Дверь им открыла женщина лет тридцати пяти, с волосами, про которые люди, имеющие поэтико-романтический склад интеллекта, говорят: «цвета меди». Лицо у женщины слегка продолговатое, глаза серые, разрез глаз широкий. Клюев отметил про себя, что вкус у Николаича весьма неплохой.

— Ну, Наталья, — Бирюков не был похож на себя обычного, — целоваться будем?

Не дожидаясь разрешения или ответа, он шагнул через порог, слегка наклонился и поцеловал женщину в щеку.

— Э, — спокойно отметила Наталья, — уже начали причащаться с утра.

— Наташа, — Бирюков сделал широкий жест в сторону Клюева, — вот это мой друг и коллега. Зовут его Женей. А это, Женя, Наташа, тоже мой друг и тоже коллега — правда, бывшая коллега. Были времена, когда я занимался проклятой наукой.

Да, они действительно были коллегами, даже заканчивали один и тот же факультет одного и того же вуза — приборостроительный МВТУ, только в разное время.

Бирюков сразу принялся удивительно споро и удивительно активно помогать хозяйке накрывать на стол.

— Это будет ранний обед или поздний завтрак? — улыбаясь, спросила Наталья.

— Это будет второй завтрак, ланч, — наставительно заметил Бирюков, — за ним полагается много пить и мало есть.

— За ланчем?

— А когда же еще пить? Обед у них там в семь вечера. Разве можно успеть с семи до ночи напиться? И не посидишь толком.

Когда они уселись и выпили по первой — за встречу, как и полагается — Бирюков спросил Наталью:

— Отвечай, как на духу — ты за большевиков али за коммунистов?

— Ну их всех куда подальше, — ответила та довольно тактично. Обычно она говорила в таких случаях: «в задницу». — Они в свои игры играют, а мы за них получай синяки и шишки. Но из-за своего дражайшего братца я невольно должна сочувствовать тем, кто засел сейчас в Белом доме.

Бирюков знал, что у нее был брат, всего на один год моложе ее, что он служил в армии.

— Не понял, — сказал Бирюков. — Из этого следует, что доблестные Вооруженные Силы уже выступили на защиту Конституции? Во, блин, совсем мы не следим за событиями, Евгений.

— При чем тут Вооруженные Силы, Бирюков? — Наталья словно бы дивилась непонятливости своего приятеля. — Во-первых, Лешка уже почти год, как уволился из армии. А во-вторых, вы там, в своем Урюпинске, вообще, что ли, ни о чем не ведаете?

Бирюков обиделся. Не то, чтобы уж очень, но обиделся. Наталья не в первый раз называла его родной город Урюпинском, известным широкой публике как заповедник для блаженных идиотов по анекдоту, заканчивающемуся словами: «Эх, уехать бы в Урюпинск». Восемнадцать лет назад он порвал с девушкой, москвичкой, достаточно часто подшучивающей над Бирюковым из-за его провинциального происхождения.

Поэтому и сейчас он саркастически проворчал:

— Куда уж нам. Мы там до сих пор с вилами на трамвай бросаемся. А уж что касаемо таких высоких материй, как столичные сплетни — ва-ащще полный мрак. Мы, конечно, понимаем, что очень важно знать, кто нынче трахает Аллу Борисовну, или сколько клозетов на даче у Лужкова, только недосуг нам из-за нашей тмутараканской возни.

— Во, понес, понес, — Наталья почему-то обратилась за поддержкой к Клюеву. Тот только дипломатично улыбнулся.

— Бирюков, ты мою девичью фамилию помнишь? Ведь это я по своему бывшему мужу, пьяни трамвайной, Братухина. Ну, напряги остатки интеллекта. Я ведь тебе раза три говорила про свою бывшую фамилию.

— Говорила, — Бирюков немножко поостыл. — Сейчас, вспоминаю... Вот — Ур-ван-це-ва! — победно выдал он секунд через пять всего.

— Ну?..

— Что ну? Урванцева и Урванцева, не очень, надо сказать, благозвучная фамилия.

— Бирюков, ешкин свет, ты про знаменитого скандалиста и вечного залупежника — извини за выражение, конечно, но ведь ты вынуждаешь — подполковника Урванцева совсем не слышал?

— Это который общество — или что-то вроде армейского профсоюза — «Защиту» организовал?

— Вот именно!

— Во, блин, — Бирюков удрученно покачал головой, — а я ведь и не туда, и не того... Ну, дак у вас тут столько событий за это время произошло, за четыре года-то. Надо же — тот самый Урванцев!

А тот самый подполковник Урванцев обладал редкой способностью не нравиться начальству. Просто даже удивительно. как он в свои тридцать пять лет дослужился до такого звания. Люди, подобные ему, до сорока лет ходят в старших лейтенантах, а потом подвергаются увольнению из армии, к примеру, за карьеризм — суд офицерской чести, представление начальству и т. п., все необходимые формальности соблюдены.

В 1991 году Урванцeв, тогда еще майор, образовал нечто вроде армейского профсоюза и назвал эту организацию «Защита». Организация, призванная, по замыслу Урванцева, защищать интересы военнослужащих, членов их семей, была признана подрывной. Конечно, случилось бы это несколькими годами раньше, не миновать бы Урванцеву трибунала с последующим разжалованием и осуждением на длительный срок по одной из статей о воинских преступлениях.

Но Урванцева сложновато было осудить по вышеупомянутым статьям хотя бы потому, что он обладал депутатским иммунитетом, заседая в Верховном Совете РСФСР.

Когда случился путч, его злейший друг и самый высокопоставленный начальник Дмитрий Язов распорядился арестовать Урванцева одним из первых. И это было исполнено, то есть, почти исполнено — Урванцев бежал, когда его пришли арестовывать.

Вообще-то странная рисовалась картина для внимательного стороннего наблюдателя: после путча много говорилось и писалось о списках, составленных ГКЧП. Это были списки лиц, подлежащих немедленному аресту и даже вроде бы уничтожению. Сразу в нескольких таких списках фигурировал Ельцин, которого должны были, по меньшей мере, раз пять ликвидировать и еще раз пять арестовать. Примерно такая же картина наблюдалась с Бурбулисом, Хасбулатовым, Собчаком, Поповым. Но с ними ничего не случилось, даже звонками телефонными их не тревожили, не говоря уже про вынужденное бегство в Разлив или Швейцарию. Кто сидел? Валерия Новодворская в Лефортово сидела и была освобождена после провала путча.

И Урванцева попытались арестовать, хотя его фамилия, как выяснилось впоследствии, в тех знаменитых списках не фигурировала.

Урванцев бежал, чуть-чуть не дождавшись ареста — генная память в нем, видать, жила, чуял он гудение мотора «черного ворона». И бежал он в Белый дом — потому что больше вроде бы и некуда, поскольку он к Белому дому уже привык.

В то время, как будущие герои Грачев, Лебедь и Кобец маневрировали, делая заявления, которые никакой мудрец не смог бы трактовать однозначно, защитник притесняемых «салаг» и офицерских вдов Урванцев безоговорочно присоединился к защитникам Белого дома.

Как человек военный, он понимал, что Белый дом продержится всего несколько минут в том случае, если его начнут штурмовать только одни десантные группы под командованием генерала Лебедя, не говоря уже о группах спецназа КГБ.

Но никто не стал штурмовать Белый дом. Получи тот же Лебедь четкий приказ командования, он не задумываясь бы выполнил его — это Урванцев знал наверняка. Если военные и спецназовцы КГБ приказа не получили, значит, за этим стояло что-то, кроме нежелания восьмерки заговорщиков выставить себя в очень неприглядном свете перед мировым общественным мнением.

Реакционный ГКЧП был арестован, вместе с ним были арестованы несколько реакционных генералов, при очень странных обстоятельствах ушел из жизни маршал Агарков, не совсем ясными были и обстоятельства смерти одной из ключевых фигур заговора Бориса Пуго, а демократы сразу же бросились делить власть.

И опять-таки власть не должна была достаться таким, как майор Урванцев, вскоре ставший подполковником — единственная награда за верность идеалам демократии.

Более или менее поделив власть, демократы стали приворовывать. Масштабы воровства определились предрасположенностью к оному, умноженной на высоту служебной ступеньки. Вовремя удержавшийся от штурма цитадели демократии и ставший военным министром Грачев через одного только «прапорщика Пронина», фигуру не менее легендарную, чем исторически известный поручик Киже, оформил фактически на свой личный счет двенадцать «Мерседесов». Личный друг Грачева, командующий ЗГВ Матвей Бурлаков воровал эшелонами. Генерал армии Константин Кобец, чье поведение во время осады Белого дома было тоже достаточно двойственным, развернул широкомасштабную деятельность на ниве коммерции. Он возглавил комитет по подготовке и проведению военной реформы. Вскоре этот комитет создал несколько СП с зарубежными фирмами. Кобец просто не мог не войти в контакт с Бурейко и восходящей звездой прохиндейства Якубовского. В марте 1992 года Кобец вместе с Якубовским создал при комитете по подготовке и проведению военной реформы некое информационное агентство. Устав последнего содержал сорок пять пунктов. Агентство могло осуществлять какие угодно операции: от торговли лесом и драгоценными камнями до продажи ракетных технологий.