- Активируйте резервную систему, - не выказывая никаких признаков раздражения, ужасающе спокойно повторил правитель. - Я принимаю управление на себя.

С этими словами “Властелин” в диадеме лорда словно бы ожил, наполнившись кипенно-белым светом. С кошачьей ленцой правитель шевельнул кончиками пальцев и от переполнявшей его энергии оторвался от пола. Причудливые узоры камней вспыхнули, засветились с разной интенсивностью и периодичностью. Стены сияли, переливались, вспыхивали, как неверные болотные огни, дразнящие блуждающего в тумане пилигрима. Камни горели, как парящие в воздухе капли фонтана, горячие, как солнце, и прохладные, как луна, наполненные тем и другим одновременно.

С замиранием сердца, с благоговением и восторженным ужасом, подспудно изучая технику, следил Кристофер за искусными действиями лорда. За его грациозными руками, в которых все они сейчас находились, за ладонями, между которых тек холодный космос. Это было редкое, воистину завораживающее зрелище. Чуть заметными движениями пальцев правитель направлял колоссальные потоки силы, с филигранной точностью устремляя в нужном направлении ослепительные протуберанцы энергии. Он вытягивал вихрь в сторону, как ребенок вытягивает цветной пластилин, заставляя смерть изменить свой маршрут. Без сомнений, правитель демонстрировал головокружительное мастерство. Без сомнений, он не допустил ни единой, даже малейшей, неточности, - неточность здесь была бы равносильна гибели.

Но и Октавиан не совершил ошибок. Смерч, созданный волей лорда, был слишком стремителен и полон сил, влитых в него лучшими минералами Аманиты. Он появился слишком близко от города, он приближался слишком быстро, он был направлен слишком грамотно. Всё в нем было слишком, чтобы бороться. Аристократ вновь вспомнил провокационный фамильный девиз лорда Ледума. Ничего не слишком? Что ж, осталось доказать это правителю Аманиты, похоже, настроенному не менее радикально.

Тем временем камни магов группы поддержки ощутимо начинали уставать. Правитель брал из них щедро, не скупясь, черпал, как родниковую воду томящийся от жажды путник, и вскоре источники оказались пусты. Но магической силы по-прежнему нужно было много, очень много. Похоже, значительно больше, чем могли дать минералы. И лорд брал больше, брал, сколько требовалось, брал, не смотря ни на что. Он жадно тянул энергию, не останавливаясь на той призрачной границе, за которой начиналась жизненная сила самого мага. Лорд чувствовал её чутко, как холодок диких ягод на языке, как трепыхание пульса в кровеносных сосудах, чутко, как и следующий рубеж - последний, - за которым эта сила иссякала совершенно.

Но он не останавливался даже там.

Кристофер тихо охнул и закусил губу, когда первый из заклинателей исчерпал лимит своих камней и свой собственный. Правитель мог просто оставить его в покое, но не стал. Тело несчастного выгнулось и приподнялось чуть выше, зависнув безвольно и бесформенно, голова сильно запрокинулась назад, будто отломанная чудовищной силой, глаза побелели и закатились. Тугие ленты крови оплели мертвеца и растеклись в стороны, закручиваясь спиралями. Увлекаемые стремительными потоками энергий, они быстро распространились по четким линиям сакральных магических фигур.

Вот и первая жертва.

Премьер поморщился от поплывшего в воздухе тяжелого кровавого запаха. Разумеется, так много рациональнее. Участвовать в группе поддержки было не только почетно, но еще и смертельно опасно. Потому что оставив выдохшегося мага в живых, лорд-защитник больше ничего не получал. Смерть же всегда высвобождала огромный запас скрытых, таящихся до срока сил, потребных на это последнее усилие умирания. Возможно, забирая их, лорд лишал человека чего-то очень важного, чего-то более важного, чем сама жизнь. Во многих городах Бреонии такой подход считался варварским и неэтичным, даже подвергался осуждению, а в Аманите фанатичные церковники и вовсе плели что-то зловещее про гибель бессмертной души.

Но находящиеся в помещении башни маги Ледума и глазом не моргнули. И лорд убивал ослабевших одного за другим, выпивая до дна, и вот уже все заклинатели были мертвы, - даже больше, чем мертвы. Все двенадцать заклинателей были исчерпаны, как ресурсы, как золотоносные жилы, а этого всё было мало. Даже “Властелин”, камень, не знающий усталости, начал подергиваться какой-то серо-серебряной пленкой, похожей на дорожную пыль. Но лорд, похоже, больше не видел - или не хотел видеть - границ.

Вся сложная фигура казалась кровавым рисунком, вырезанном на теле жертвы изуверского ритуала.

Усугубляя эту ассоциацию, правитель впал в некий, подобный религиозному, транс, добившись максимальной эффективности работы минералов. Глаза мага были закрыты, но камни, посылавшие импульсы прямо в мозг, позволяли ему видеть всё, что происходит - здесь и за многие мили отсюда. Он был одновременно внутри и вне, присутствовал и отсутствовал, препарируя скальпелем сознания живую плоть реальности. Невозможно было определить точно его положение в пространстве и времени, лорд не был ограничен подобными иллюзорными состояниями материи.

Невозможно было отделить физическое тело от духовного.

Невозможно было четко разглядеть его, - и невозможно было не видеть.

Не мигая, Кристофер, как и все прочие, подобострастно взирал на своё божество. Как умудряется лорд Эдвард координировать такое невероятное количество мощных драгоценных минералов, расположенных на восьми сторожевых башнях, одновременно контролируя ситуацию с группой поддержки? Если бы премьер не видел этого собственными глазами, он бы с полной уверенностью сказал, что подобное невозможно. Не только потому, что это тяжело на ментальном и интеллектуальном уровнях, - хотя и этого одного вполне достаточно. Как и всякий использующий камни заклинатель, правитель превратил своё тело в проводник преобразующей реальность магической энергии, но поток этой энергии был оглушителен. Способна ли смертная плоть выдержать такое?!

Впрочем, нет ничего, что лорд Ледума не смог бы. В эту секунду Кристофер не сомневался ни в чем.

Однако ментальная хватка правителя постепенно слабела. С явным усилием маг поднял ставшие невероятно тяжелыми кисти, этим гипертрофированным жестом пытаясь помочь себе поднять вибрации минералов на более высокий уровень, еще выше, выше, высвобождая излучения невозможной чистоты. Поднять энергию, как знамя… но сил уже не хватало. Минералы зазвучали жестко, каждый на своей волне, заискрили, заиграли причудливыми оттенками цвета, расползаясь под пальцами скользкими шелковыми лентами. Их было не удержать.

Даже свивая арканы из обнаженных нервов, из собственной души, - их было уже не удержать.

И всё же лорд взял эту последнюю высоту. В сильном волнении Кристофер следил за едва различимыми подрагиваниями пальцев заклинателя, за движениями, будто утратившими внутреннюю целостность. Правитель словно брел на ощупь, почти вслепую, тщетно пытаясь нащупать руками стыки темноты и света, времени и пространства, бытия и небытия.

Похолодев, Кристофер немедленно понял всё. Привычный ловить желания лорда на лету, он выучился видеть многое, недоступное остальным. Маг погрузился слишком глубоко, чтобы остались силы вынырнуть теперь на поверхность. И, увы, среди них не было никого, кто мог бы помочь… кто мог бы встать на защиту города вместо него… или хотя бы рядом с ним. Никто другой не сумеет сделать этого: способности правителя Ледума были велики, больше всего, с чем когда-либо сталкивался аристократ.

Но и они были не безграничны.

Лорд потерял контроль.

Похоже, он даже потерял сознание. А зная ментальную силу алмазов, не исключено, что вместе с ним и рассудок.

В эту секунду в зеркале, с которым правитель держал основную связь, что-то оглушительно треснуло, и стекло потемнело, являя им катастрофу. Одна из башен была уничтожена, с корнем вырвана из тела земли. Но другие зеркала в то же самое время показывали гораздо более оптимистичную картину: воронка всё же отклонялась, коснувшись Ледума лишь краем. Траектория её была изменена, и путь созданного Октавианом косматого чудовища лежал теперь прочь, прямиком вглубь страны, в подвластные Аманите центральные земли. Конечно, до столицы оно уже не дойдет, растеряет по дороге силу, однако пару-тройку городов хорошенько потреплет, оставив выживших на растерзанье Пустошам.