Тяжело, неохотно, мучительно события выплывали из пыльных закоулков памяти, словно накануне вечером он уговорил не одну бутыль горячительного. Сначала кошмар, ну да это ладно, с ними уже почти свыкся. Но почему-то сюжет сна стал развиваться иначе, под конец превратившись в откровенно эротическую фантазию, которая больше пристала юнцу. И вот теперь выясняется, что всё это происходило наяву? С… Софией? Как такое возможно?

Наваждение какое-то.

Разбуженная звуком его голоса, девушка сладко потянулась и зевнула, смешно сморщив личико. Ювелир поспешно отвел взгляд от её прелестей и встал с кровати, скоро натягивая одежду. Мысли мужчины были в совершенном хаосе, но что-то глубоко внутри него ликовало, ликовало неистово, бесстыдно… что-то, в чем он сам никогда бы себе не признался.

Но что же делать теперь? Что сказать?

Заметив смущение Себастьяна, хмуро косящегося в сторону, София весело рассмеялась.

- Не делай такое скорбное лицо, Серафим, - соблазнительно промурлыкала девушка без малейшего стеснения, похоже, решив, что после случившегося можно перейти на ты. В блестящих янтарных глазах, глазах-полумесяцах разливалась сытая медовая сладость. - Всё в порядке, я не собираюсь заставлять тебя жениться на мне теперь. Произошедшее ничего не меняет. Совсем ничего. Хоть это и было весьма неплохо.

Себастьян мысленно усмехнулся, немного успокоившись. Ну да, как он мог забыть - он же в Ледуме. Нравы здешних жителей испорчены с самого рождения. Культ наслаждений цветет тут пышным цветом, почитаемый за основной жизненный принцип и чуть не за высший смысл жизни. Даже само понятие семьи отсутствует в этом бесстыжем городе. Браки никем не регистрируются и не существуют даже неофициально: постоянно жить вместе людей заставляет разве только нищета или старость, но и в этом случае моральные обязательства не предусматриваются. Очень удобная жизненная позиция.

Родственные связи также не имеют никакой ценности. Рожденные в результате непродолжительных и случайных связей дети редко воспитываются дома, в основном, в состоятельных домах или в среде аристократов, которые должны оставить потомство, чтобы продолжить свой род и удержать социальное положение. Простые же граждане отдавали нежеланных детей в военные воспитательные дома, на попечение общества, где из них готовили идеальных солдат для обороны города или стражей для защиты режима. Некоторые матери относили младенцев в монастыри, и в этом случае дети получали суровое и жесткое воспитание, а общество - новых адептов святой службы, инквизиторов. Инквизиция была таинственной и независимой организацией, местные отделения которой размещались во всех без исключения городах Бреонии, но центральная крепость, по слухам, располагалась где-то в Пустошах. Инквизиция никогда не вмешивалась в дела политиков и в распри между городами, декларируя своей единственной целью поддержание порядка и истребление всевозможной нечисти, и требовала такого же невмешательства в свои собственные дела. Имя и местоположение главного инквизитора, который, несомненно, должен был существовать, держалось в тайне и не разглашалось даже под страхом смерти. Впрочем, рядовым инквизиторам такие сведения вряд ли были известны.

Но… Себастьян вдруг заострил внимание на последних словах девушки. Как там… неплохо? Мужское самолюбие ювелира на миг почувствовало себя уязвленным. Черт возьми! На его взгляд, это было, по меньшей мере, превосходно. Но Себастьян никому не собирался навязывать своего мнения.

- Рад, что вы, жители Ледума, лишены глупых предрассудков, - сухо сообщил ювелир. - Таких, как нормы морали, например.

София хихикнула. Себастьян вновь неодобрительно покосился на стрелки часов, которые и не подумали остановиться или хотя бы замедлиться. Уже половина первого: день стремительно таял. После слишком долгого и позднего сна голова была тяжела и категорически отказывалась соображать быстро. Всегда ужасно вставать так поздно. А ведь он ни на шаг не продвинулся в своих поисках.

Ни на шаг, чтоб ему провалиться!

- Не злись, - обернувшись простыней, примиряюще протянула София и села на самый краешек кровати. - Ты любил её?

- Кого? - Ювелир полоснул по ней взглядом. Вскользь, но девушка вдруг съежилась, как полуслепой котенок, которого без жалости окунули в ледяную воду и сейчас будут топить.

- Моник, - глаза Софии потускнели. Она тоже встала и начала одеваться, торопливо, угловато, разом растеряв всю напускную раскованность. - Ты называл меня так.

Хмель прошедшей ночи выветривался медленно, с трудом. Естественно, все эти проклятые годы Себастьян не жил, как монах, давший обет безбрачия, но все его связи носили исключительно физиологический характер, не затрагивая потаенных струн души. Он послужил причиной смерти человека, которого любил - такое довольно сложно пережить. Однако, ювелир сумел. Ему удалось уверить себя, что эта трагедия выжгла в нем всё живое. Вчерашняя ночь стала исключением, неприятным исключением. С удивлением для самого себя Себастьян обнаружил, что чувства его, запертые на амбарный замок страданий и обязательств, оказались задеты. Мутной волной поднялись они с самого дна души и затопили рассудок, вынеся на поверхность всё неприглядное, тщательно забытое и сокрытое. Душа его оказалась объята внезапным порывом страстей, объята, как пожаром, быстро охватывающим сухое, давно мертвое дерево. Не думал он, что спустя десять лет столь живы окажутся давние эмоции и переживания. Не думал, а зря.

Время, оказывается, не так уж хорошо врачует раны, как принято считать.

Впервые испытал он подлинное наслаждение с кем-то, кроме Моник. С другой женщиной. Несмотря на давнюю смерть подруги, в глазах ювелира это выглядело как предательство. Новое предательство, - ни больше, ни меньше. Закусив губу, Себастьян чувствовал, как внутри по этому поводу начинает расти раздражение - на самого себя, на Софию, даже на Моник, которая уж точно ни в чем не была повинна.

Давно ювелир не пребывал в столь отвратительном расположении духа. Внутри словно образовался спутанный, противоречивый клубок чувств, который долго трепал и гонял по полу мелкий пакостливый котенок. Как теперь разобраться во всем этом? Только собрать по углам ошметки и вынести вон, потому что привести в порядок не представляется возможным.

Себастьян вздохнул. Как только выдастся возможность, нужно будет провести ночь-другую в молитвах и добродетельных размышлениях о вечном. Вернуть пошатнувшуюся бесстрастность.

- Это та самая Моник? Которая погибла в единственной операции, которую знаменитому Серафиму не удалось завершить успешно? - не унималась София, даже не подозревая, кажется, о существовании таких понятий, как такт или чуткость, в упор не замечая намеков. Было даже какое-то очарование в этой простодушной наглости.

Ювелир улыбнулся с грустной гордостью. На самом деле, украденный в тот роковой день изумруд до сих пор хранился у него, в рабочем кофре, том, что всегда был под рукой.

Минерал, ценная разновидность берилла, остался с ним, как память - память о Моник, об ушедшей любви, о собственной безрассудности и… трусости. Это был исключительной красоты кристалл, идеально прозрачный, травянисто-зеленого цвета, густого тона. Камню была придана классическая форма шестиугольной призмы, заканчивающейся плоской гранью основания. Кристалл, как это свойственно крупным натуральным изумрудам, был разбит многочисленными мелкими трещинками. Вес его составлял почти двести карат, и он носил гордое имя “Изумрудный бог”. Да, кровавые жертвы пришлось принести на алтарь этого божества…

Несмотря на высокую цену, Себастьян не пожелал расставаться с камнем и солгал заказчику, что не смог выполнить задание. Пусть даже “провал” и поставил крохотное пятно на безупречности профессиональной репутации ювелира. На самом же деле, на счету его не было ни единой операции, которая не завершилась бы тем, чем и должна - похищением нужного камня.

Еще не построены стены, которые могли бы остановить Серафима.