Да, выходит, отношение Бруса к капитану было оправданным — сейчас Бобровников нес какую-то ахинею, он его, Бруса, с потрохами, можно сказать, сдавал. Конечно, магнитофонная запись даже при судебном разбирательстве никакого веса не имеет. Да и Бобровников в любом случае от своих магнитофонных откровений откажется (интересно, в каком же состоянии этот засранец показания давал: то ли пьян был в стельку, то ли ему какие жизненно важные органы на барабан наматывали? Скорее, похоже на первое — язык хотя и заплетается слегка, но речь довольно связная).

Нет, в суде эту запись предъявлять не будут — тут общение будет проще и круче. Какие-то мудаки — Брус уже наполовину догадывался, какие — до него добрались. Но как они на Бобровникова вышли? А вообще-то зря он, Брус, в это дело ввязывался. Девка, сучка психованная, фортель выкинула. Ей же самой, идиотке, хуже, у них же там план какой-то многоходовый вроде был. Партнеры, партнеры... Вечно вставят в какую-то дерьмовую ситуацию. А с другой стороны, куда без них, без партнеров, денешься. Вот сегодняшний случай с белорусской таможней — лишнее тому подтверждение.

— Алло, — произнес голос в трубке секунд через десять после того, как закончилась трансляция, — ты все слышал?

— Все, — раздраженно ответил Брус. — Дальше что?

— Дальше мы будем торговаться.

— Что?! — все раздражение и злость, скопившиеся за сегодняшний день, выплеснулись из Бруса. — Да ты охерел, что ли? Кто вы такие, чтобы со мной торговаться?

— А ты прекрасно знаешь, кто мы такие. Недаром же ты наслал своих мудаков на нас. Они жидковатыми на расправу оказались. Непонятно только, зачем тебе все нужно было?

— Короче говоря, пошли вы все на... — Брус собрался уж было нажать кнопку отбоя, но голос в трубке произнес:

— Стоп! Ты можешь многого лишиться, если сейчас не согласишься на наши условия.

— Я?! Чего же я лишусь? — вот тут Брус искренне озадачился.

— У тебя много чего такого есть, — спокойно ответил голос. — Например, около центнера медикаментов на улице Привокзальной в одном очень уютном складе заводика комбикормов. Было медикаментов около центнера — должен в данном случае уточнить, сейчас их там нет. В другом месте они. Ментов ты всех купил, министерству безопасности до тебя дела нет и быть не может, а вот потерять миллионов пятьдесят — это уже нечто ощутимое, правда? К тому же, насколько мне известно, эти «колеса» и «ширялово» не только тебе одному принадлежат, могут тебя партнеры спросить, куда ты их дел.

— Я раньше этого вас, пидеров, так спрошу, что смерть вам кайфом покажется.

— Вот-вот, при встрече и попытаешься спросить. Или очко играет на «толковище» выйти?

Это уже была неслыханная наглость. Но именно она ввела Бруса в состояние какого-то мрачного отупения — словно у него все эмоции исчерпались, и ему все до фени стало. Да, наверное, так и произошло — сколько же можно бросаться в разные стороны, пытаясь то одному, то другому глотку перегрызть.

— Хорошо, падлы, — мрачно произнес Брус. — Разбираться будем на «плешке» выше речного порта.

— Через полчаса, — быстро вставил собеседник Бруса.

— Перебьешься, — Брус желал, чтобы он диктовал больше условий, чем его враги. — В одиннадцать вечера это будет.

— И то дело. Время-то все равно еще детское.

Клюев повесил трубку.

— Назвался груздем — полезай в короб. Так, кажется, определяет фольклор необходимость быть последовательным?

— Так, — кивнул Ненашев. — На какое время договорились?

— На одиннадцать.

— Годится. Муравкин к этому времени наверняка расстарается.

— Ой ли? — недоверчиво покачал головой Клюев.

— Ответ однозначен: «тачка» будет. Не свои же нам гробить, собственными трудами нажитые. Там стрельбу наверняка затеять могут.

— Ну, если стрельбу затеют, то и для нас может не иметь никакого значения, уцелеют «тачки» или нет, — хмуро сказал молчавший до сих пор Бирюков.

— Николаич, нас побить, побить хотели, нас побить пыталися... — бодро возразил Клюев. — Это еще надо будет посмотреть, кто на потерю «тачек» не сможет отреагировать.

— Ладно, это я груздем оказался, хотя и не очень в грузди набивался, мне, следовательно, и в короб надо лезть. А вам-то зачем все это надо? — Бирюков смотрел перед собой в одну точку.

— Ну, начальник, обидел, — протянул Ненашев. — Последний буду гад, обидел.

Он хотел еще что-то добавить, но тут зазвонил телефон. Ненашев на звонок отреагировал быстрее всех.

— Да. Серджио? Серджио! О, Серджио, ты великолепен! — не надо было ни о чем спрашивать, результаты деятельности Муравкина отражались в интонациях Ненашева.

Впрочем, более подробная «расшифровка» информации вызвала такой же восхищенный стон и среди остальной публики, собравшейся на квартире Бирюкова, где хозяин смог навести относительный порядок после разгрома.

— Муравкин увел не один, а два автомобиля, — сообщил Ненашев. — Говорит, что ему напарник помогал. Они уже ждут нас на соседней улице — прямо к дому Сережа не стал подъезжать из соображений конспирации.

Когда же трое сыскарей увидели подарок Муравкина, их состояние зашкалило за отметку «восторг» и уверенно приблизилось к отметке «шок» — «Линкольн-таункар» и «Порше» ожидали их.

— Слушай, Серджио, — почти озадаченно сказал Клюев, — нас ведь трое всего, а тут два таких «танка» — нас на них и не хватит.

— А вы не переживайте, ребята, мы с Бампером составим вам компанию, — Муравкин кивнул на своего напарника, покинувшего «Порше» и приближавшегося к «Линкольну». Кличка, наверное, подходила этому верзиле за метр девяносто с длинными и тяжелыми руками и массивной нижней челюстью.

— Мы будем присутствовать в этом «танке», — сказал Муравкин. — Бампер наловчился очень внушительно сидеть, его хлебом не корми, дай покрасоваться при «разборках».

— Эй, Серджио, — Ненашев, конечно, успел уже определить, что Муравкин здорово накачался, хотя все остальные полагали, что друг-угонщик только слегка под хмельком. — Сегодня может случиться очень сильный шум. На развлечение это будет мало похоже. Тебе и твоему приятелю вовсе ни к чему подставлять башку под пули.

— Ко-остя! Жизнь — это, знаешь ли, сон удивительный, обман с чарующей тоскою, ну бы ее в задницу. Скукотища везде и во всем ужаснейшая. Иномарку обоссать, что ли? Так ведь все равно не поймут, азиатцы.

И не успел Ненашев толком сообразить, к чему же Муравкин провозгласил последнюю тираду, как тот расстегнул «зиппер» на брюках и стал мочиться на роскошный, сверкающий лаком багажник «Линкольна».

— Все равно скучно, — заявил он, слегка покачиваясь и заканчивая свои действия, которые статья кодекса толковала как неуважение к окружающим, выраженное в особо циничной форме. — Вот раньше меня менты «замели» бы за это сразу , не успел бы я еще и к мотне прикоснуться, не то что расстегнуть ее. Хватали, падлы, без разбора, «луноходы» так по улицам и шастали, денно и нощно. Не переживай, Костя, все будет — хок-кей.

Можно было подумать, что облегчившийся Муравкин протрезвел в один момент — настолько ровно и упруго он шагнул к передней двери «Линкольна», распахнул ее и скомандовал Бамперу:

— Двигайся, драйвером ноне я буду. Твое дело — внушать окружающим уважение и страх.

Ненашев отошел к «Порше», в котором за руль сел Клюев.

— Пора уже, Костя, без четверти одиннадцать, — спокойно сказал он.

Они ожидали от Бруса какой-нибудь пакости типа «коробочки» из нескольких автомобилей, расположившихся сзади, спереди и бокам, или даже засады, но Брус оказался подозрительно корректным: два «Опель-кадета», составляющих его прикрытие, стояли в отдалении, сам он прикатил на «Мерседесе».

Двое устрашающего вида (во всяком случае, им самим так хотелось) парней вышли вслед за Брусом из автомобиля и заняли позицию метрах в десяти сзади от него, многозначительно оттопыривая карманы своих черных кожаных курток. Одного из них частные детективы узнали — он был в охране в доме Бруса в сентябре, когда они десантировались на лестницу с крыши через разбитое окно.