Это была победа. Победа!
Но тело лорда уже падало, невыразимо медленно падало со своего призрачного пьедестала, потеряв эфемерную опору воздуха, будто отрывались по одной держащие его витые прозрачные нити. Время застыло, затаилось, увязло в зыбучем сыром песке одного-единственного момента, краткого мига слабости. Слабости, которую нельзя демонстрировать. Шок словно парализовал собравшихся, во все глаза следивших за головокружительным падением, в которое никто из них не мог поверить. Которое никто из них не хотел наблюдать.
Страшная победа.
В наступившей мертвой тишине Кристофер слышал лишь сошедший с ума метроном собственного сердца. Больной, сломавший однажды взятый ритм, темп, произвольно переходящий с восьмых долей на шестнадцатые и обратно, тогда как должен был отбивать половинные.
Нет. Такого нельзя допустить. Развязка слишком надрывна, слишком трагична, чтобы лишние глаза смели её лицезреть. И без того уже высокопоставленные плебеи видели больше, чем им позволено.
Именно так, образцово, мучительно красиво, и должны умирать лорды. Именно так - и именно такими: непобежденными, гордыми и недосягаемо одинокими.
Заклинатель бросился вперед, в объятья сплетающихся шестилучевых звезд, что было бы равносильно самоубийству, если бы внутри еще жила магия. Но поля концентрированных энергий уже развеялись, как тяжелый, удушливый дым пожарищ. Последние, медленно исчезающие магические импульсы еще поддерживали бесчувственное тело правителя, не позволяя ему упасть, тогда как все прочие тела - точнее, обтянутые высохшей кожей скелеты - уже рухнули на пол. Как мимолетный дождь пролилась плавающая в воздухе кровь, и башня сделалась похожа на место массового жертвоприношения. Последние краткие мгновенья… последние метры, скользкие и страшные… самые длинные метры в его жизни.
То ли в прыжке, то ли в падении крепко обхватив беспомощное тело правителя, премьер скорее почувствовал, чем услышал угасающий рваный ритм его сердца.
И прежде чем кто-либо успел что-то понять, прежде чем тела их коснулись земли, Кристофер раскрыл портал.
***
Силы совершенно оставили его, но, к вящему удивлению Кристофера, правитель был всё еще жив. Однако, едва жив: будто неведомый монах с завидной методичностью перебирал четки мышц, нервов, суставов. Суставы тянуло и выкручивало, сплетения нервов вибрировали, как струны, от кончиков пальцев до пальцев ног тело правителя сотрясала крупная дрожь. Лорд ощущал себя совершенно полым изнутри, словно маслина, из которой ножом вынули косточку. Физическая плоть с трудом выдержала такой прилив энергии, и теперь, когда та отхлынула обратно в безграничное море космоса, человеку осталась лишь пустота. В пустоте было холодно, очень холодно. Горло сводило, будто от обжигающе ледяных коктейлей, которые выстудили и выморозили внутренности до полной нечувствительности. Много, слишком много льда. Холод распространялся из центра к периферии, растекался, словно жидкий азот. Лорд Эдвард чувствовал себя так, словно само сердце его онемело и, парализованное, перестало биться, словно кто-то большой ложкой выскреб из него вместе с магией самую душу. Дыхание требовало больших усилий и резало легкие изнутри. Дышать не хотелось. Казалось, это продолжается уже целую вечность.
- Холодно… - вслух произнес правитель полностью занимавшее его сейчас ощущение. Голос его был почти неслышен. - Холоднее, чем обычно…
- Это больно, милорд… я знаю, - лорд Эдвард с удивлением перевел взгляд на приближенного. Он и не заметил, что тот здесь. Он и не заметил, что больше не в башне - в своей Западной спальне, предназначенной всецело для музицирования и литературы. - Если бы только я мог помочь.
Премьер склонился, без разрешения коснувшись губами руки лорда, безжизненно свисавшей с края постели. Кожа его оказалась приятно прохладной.
- Ты хороший слуга, Кристофер, но не бери на себя больше, - тяжело выдохнул правитель. Хотелось пить, но вода показалась бы горька. Отчаянно хотелось, чтобы кто-то напоил его сладостью, но в горле было слишком горько, чтобы перебить чем-то этот привязчивый тошнотворный привкус. - Сделаешь так еще раз, и мне придется жестоко наказать тебя.
- Как пожелаете, мой зимний лорд, - премьер медленно выпрямился, улыбаясь вызывающе дерзко. Глаза его потемнели и, подернувшись поволокой, сделались еще более выразительными. Глаза, полные неба позднего спелого августа. - Но неужели вы запрещаете мне помочь? Кто же согреет вас в вашем бесконечном одиночестве, если меня не окажется рядом?
Лорд Эдвард неожиданно вздрогнул, и на лице его отразились чувства, которые было сложно определить.
- Даже ты не сумеешь сделать этого… - глухо произнес правитель, отвернувшись, - самонадеянный, самовлюбленный глупец… Оставь меня.
- Вы уверены, милорд? - Кристофер вновь опустился на колени, склонив голову, словно священнослужитель, молящийся о душе умирающего. В лице его было что-то темное, что-то маняще-тревожное. С каждым словом голос молодого мага становился всё слаще, всё сахарнее, всё приторнее. Слова зрели, набухали, словно сочные плоды молодой яблони. Запретные плоды. - Я умоляю вас позволить мне быть полезным. То, что вы совершили сейчас, не под силу человеку. Это войдет в легенды. Но единовременные манипуляции с таким количеством сильнейших драгоценных камней наверняка серьезно утомили вас. В ближайшее время вам следует воздержаться от обращения к минералам… Учитывая же текущую обстановку, вам может грозить смертельная опасность. Смею ли я оставить вас одного?
Премьер тактично умолчал о том, что лорд Эдвард, по всей вероятности, исчерпал свой кажущийся безграничным ментальный лимит и остро нуждается в реабилитации. Кажется, им обоим это было ясно и так.
- Уходи, Кристофер… - с видимым трудом хрипло проговорил лорд. - Займись дипломатией - пусть послы городов Бреонии по всем правилам зафиксируют этот вопиющий акт агрессии. Пусть признают, что политика Аманиты угрожает миру, который мы лелеяли столько долгих лет. Позаботься о коллективном объявлении войны, о создании официальной коалиции. Не стоит затягивать - это должно быть сделано сегодня же, немедленно, пока свежи впечатления… на высокой волне всеобщей паники. Не беспокойся, в своем дворце я… я в абсолютной… безопасности…
Правитель осекся, наткнувшись на пронизывающий, прозрачно-льдистый взгляд приближенного, зачарованный застывшей в нем роковой неизбежностью. Жестокая синяя стынь. Взглядом этим, как бабочка тонкой иглой, он был пронзен насквозь, без жалости пригвозжен к распятью кровати.
- Невозможно, - не своим голосом, едва слышно прошептал лорд, разглядев наконец неотвратимо приближавшуюся судьбу. О, поступь её была тяжела.
Слишком поздно.
- Мне жаль, - позабыв о дыхании, отрывисто, но твердо произнес Кристофер. - Я приношу вам свои искренние извинения, милорд, но истории крови должны быть рассказаны… рассказаны непременно.
С этими словами он приблизил свое лицо к лицу правителя и, не давая тому отстраниться, силой удержал на ложе. Тонкие бледные губы, словно выточенные из мрамора, единственно чтобы повелевать, не нашли в себе сил противиться. Сияющий черный оникс и бледное серебро волос слились, сплелись, как шелковые нити в нетканом полотне судьбы. Это был самый сладостный, самый нежный поцелуй - поцелуй предательства. И он был принят. С некой обреченной, оглушенной покорностью беззащитное горло было подставлено под бритву этого поцелуя, когда легчайшее касание наносит страшную, смертельную рану.
Лорд Эдвард едва успел различить легкий аромат и горьковатый привкус миндаля, как голова его слишком неестественно завалилась набок, глаза закатились, а изо рта лениво, невозможно устало поползла тонкая, похожая на пунцовую ртуть, струйка.
Аристократ присмотрелся. Нечасто доводилось ему видеть кровь, но за последнее время премьер всё же хорошо уяснил кое-что. Кровь бывала либо темной, вытекающей вяло - венозная, либо яркой, лаково блестящей, бьющей страшным неостановимым ключом - артериальная. Эта же… странный цвет. Где-то на самой границе сознания мелькнула дикая, совсем неуместная сейчас информация, что кровь нелюдей, вроде бы, отличается по виду от человеческой.