Меня тянуло, невыносимо тянуло, сейчас существовал лишь он.

И я безумно хотела быть ближе.

Прижимаюсь к его телу, рывком распускаю шнуровку рубашки, чтобы положить ладонь на открывшийся участок груди, а после скользнуть по плечу и, наконец, вверх, слегка царапая коготками шею и зарываясь пальцами в густые волосы.

И ещё ближе.

Кожа, как же хочется касаться его кожи, попробовать на вкус, как некогда хотелось. На языке, словно наяву, возник его вкус — то, что я помнила ещё с той ночи. Единственной ночи.

Оторвавшись от моих губ, мужчина подхватил меня на руки и сделал несколько шагов в сторону, раздался скрип открывшейся двери и, спустя несколько секунд, меня осторожно положили на постель, тут же накрыв своим телом и запечатав рот новым поцелуем. Это унесло ростки казалось бы начавшего пробиваться разума, и я снова сдалась на волю снега и хвои. На его волю. Моего снежного мужчины.

Темно, не видно почти ничего, но нам и не нужно.

Есть желания, есть лихорадочные прикосновения. Краем сознания отмечаю что, урча как кошка, я стаскиваю с него рубашку, прижимаюсь, целую сильные плечи. Лир на миг меня отстраняет: снимать моё платье очень долго и сложно, потому — вспышка заклятия, и оно расползается по швам, стекая с меня свободной тканью, обнажая тело.

И нас снова кидает в объятия друг друга. Я не помню, я не мыслю, я только чувствую. В ту нашу ночь я лишь получала, принимала, меня ласкал, обнимал этот мужчина, сейчас же всё было иначе. Смешивалось дыхание, вкус, прикосновения, тепло тел. И хотелось большего. Он властно прижал меня к себе, целуя, медленно, дразнящее проводя языком по нижней губе, но я тут же нетерпеливо его куснула и, коротко рыкнув, Лир сжал руки на моих бедрах, и уже не сдерживался. Целовал так, что я вспоминала о том, что нужно дышать, только когда грудь уже начинало жечь от недостатка воздуха.

— Алечка, солнце моё, — холод простыней под спиной, и я едва заметно вздрагиваю, непонимающе глядя в темный потолок, но тут же новый поцелуй, и руки против воли зарываются в его волосы, тело выгибается навстречу.

Губы спускаются всё ниже, и вот, наконец, горячие губы смыкаются на соске, от чего я, тихо охнув, закусываю губу.

— Знала бы ты, сколько ночей ты не давала мне уснуть, — хриплый голос, дурманящий разум, его слова, заставляющие вспыхивать огнем возбуждения, его руки, ласкающие всё ещё немного влажную вершинку, от чего по телу пробегали крохотные разряды удовольствия. — Сколько раз я мечтал подойти, стащить с тебя одежду, которая скрывала фигуру, запустить пальцы в волосы, сжать, быть уверенным, что не убежишь. И целовать… губы, — он снова поднимается выше, и дарит мне медленный, тягучий поцелуй, который лишает остатков разума.

– Шею… — легкая дорожка все ниже от подбородка, горячий язык, выписывающий узоры на коже, моя дрожь и нетерпение. И его хриплый смех, от которого у меня все внутри сжималось из-за сладкого предвкушения.

— Лир, — тихо всхлипнула я, гладя сильные плечи и руки, перебирая прохладные волосы.

— Ну и, конечно же, грудь, — снова дьявольский смешок, и он ложится рядом, одной рукой повелительно придерживая меня за талию, чтобы я и не думала никуда сбежать, а второй нежно, едва-едва касаясь, обводит нежные полушария, сильно вздымающиеся от моего частого дыхания, с болезненно ноющими от желания сосками. Блондин склонился к моему уху, обдавая его горячим дыханием: — У тебя великолепная грудь… и очень чувствительная.

— Прекрати!

— Ну, почему же, — мурлыкнул светловолосый развратник. — Мне было нелегко очень долго… ох, сколько же раз она мелькала почти перед носом, но даже посмотреть нельзя было, не то что потрогать! Проклятая мода на декольте! И не стыдно было наклоняться передо мной с такими вырезами? Я же мужчина... который потом долго не мог думать ни о чем, кроме того… какие же они на вкус, — нежный поцелуй в ключицу, а после так жаждущего прикосновения соска лишь на миг касаются теплые губы и его дыхание, его шепот. — Мед и сливки. Ты, и правда, очень вкусная, моя девочка.

Большая ладонь скользнула по животу, и я машинально сжала бедра, стараясь не допустить запретного.

Тихий смех мужчины, головокружительный поцелуй, тяжесть его тела, и я понимаю, что он уже тоже обнажен… и возбужден. Горячие губы снова касаются соска, язык обводит чувствительную вершинку, и я тихо вскрикиваю, выгибаясь под его ласками. Стоит ли говорить, что спустя несколько минут я уже металась по подушке, в силах только прерывисто дышать и растворяться в невероятных ощущениях?

Когда прикосновения спустились на живот, а сильные руки одним движением заставили развести слабо сжатые бедра, я испуганно распахнула глаза, но… он меня лишь коснулся.

— Лирвейн, — охнула, порывисто садясь и пытаясь отстраниться, но мужчина, схватив меня за лодыжки, лишь снова медленно притянул к себе… и коротко приказал:

— Чувствуй. И… всё правильно, маленькая. В любви запретного нет.

«Чувствуй» было приказом. Он воспользовался властью орвира, и я теперь могла только стонать от удовольствия, чувствуя, как по телу пробегают волны наслаждения, как властно он меня касается, и я задыхаюсь от накрывающих с головой ощущений. Тело затапливает сладкая волна, и вот, спустя короткое время, я уже дрожу от всего пережитого в руках блондина.

Последние минуты стерлись из памяти, срытые сплошным туманом чувственности, и потому то, что я сижу на его бедрах, прижимаясь к сильному, взмокшему телу, и бездумно поглаживаю по плечам, оказалось неожиданностью. Изящные пальцы прогулялись по моей спине, от чего я выгнулась и закусила губу, а потом мужчина обхватил меня за талию, приподнимая и… опуская. Когда внизу стало сильно давить, и на миг я ощутила дискомфорт, то изумленно вытаращилась в темноту и с писком «Ой-ей-ей», лихорадочно скинула с себя руки Лирвейна и сползла на кровать рядом.

— Что это было?!

— А ну, иди сюда, — заявили мне, вновь обнимая. — Было только у тебя, притом, это уже становится традицией. Алька, не будь эгоисткой.

— Убери руки! — рявкнула я, слетая с постели и прижимая к груди платье. — И уйди! Лирвейн пристально на меня посмотрел, потом склонил голову на бок и поинтересовался.

— Тебе не надоело? Решать всё вот таким образом. Поговорить — нет, попытаться что-то понять и осознать — нет! «Я права, и это истина в последней инстанции!» — он порывисто поднялся и, не стесняясь своей наготы, стремительно подошел ко мне, зафиксировал руки и притянул к себе. — Милая, а тебе не кажется, что в твоем поведении сейчас слишком много того, что ты предъявляла мне в совершенно голословных обвинениях?!

— Лирвейн Ниорт, я требую, чтобы ты меня отпустил, — ровно проговорила я, и прямо посмотрела в серые глаза мужчины.

— Не убедительно, — покачал головой блондин. — Частое дыхание, блестящие глаза, встрепанные волосы — твой вид почти кричит о том, что ты только что встала с постели, и что тебе там было очень хорошо, милая. Будь последовательной.

— И что это, в твоем понимании?! Вернуться и удовлетворить тебя?!

— Неплохо бы быть благодарной, — пожал широкими плечами Хранитель Воды, этим заявлением ввергнув меня в состояние, близкое к прострации. — Ты привыкла получать, маленькая принцесса, и отвыкла думать, что если платы и не подразумевается, то хотя бы признательность присутствовать должна всегда.

— За что же?! — дернулась я, пытаясь вырваться, но этим добилась только того, что платье, до этого и так прижимаемое к телу только локтями, сползло ещё больше, уже почти обнажая грудь. — Ты притащил меня сюда, ты практически украл меня! И то, что произошло, не было… добровольным, вот! Сила! Всё дело в ней.

— Мило, — вскинул светлые брови Водник. — Но в таком случае, моя принцесса, стоило думать головой немного получше, и не только об интригах, но и о себе. Ты правительница, ты маг, ты проводник, и ты понимала, чем грозит отсутствие секса или больших физических нагрузок. И, хорошая моя, стонала пятью минутами ранее ты явно не из чувства протеста! — он склонился, коротко поцеловал, сминая губы властным прикосновением, а потом отпустил и, как был обнаженный, направился к двери, со словами: — А теперь переставай играть в маленькую девочку, за которую всё решат другие, одевайся и выходи к обеду. Проблема не исчезнет, если её игнорировать. Наша проблема… она, знаешь ли, не рассасывается уже довольно долго, потому глупо предполагать, что она любезно сделает это сейчас.