Невооруженным глазом была заметна воровская спайка наверху. В максимально короткий срок глава МИД Козырев удовлетворил просьбу генерала армии Кобеца о перерегистрации диппаспортов «генерала Димы», в максимально короткий срок первый зампред правительства России Бурейко предоставил Якубовскому под роскошный офис информационного агентства огромную площадь на восемнадцатом этажс здания на Новом Арбате.
Но все же апофеозом грандиозного фарса стало более чем стремительное восхождение Якубовского по служебной лестнице — за пять дней он превратился из лейтенанта в полковника, а еще через неполных два месяца — в генерал-майора разведывательной службы при правительстве Российской Федерации. Такая карьера была характерна разве что для юных большевиков, более других правил усвоивших одно правило: революцию в белых перчатках не делают.
Но едва Бурейко подписал приказ № 1727-рс с грифом «совершенно секретно», едва тот же Бурейко поставил свою подпись на удостоверении генерал-майора Якубовского, полномочного представителя правоохранительных органов, специальных и информационных служб, за номером 0145, как новоиспеченному генералу пришлось срочно рвать когти (иной термин здесь применять было бы неуместно хотя бы потому, что сам «генерал Дима» очень широко использовал в разговоре тривиальный мат).
Якубовским вплотную занялась Прокуратура Российской Федерации, которая тогда, в девяносто втором году, обладала еще значительной силой и влиянием.
И в раскрытие всех махинаций высших армейских чинов весьма значительную лепту внес скромный подполковник Урванцев, депутат Верховного Совета России. Именно им была собрана информация о деятельности Кобеца и Якубовского, в том числе и информация явно секретного характера.
Последнее обстоятельство — публикация секретных документов — было чревато для военного человека очень серьезными последствиями, вплоть до трибунала. «Когда у собаки отнимают кость, она огрызается», — сказал незабвенный поручик Лукаш, приказавший привязать на дворе возле кухни своего денщика, ворующего у него обеды. В данном же случае речь шла не о кости и не о порции паштета, Урванцев замахнулся на самое священное — на власть, пытаясь вышибить ее из рук, которые только что ее, власть, захватили.
Урванцева попытались устранить физически — впрочем, весьма бездарно, поскольку ослабленное ведомство Баранникова в то время не могло сделать этого по причине нахождения по одну с Урванцевым сторону баррикад, а ведомство Коржакова еще не набрало силы. Что же касается армии, то она всегда напоминала слона в посудной лавке, так что такую деликатную вещь, как организация несчастного случая с военнослужащим Урванцевым, она не смогла сделать.
Итак, Урванцев не был отдан под суд трибунала, не был ликвидирован. Он всего-навсего попал под увольнение из армии — как же, ведь вовсю шла военная реформа под водительством Кобеца. Урванцев даже не был просто травмирован. Значит, он должен был продолжать, в силу своей природной зловредности, портить кровь людям с генеральскими погонами, а также людям, занимающим посты, соответствуете генеральским званиям.
Конечно, все это не должно было продолжаться бесконечно. Когда вновь политики призвали обывателей на баррикады, а перед Белым домом опять стали баррикады возводиться, за Урванцевым опять пришли.
Но Урванцев это предвидел. Ко времени прихода на его квартиру взвода ОМОНа его след уже, что называется, простыл...
Однако система паспортной прописки, мощное орудие тотального контроля за гражданами государства-лагеря не была упразднена правителями-реформаторами (совсем они идиоты, что ли?). Посему «вычислить» места, куда мог бежать мятежный подполковник, было проще простого.
Подполковник в отставке Урванцев мог укрыться на квартире у сестры на 12-й Парковой улице. Вполне мог укрыться, чего ему особенно далеко убегать. Во всяком случае, проверка квартиры родственницы никогда не помешает.
И пятеро бойцов ОМОНа плюс их командир в звании старшего лейтенанта да еще водитель в звании сержанта отправились на 12-ю Парковую улицу. Отправились они часа через три после того, как закончилась неудачей попытка захватить Урванцева дома — подполковник, может быть, фрукт важный, но ведь дел у карательных органов в связи с возникшей по вине «красно-коричневых» заварухой невпроворот.
Конечно, у старшего лейтенанта, возглавлявшего отделение бойцов, имелось при себе фото Урванцева. Но когда он, предварительно позвонив его сестре Наталье Урванцевой из телефона-автомата, убедился, что она находится дома, и минут через пять-семь нагрянул на квартиру, то обнаружил там двоих незнакомцев без документов.
Разумеется, эти типы начали препираться — по какому праву, а как же неприкосновенность жилища. Но у старшего лейтенанта был устный приказ его начальника — арестовывать всех подозрительных. Да еще и сам он. был малый сволочной, вздорный, попавший в ОМОН после службы в десантных войсках, которые еще раньше спасли его от срока за циничное хулиганство — он вместе с дружками избил парня с девушкой, а девушку потом, опять с дружками, изнасиловал.
Так что Клюеву с Бирюковым, выпившим только половину бутылки «Распутина», во второй уже за сегодняшний день раз пришлось подвергнуться грубому и беспардонному вмешательству в их жизнь карательных органов.
И выбирать тут не приходилось. Устраивать в квартире Наташки учебно-показательный рукопашный бой с курносым мудаком (так мысленно окрестил начальника патруля Бирюков) и его мудаковатого вида подчиненными друзьям и в голову не пришло. К тому же у этих типов были наготове АКСы, из которых они, не очень задумываясь, могли бы затеять стрельбу — азарт начавшейся охоты на людей очень ясно читался на их физиономиях.
Кляня свою планиду за то, что Наташка Урванцева, его знакомая, оказалась сестрой того самого «залупежного подполковника», и за то, что он втянул еще и Клюева в такое пренеприятнейшее приключение, Бирюков спустился по лестнице, подталкиваемый в спину стволом автомата. Ай-яй-яй, почему же он не пошел к другому знакомому, к Викташке Ильину, который живет на 15-й Парковой. К тому разве что рэкетиры могли бы только нагрянуть, да и то вряд ли: Викташка со всеми всегда мог договориться, поладить.
А Клюев вспомнил точно такой же омоновский налет, случившийся три месяца назад. Тогда их с Бирюковым вызволил Костя Ненашев. Теперь Костя Ненашев далеко, да и обстановочка тут, в столице, нагнетается сволочная: того и гляди станут народ хватать прямо на улицах и разбираться по законам чрезвычайного положения.
А Наташа бежала за ними по лестнице и требовала от омоновцев отчета о том, куда они собираются везти ее друзей, по какому такому праву вообще их арестовали, но старлей, начальник конвоя, только рычал, как цепной пес, и из его отрывистых реплик можно было понять только то, что это не ее дело — куда они волокут этих подозрительных типов, из-за которых «вся вонь в Москве и поднялась».
Пинкертонов из Южнороссийска затолкали в микроавтобус, где место им нашлось только на полу. Омоновцы разместились на сиденьях, старлей сел рядом с водителем, и «черный воронок» образца девяностых годов тронулся по улице столицы.
Ехали они достаточно долго. Бирюков понял, что направляется их транспорт к центру. Так оно и оказалось: выходя из микроавтобуса, Бирюков прочел на табличке на здании, куда их вводили, надпись «Новая Басманная улица». Ara, этой улице когда-то размещалась военная комендатура, куда же привезли их? И к чему такие почести — могли бы и в Измайлово в какое-нибудь отделение сдать.
У Клюева же возникла мысль, что запрут их здесь наверняка надолго, и что неплохо бы попытаться позвонить полковнику Бероеву, его номер Клюев помнил наизусть. Уж такой чин из министерства безопасности на этих барбосов, судя по всему, подчиненных МВД, влияние должен возыметь. А вообще-то за два прошедших года Бероев, возможно, и генерал-майора успел получить. Но подумав, Клюев решил все же Бероеву не звонить. Во-первых, номер телефона ему был известен только домашний, а вероятность застать Бероева дома не весьма велика — уж Клюев-то знал, какая это служба. А во-вторых, что-то ему настоятельно подсказывало: не надо сообщать настоящую фамилию, ведь Управление охраны наверняка попытается разыскать их, а обзвонить все ментовские пульты связи — пара пустяков.