За стенами Тобольска Алмаз Чистой имел полную возможность увеличить свои познания по части землеведения, и «Космография 1670 года» пригодилась ему в Сибири.

С Теплого моря уже приходили вести о новых странах и народах.

Самюэль Коллинз, английский лекарь, живший в России, еще до 1668 года встречался с одним русским, побывавшим на Тихом океане. Этот путешественник торговал с китайцами. Он привез в Россию груз чая и бадьяна. По его словам, он был на море за Сибирью и видел там людей в дорогих одеждах, сходных с китайскими. Может быть, это были японцы или даже корейцы, как догадывается М. П. Алексеев

[173]

.

Новые западные разведчики

Не то курляндец, не то поляк, Яков Рейтенфельс неизвестно зачем появился в Москве, где провел целых два года.

Он собирал сведения о Сибири, но и не брезговал прямыми заимствованиями из Сигизмунда Герберштейна и Исаака Массы, когда писал о русском Северо-Востоке. Как и многие незваные гости из-за рубежа, он был помешан на Китае. Рейтенфельс откуда-то узнал, что прижившийся на Руси переводчик Андрей Виниус составил чертеж пути из Москвы в Пекин. Конечно, Рейтенфельс нацеливался на сибирских соболей и признавал Сибирь «единственным во всем мире рынком драгоценных мехов». Он проговаривался, что русские задолго до открытия португальцами морской дороги в Индию держали в своих руках торг соболями в Колхиде и во всей Греции. Что же касается Индии, то Рейтенфельс в Москве в 1671 году мог слышать о приезде туда индийских купцов Багарея и Ченая.

Истинная цель посещения Рейтенфельсом Москвы выяснилась года через три, когда он через Курляндию и Ливонию поехал в Рим и отдал свое перо папской Коллегии пропаганды веры. Он предлагал, при условии соблюдения строжайшей тайны, свои услуги по описанию Московии и намечал для этого прежде всего Архангельск, Тобольск, рудники Урала, Астрахань. Потом этот разведчик перекочевал во Флоренцию, к герцогу Тосканскому, и там продолжал свои сочинения о Руси. Рейтенфельс особенно тосковал о том, что в руках у русского царя находится «вся та северная полоса, простирающаяся по ту сторону Оби до самого Татарского моря».

В 1673 году кровлю Посольского приказа, увенчанную «земным яблоком», увидел посол бранденбургского двора Иоахим Скультетус. Он сумел достать ценные русские бумаги и вскоре смог прочесть список отчета Федора Байкова о поездке в Китай.

Русский свиток был потом переправлен из Бранденбурга в Лондон, в адрес издателя Джона Черчилля.

Уже после смерти Скультетуса сказание Байкова было напечатано в Англии, под заголовком «Странствования Федора Исковича (!) Бакгофа (!) от Москвы до Китая».

Спутник Скультетуса, доктор прав И. А. Бранд, отыскал в Москве некоего Альбрехта Доббина, уроженца Ростока и бывшего офицера шведской службы. Капитан Доббин около 1655 года попал в Сибирь, где он вел кое-какие записки. Эти записки он передал Бранду и дополнил их устными рассказами. Они касались, конечно, лова соболей, а кроме того — степени доступности устья Енисея для тяжело груженных судов. Поведал Доббин также о ряде сибирских городов, в том числе и о «Даурске» у границ Китая.

Капитан Карла Десятого в совершенно трезвом виде заявил, что «река Даурская» — Амур — прежде «принадлежала португальцам». Они строили на Амуре города.

Это не просто невежественная болтовня самонадеянного иноземца. Вспомните вымышленные открытия на Тихом океане, приписываемые Жуану да Гаме, Мальдонадо и другим слугам испанского и португальского тронов, и тогда смысл речей Доббина будет ясен. Мало «открыть» Аниан и несуществующие земли на юг от Камчатки! Выгодно было умалить освоение русскими людьми Амура и всей Даурской земли и честь этого дела приписать искателям Аниана.

Не успел уехать Скультетус со свитком Байкова, как его сменили новые гости — члены шведского посольства Эрик Пальмквист и Иоганн Кильбургер. Первый из них, как мы уже знаем, овладел сибирскими чертежами, сделал тайные записи и зарисовки.

Иоганн Кильбургер, прилежно потрудившийся над рукописью Григория Котошихина, прибыв в Москву в 1673 году, вспомнил о донесениях де Родеса, которые «королевский дворянин» Кильбургер не менее прилежно изучал. Он не мог забыть знаменитого письма о предполагавшейся в 1652 году русской экспедиции в Америку и Даурию. И что же? В дорожной суме Кильбургера вскоре покоился список многострадального описания путешествия Федора Байкова. Сколько раз похищали иностранцы это произведение русского пера! Кильбургер постарался разузнать, что именно китайцы привозят в Тобольск. В списке товаров были шелк, рубины, топазы, хина, ревень, чай. Шведы проследили путь этих товаров в Москву и Архангельск и узнали, что китайцы в свою очередь охотно берут горностаев и соболей. Кильбургор, вспоминая былые попытки англичан «отыскать индейский проезд через Север», стал сожалеть о том, что русские весьма нелюбознательный народ. Если бы они были похожи в этом на других европейцев, то «водный путь из реки Оби в Хину и Ост-Индию мог бы быть безошибочно открыт», — писал этот исследователь творений Григория Котошихина.

Кильбургер вместе с Пальмквистом разглядывали «Чертеж всей Сибири до Китайского царства и до Никанского», где зеленой краской — цветом надежды — было покрыто ледовое море. И эту карту увезли шведы к себе в Стокгольм.

Очень самоуверенно держал себя и саксонский лекарь Лаврентий Рингубер

[174]

, впервые появившийся в Москве еще в 1668 году. Он видел русские чертежи Северо-Востока и знал об открытиях сибирских мореходов.

С запасом знаний о восточных землях, приобретенных в Московии, Рингубер появился в замке Фриденштейн, у Герцога Эрнста Благочестивого в Готе.

Приезжий из Москвы побывал также у известного знатока Эфиопии, почтенного Иова Лудольфа, погруженного в размышления об амхарском языке и истории абиссинских владык. Но наряду с разговорами о странах Красного моря, захваченных в то время турками, Рингубер занимал Лудольфа рассказами о северных соболях, которые всегда тревожили живое воображение саксонского лекаря.

Явившись в Москву, Рингубер стал убеждать Алексея Михайловича от имени Эрнста Благочестивого… установить торговлю с Китаем. Одновременно лекарь подавал царю якобы свою мысль о переговорах с негусом Иоанном Первым, чтобы «приклонить и абиссинского короля на свою сторону».

Сомкнуть звенья морских дорог от Ледовитого океана до Красного моря — вот что было задачей тех лет. Рингубер с необычайной развязностью утверждал, что именно он предложил царю открыть северо-восточный проход к берегам Китая и одновременно исследовать сибирские реки, будто все это было совершенно новым делом, доступным лишь пониманию одного Рингубера или в крайнем случае его покровителя Эрнста Благочестивого.

Саксонский лекарь воображал, что русские немедленно пошлют его и в Китай и в Эфиопию, и поэтому был так настойчив.

Мы уже не раз подмечали связь между открытиями и исследованиями на Северо-Востоке и стремлением наших предков в сторону Китая и Индии. Но в 1674 году в этом значительном деле можно было разглядеть нечто новое.

Сибирь — Китай — Индия — Красное море. Такого исполинского размаха еще не было! Возможно, что московский кругозор был еще более широким, раз речь шла об изгнании турецких захватчиков с Красного моря.

Разумеется, московское правительство не пошло на поводу у Рингубера, но достоверные сведения об Эфиопии получить, конечно, захотело. Поэтому в Готу был отправлен бывший сотрудник Афанасия Ордына-Нащокина, опытный посольский дьяк Семен Протопопов. Рингубер поехал с московским послом.

В конце 1674 г. Протопопов вернулся на родину. Он привез из Готы две латинские записки. Одна из них была посвящена Эфиопии, вторая рассматривала вопрос «О существовании большого течения между Азией и Америкой».

Можно думать, что Семен Протопопов возил в Готу сводку русских сведений, накопившихся в делах Сибирского приказа, чертежи Студеного и Восточного морей. С готскими учеными московиты советовались для того, чтобы сопоставить русские данные со сведениями, имевшимися в распоряжении западноевропейских географов.