает свою Канцелярию, на фига мне за него воз тащить.

Посидели, помолчали. Тигры сопели рядом, прикидывались спящими, но я по их ушам видел – бдят.

– С собой возьмешь? – Семен кивнул на зверей.

– Придется, видишь, не отходят.

Скуратов неожиданно спросит:

– Тебе не вспоминается Белоруссия сорок первого года?

– Ты про уничтожение эссэсманов и танкового полка?

– Да.

– Нет, не вспоминаю и не хочу – слишком много крови. – Предваряя твой вопрос – ночью кошмары не снятся и совесть не мучает. – Зачем спрашиваешь?

– Да так, мысли вслух. – Понимаешь в чем заковыка, в конце восьмидесятых, начале девяностых, в крупных городах образовались пейнтклубы.

– Что за херня и с чем ее едят?

– Это клубы по интересам, взрослые дяди играют в «Зарницу» – оружие, имитация настоящего. – Стреляют красящими шариками. – Кроме того, они проводят реконструкции исторических боев и сражений.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем они это делают?

– Ищут острые ощущения, адреналина не хватает. – Командир, самое смешное, я перед переносом прочитал книжку, фантастику, об игроках пейнтбола, попавших в Великую Отечественную войну. – Так лихо там воевали, нам до них далеко. – Но я не о том, видишь ли, в той книге участниками пейнтбола оказались бывшие вояки, прошедшие различные «горячие точки». – Вот тут меня и зацепило. – А ты что думаешь?

– Не ошибусь, если выражу наше общее мнение – фуйня все это. – Автор явно не дружит с мозгами. – Человеку, прошедшему боевые действия и войну не придет в голову переться в пейнтбольный клуб – он в свое время столько адреналина хапнул, ему на всю жизнь с лихвой, выше маковки хватит.

– Вот и я о том же, командир. – Выпьем.

Выпили. Помолчали.

– Семен, ты дом себе выбрал из конфиската?

– Извини, Владимир, но душа не лежит в таком доме жить, зная что хозяина казнили. – Я лучше новый построю, а ты че, гонишь меня из Кремля?

– Да, Господь с тобой, хоть всю жизнь живи, но тебе пора личную жизнь налаживать, семьей обзаводится.

На том и закончились наши посиделки.

С утра грузились на корабли, с собой брал пять сотен гвардейцев, о пяти пулеметах КПВ. Половина конницы пошла берегом, а мы на четырех судах по Волге до Камы. Затем по реке Белой до Уфы.

Попутный ветер гнал наши посудины в нужном направлении. Погоды стояли хорошие, душа отдыхала при виде красоты русской природы.

Через неделю все носы воротили от рыбы, зажрались блин. Вошли в Белую, через день сделали остановку, отдохнуть от воды. Тигры от радости, обретши твердь под ногами, носились словно сумасшедшие. Гвардейцы вдоволь настреляли дичи, повар знатно приготовил жаркое из косули.

Вечеряли вдвоем с адъютантом. Сынок давно храпел у шатра, Малышка сонно клацала зубами, ловя комаров. Спать легли рано – вставать с рассветом.

Через пару дней встретились первые разъезды башкир. Узнав кто плывет, несколько всадников сорвались в бешеный галоп, неся весть Толгатхану. Через пять дней прибыли в Уфу. Нас встречал весь город во главе с Толгатханом и его семейством.

На берегу залез в седло – не пристало царю пешком идти. Так, по живому коридору из оцепления мы и последовали во дворец Башкирского князя, именно во дворец, красивое сооружение, молодец Толгатхан.

Умывшись с дороги и передохнув часик, очутился за пиршественным столом. Заметив за столом бывшую царицу Марьям, приказал телохранителям – убрать.

Дернувшемуся Толгатхану обрисовал диспозицию.

– Толгатхан, ей не отрубили голову на плахе, только изза уважения к тебе. – Твоя дочь – государственный преступник.

Чем больше он слышал вопиющих фактов, тем сильнее темнел и мрачнел.

– Ты в своем праве, Государь, жизнь жены в руках мужа.

Услышав о казни внука, насупился и жахнул кубок вина.

– Я знал, что он плохо кончит, так и случилось. – Зачем ты сюда привез Марьям?

– Пусть повидает тебя перед долгой разлукой – она уходит в монастырь.

Он повертел в руках кубок и глухо сказал: – Кысмет (судьба).

– Она зависит от нас самих – добавил я. – Как жена, дети, сколько их у тебя?

– Спасибо, все хорошо, а детей трое, два мальчика и девочка.

– Слушай, а где наш дорогой Карчи?

– Сейчас будет, а вот и он с женой.

Я помахал им рукой, приглашая сесть рядом. Карчи почти не изменился, разве что стал более солиден. Катерина расцвела, она и раньше была красивая, а тут ну нет слов.

– Иди сюда, старый черт, дай я тебя обниму. – Здравствуй, Катя, ты стала невозможно красивая, повезло Карчи.

– Спасибо, Государь.

– Ай, Катерина, давай попростому, здесь все свои. – Детишками обзавелись?

– Двое, Государь, – мальчик и девочка.

– Называйте меня Владимиром, вам дозволяется, без посторонних, конечно. – Рассказывайте за свою жизнь, хвастайтесь успехами.

– Да хвастать особо нечем, я иногда Толгатхану помогаю, а в основном мы с Катей учительствуем в школе.

– Ребята, да вы молодцы, не бросили школу, нужное дело для нас, но, к сожалению, придется оставить педагогику. – Карчи, ты мне нужен в Казани, а Катя и там может преподавать, у нас тоже школы есть.

Карчи начал протестующее блеять, мяться, мол дескать, они тут привыкшие.

– Карчи, едрит твою налево, у тебя уши что ли заложило, я тебя не на пикник зову. – Государственные дела требуют твоего присутствия и не криви рожу, Скуратов не может разорваться, ему Тайного приказа хватает выше крыши. – Извини, Катя, но вам придется ехать.

Супруги поняли, спорить бесполезно и примолкли. Веселья шибкого не получилось – Толгатхан сидел мрачнее тучи, сначала думал, он за Марьям переживает и за казнь некогда любимого внука, ан нет, не совсем. Карчи поведал – Ильяс сильно болен, вылечить не могут, да и Толгатхан жалуется на головные боли, видимо давление.

– Карчи, вы чего мать вашу, почему не лечите?

– Не хватает способностей, ты у нас один такой лекарь выдающийся.

Странно, неужели «прививка атлантов» действует избирательно. Я растормошил Толгатхана, сидевшего в угрюмой задумчивости: – Пойдем, выйдем.

Он недоуменно глянул на меня: – Пойдем, посмотрю, что за хворь к тебе прицепилась.

Зашли в его кабинет, где тесть сел на стул по моей просьбе. При осмотре шеи, особым зрением, обнаружили ущемление воспаленного нерва. Резко повернул шею, раздался хруст – позвонки встали на место. Так, несколько движений ладонями и воспаление снято.

– Все уважаемый тесть, больше давление тебя мучить не будет.

Тот недоверчиво ощупывал шею.

– Ой, вай, большой рахмат тебе, Владимир. – Может Ильясу поможешь, угасает сын, от боли кричит, помочь не можем.